Тамеичи Хара - КОМАНДИР ЯПОНСКОГО ЭСМИНЦА

• Название: КОМАНДИР ЯПОНСКОГО ЭСМИНЦА
• Автор: Тамеичи Хара
• Издательство: Облик
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997

Мемуары японского офицера, на протяжении всей войны прослужившего на эскадренных миноносцах (большую часть войны — капитан «Шигури»). Наибольший интерес представляют описания боев в Индонезии и у Соломоновых островов в 1942-1943 гг., а также последнего похода «Ямато» (Хара был капитаном крейсера «Яхаджи», сопровождавшего «Ямато» на тот свет). Книга... представляет собой «взгляд снизу» — с мостика корабля прикрытия — на проблемы военно-морской истории и стратегии. Большинство выводов, к которым приходит автор, отражают его «субъективное умонастроение» (как это обычно и свойственно мемуарной литературе).

---

Тамеичи Хара. КОМАНДИР ЯПОНСКОГО ЭСМИНЦА

Глава 1. Рождение самурая

1

Закрывая глаза, я часто вижу моего деда — седовласого старика, сидящего в самурайской позе перед семейным алтарем, где на табличках вырезаны имена предков нашего клана Еричико Мацудайра из Такамацу. Эти ежедневные обряды, сопровождаемые длинными изречениями из Конфуция продолжались до тех пор, пока смертельная болезнь не поразила его.

Лежа на смертном одре в окружении всей семьи, дед позвал нас и попросил подойти поближе. Мать подвела меня к умирающему и вложила мою руку в его слабеющую ладонь. Пальцами другой руки дед сжимал рукоять своего драгоценного самурайского меча. С усилием он поднял меч и положил в мои маленькие ручонки, потом, с трудом откашлявшись, произнес: «Тамеи, этот меч отныне твой. Слушай теперь последние слова твоего дедушки». Он закрыл глаза, а затем с торжественностью в голосе продолжал: «Тамеичи Хара! Ты — сын самурая и никогда не должен об этом забывать. Образ жизни самурая таков, что он всегда должен быть готов к смерти. Пойми этот закон правильно. Быть готовым — это не значит искать легкой смерти. Бороться за жизнь до последнего и понимать, что смерть может оказаться рядом. К этому быть готовым я тебя призываю. В этом и состоит истинный дух Бусидо».

Я был тогда слишком мал, чтобы понять все сказанное дедом, но голос, которым умирающий обращался ко мне, произвел на меня незабываемое и почти мистическое воздействие. На следующий год я поступил в начальную школу и всегда был первым, что очень радовало моих родных. В результате я оказался единственный в семье, кому удалось получить образование. Моей мечтой было продолжить учение и получить высшее образование. Помышлять об университете или о колледже было немыслимо, так как расходы были бы не по карману моим родным. Я стал искать высшие учебные заведения, где обучающихся берут на полное государственное обеспечение. Такими в то время были педагогические институты и военные училища. Я ни на секунду не забывал, что был самураем, поэтому сомнений, куда поступать, у меня не было. Я все время помнил последние слова моего деда и понимал, что он, наверняка, одобрил бы мой выбор — карьеру военного.

В марте 1918 года, окончив школу в Такамацу, я подал документы в Военно-морское училище Эта-Дзиме (недалеко от Хиросимы).

Мой дед был кавалеристом, но у меня с детства было неосознанное влечение к флоту. Ведь район Такамацу был колыбелью японского флота, где зарождались и утвердились все его традиции. Внутреннее море имело для Японии то же значение, что и Эгейское — для древней Греции. На берегах Внутреннего моря развивалась и кипела вся жизнь древнего племени Ямато. Даже первое крупное морское сражение в истории страны произошло у берегов Такамацу в 1185 года. Морские силы, собранные у Такамацу, составили ядро флота в сражении при Данно-ура — величайшем морском сражении наших прадедов, зафиксированном древними японскими летописями.

