Мурад Аджи - Европа, тюрки, Великая Степь

• Название: Европа, тюрки, Великая Степь
• Автор: Мурад Аджи
• Жанр: История
• Год: 1998
• ISBN: 5-244-00914-1

В книге продолжена тема «Русь и Степь», пунктирно намеченная Львом Гумилевым. Выходя за ее рамки, Мурад Аджи доказывает, истоки России — в Великом переселении народов, Россия начиналась намного раньше, чем утверждает «официальная» история. Тогда культура Великой Степи распространялась по Евразийскому континенту — от Алтая до Атлантического океана, ее носителями были тюрки, вошедшие в мировую историю под разными именами: гунны, готы, кипчаки, половцы, германцы…

Мурад Аджи ведет рассказ о европейской культуре, показывая, что корни ее на Алтае… Уже при Аттиле каждый второй европеец говорил по-тюркски. Рим и Византия платили им дань. Автор по-новому освещает малоизвестные факты истории. Яркий, выразительный язык книги делает ее доступной для широкого круга читателей.

Приложением к тексту стала «Тайна святого Георгия», она дана в конце книги.

---

Вот что писал Приск о «кровожадности» тюрков: «После войны живут спокойно и беззаботно, каждый пользуется тем, что у него есть». Спокойно и беззаботно! Так может жить только уверенный в завтрашнем дне народ. В мирное время связь между поселениями (юртами) ослабевала, и власть ханов не была столь жесткой. Однако при опасности Степь просыпалась мгновенно, сигнал тревоги поднимал каждого. Не выйти на сигнал считалось позором для всего рода. Роды и юрты объединялись — разрозненные пальцы сжимались в кулак, власть хана становилась абсолютной… Степь всегда была непонятна чужакам.

Встретив пленного грека, Приск предложил ему вернуться на родину, но тот, только освободившийся из рабства, отказался, утверждая, что среди тюрков живется лучше, чем в Византии… Вроде бы мелкая подробность, но как много информации несет она. Порой достаточно оброненной очевидцем фразы.

Сколько же кругом интересного… Всё перемешалось в истории народов, всё под пятой политики и предрассудков. К сожалению, именно политики нередко дают оценку тому, что находят археологи. Например, в Государственном Эрмитаже или Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в Москве на стендах не встретить ни единого экспоната, ни единой вещицы, которая бы относилась к кипчакской культуре. Ничего. Даже упоминания нет. Хотя в запасниках спрятаны целые коллекции произведений искусства, их никогда не экспонировали. Запрещалось! Они же из Степи. На темных полках пылятся сокровища, которых, согласно российской истории, как бы и нет.

Тончайшей работы кофейные и чайные сервизы, фарфоровые статуэтки, изумительные кубки и ювелирные украшения и многое другое, известное только очень узкому кругу специалистов.

Разве не показательны статьи академика В. В. Радлова, который в конце XIX века среди прочего упоминал, как грабили тюркские курганы, с каким жадными глазами русские переселенцы-«археологи» рубили золотые изделия. Древнейшие вазы, украшения тончайшей работы в их трясущихся руках превращались в презренный металл. А история тюрков — в то, во что она превратилась…

Повторяю, пренебрежение к тюркской культуре зародилось не в России, Россия лишь приняла его как наследство, как дань устоявшейся европейской моде. Тому пример «История» латинского автора Аммиана Марцеллина, где даются сведения о кипчаках конца IV века, тогда они впервые появились в европейских степях «за Меотийским болотом» (Азовским морем). Эта книга задала тон, который сохранился на века.

По словам Марцеллина, кипчаки отличались коренастым сложением, лица у них безбородые, они «безобразные, похожие на скопцов». Что ж, как говорится, о вкусах не спорят. Конечно, в Европе тогда мало знали о пришельцах с Востока. Иначе Марцеллин не назвал бы заломленную на голове папаху «кривой шапкой», а сапоги — «мягкой высокой обувью». Ни папах, ни сапог европейцы не носили.

«Все они, не имея ни определенного места жительства, ни домашнего очага, ни законов, ни устойчивости образа жизни, — пишет Марцеллин, — кочуют по разным местам, как будто вечные беглецы, с кибитками, в которых проводят жизнь. Кибитки с изогнутыми покрышками делаются из древесной коры. Придя в изобильное травою место, они располагают в виде круга свои кибитки и питаются по-звериному; истребив весь корм для скота, они снова везут, так сказать, свои города, расположенные на повозках. Гоня перед собой упряжных животных и стада, они пасут их; наибольшую заботу они прилагают к уходу за лошадьми. Все, что по возрасту и полу непригодно для войны, держится около кибиток, и занимается мирными делами».

Удивительно — вызывающее неприязнь описание объективно! На редкость. Как и то, что «молодежь, с раннего детства сроднившись с верховою ездою, считает позором ходить пешком». Верно, кипчаки — конный народ, они «приросли к коням», воевали только на конях. Ребенка сперва сажали на коня, а потом учили ходить.

Но к наблюдениям Марцеллина все-таки требуется комментарий.

Коль речь идет о конце IV века, надо бы добавить, что тогда только-только завершилась грандиозная битва за Дон, которую выиграли кипчаки у сильных алан, поэтому заселение донских степей лишь начиналось, и, естественно, люди жили в кибитках, там рождались дети, которые потом вряд ли смогли бы ответить на вопрос: «Где твоя родина?» Тюрки выбирали места для новых станиц и городов! Они искали землю, которой суждено стать их родиной. Новой родиной — Ана-дол. История самых старинных донских городов и станиц — Кобякова городища и других — начинается как раз с IV века! После 370 года.

Наблюдения явно не понимающего человека — так можно назвать записки латинского историка, что и вдвойне любопытно. Этим ценны его строки, в них непредвзятая объективность. Например, Марцеллин написал о кипчаках: они «едят по-звериному»… А как это?

Оказывается, европейцы ели руками, они не знали столовых приборов, которыми пользовались тюрки. Греческие вельможи, например, держали в доме арабских мальчиков, чтобы об их кудрявые и жесткие волосы вытирать руки во время еды. Ложка вскоре, правда, нашла распространение в Греции, а вилка прижилась там не ранее XIII–XV веков… Так кто ел «по-звериному»? Конечно, тюрки!

Или другой пример из истории народов. Когда европейцы впервые попали на Дальний Восток, то поразились уродству его желтокожих жителей. Но в сохранившихся свидетельствах коренного населения тоже приводится этот факт, только аборигены сообщали об уродстве белых пришельцев, «от ужасного вида которых хотелось упасть в обморок».

Подобные примеры — а их в жизни много — убеждают: все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо. И у тюрка, и у грека, и у китайца свое виденье прекрасного. Историку с побережья, конечно, трудно судить о другой жизни, особенно степной, которой он даже не представлял. Вот почему в исторических сочинениях лучше избегать любых оценок — чтобы не попасть впросак! Но как это сделать? Конечно, субъективен и автор этих строк — ровно настолько, насколько субъективен был Марцеллин, искренне написавший об уродстве степняков. «Явно не красавец» — сказали бы и тюрки о нем.

И были бы абсолютно правы. Например, император Юлиан (331–366) считался в Римской империи красавцем. Его густую бороду, как пеплом, покрывали вши. Возможно, что-то привлекательное гнездилось и на Марцеллине. Аристократия Европы жила с блохами и вшами. И с устойчивым запахом, отбивали который одеколоном… Бесспорно, одеколон — европейское изобретение.

Сообщения Марцеллина об оружии кипчаков подтверждают археологи… Но как тут обойтись без оценок? Шашке, конечно, не нужны рекомендации, ее достоинство очевидно: всадник рубит шашкой куда быстрее, чем соперник мечом. А чтобы удар был резче, тюрки придумали стремена — опору для ног.

После битвы за Дон любимым оружием кипчаков стал лук. Тюрки стреляли великолепно. Воин сам прилаживал лук «под свою руку». Обильную пищу для научных исследований дают и наконечники стрел: с трехлопастными головками, гарпунного типа, «свистящие» — с отверстием сбоку.

Лук степняка вошел в историю мирового оружия под названием «лук тюркского типа». Это — тяжелый лук, по европейскому наименованию. До полутора метров его размер. Чтобы растянуть его, требовалась сила. Зато выпущенная стрела пробивала доспехи римлян, как яичную скорлупу. Вооружение, приемы боя, атаки и отступления — вечная тема в изучении тюркской культуры. Постоянные войны, с которыми сроднился народ, требовали нового вооружения, и умелые кипчакские ремесленники не сидели без дела.

В Дешт-и-Кипчаке имелись города, куда запрещалось приезжать иностранцам. Один из них назывался Тулу (по-тюркски «полный») или Толум (вооружение), там с V века жили кузнецы-оружейники. Город возник в районе реки Оки, где обнаружили железную руду. Такой же город был неподалеку от нынешнего Белгорода. Видимо, существовали и другие.

В степи с годами складывалась сильная и очень самобытная страна, с которой в IV веке познакомился европейский мир. Были в той стране будни и праздники, о которых европейцы не слыхивали.

Аттила любил царские охоты, на них приглашались лишь избранные, а участвовали — единицы. Охотились, как положено кипчакам, на конях. Медведей, кабанов, оленей били на скаку булавами или секирами. Собак на такой серьезной охоте не признавали. Но больше всего поразила европейцев соколиная охота.

Сок-кол — по-тюркски «навести руку», бер-кут — «принеси добычу». «Навещающие руку» птицы на глазах удивленных греков творили чудеса. Зорким своим глазом они выискивали уток, журавлей, поднимали их и накрывали влет. А потом возвращались на добрую руку хозяина.

А разве не заставляла содрогнуться слабонервных любимая забава кипчаков — медвежий бой? На огороженное место выпускали дикого медведя, и к нему выходил удалец с ножом в руке или рогатиной. В мгновение броска требовалось осадить зверя железом. Одним ударом, в самое сердце, чтобы собравшийся народ смог приветствовать победителя. Так закалялись кипчакские воины! Так они забавляли себя.