В XIII веке, когда гигантский флот монгольского завоевателя Кублай Хана с двумя сотнями тысяч воинов на борту попытался вторгнуться в Японию с северного Кюсю, флот, собранный в Такамацу, снова сыграл важнейшую роль в уничтожении противника у побережья родной страны.

Знаменитый адмирал Мичиари Коно, родившийся вблизи Такамацу, стал, повествуют исторические хроники, именно тем японским воином, который в критический момент сражения 1281-го года обеспечил победу, захватив флагманский корабль монголов.

Конечно, мое желание посвятить себя морской службе подогревалось древней традицией провинции Такамацу.

В мае я отправился на пароходе в Хиросиму, совершив свое первое путешествие морем, чтобы попытать счастья на экзаменах в военно-морском училище.

В небольшом отеле на окраине города, в дешевом номере я испытал свою первую победу и на поде любви.

Молоденькая горничная отеля легко согласилась признать себя побежденной, но бессонная ночь, проведенная с ней, доставила мне больше чувства досады, чем удовольствия. Голова у меня гудела, все знания, казалось, улетучились вместе с моей невинностью, чувствовал я себя неуверенно и был убежден, что приемные экзамены провалил. В Такамацу я возвращался унылый и разочарованный, но скоро мне вручили телеграмму с извещением о приеме в военно-морское училище. От радости я пустился в пляс, выкрикивая «Банзай» и оглушая себя аплодисментами.

Училище Эта-Дзима — «Аннаполис Японии» — было пределом мечтаний и святыней для миллионов юношей предвоенной Японии. Ежегодно несколько сот абитуриентов с прекрасными аттестатами об окончании средней школы и с не менее прекрасными рекомендациями проходили жестокие конкурсные экзамены и беспощадную систему отбора, чтобы оказаться среди небольшой группы счастливчиков — курсантов училища.

Эта-Дзима является островком, расположенным на громадном внутреннем рейде военно-морской базы в Куре (недалеко от Хиросимы), поэтому мы жили на этом острове в полной изоляции от всего остального мира.

Через три дня после начала занятий какой-то курсант, остановив меня на дорожке, ведущей в кубрик, по-хамски окрикнул и скомандовал: «Стой!» Когда я выполнил команду, он подошел ко мне вплотную и, кипя от злости, заорал: «Почему мне честь не отдал?» Я не знал, что ответить, так как даже не видел его, пока он меня не окликнул.

Пока я собирался оправдаться, он рявкнул: «Смирно! Я выбью из тебя разгильдяйство!» Его кулаки обрушились на мое лицо...

На следующее утро во время завтрака этот третьекурсник — наш ротный старшина — обнаружил, что форма на мне неправильно застегнута. И еще дюжина ударов обезобразила распухшее лицо новичка. На этот раз взбучка была гораздо сильнее чем накануне. Весь день в голове гудело, а в ушах позванивали печальные колокольчики.

Но подобное обхождение считалось еще гуманным. Обычно первокурсников наказывали так: весь взвод становился в шеренгу, провинившийся, подняв голову, шел вдоль строя и от каждого курсанта получал тычок в лицо или по шее. Буквально все прошли через эту уникальную систему укрепления дисциплины, не знавшую никаких поблажек. Вставали мы в половине шестого под звуки горнов, игравших побудку. Без всякого перерыва на отдых шли занятия в классах, строевая подготовка, продолжавшиеся до самого отбоя в 21:00.

К концу первого года обучения постепенно служба наладилась, прекратились и избиения.

Наиболее выдающейся фигурой из моих сокурсников был Ко Нагасава. Красивый и статный уроженец северной Японии удивительно легко выносил спартанскую дисциплину. Он постоянно удивлял меня, когда после побоев находил в себе силы даже острить, смакуя лиловый цвет синяка или форму опухоли под глазом. Позднее он служил на различных командных и штабных должностях, пережил Тихоокеанскую войну, а в 1954-м году поступил служить в новый флот Японии, став в 1956-м году его главнокомандующим.

Жестокие нравы училища почти три года держали меня в состоянии то нервного стресса, то депрессии. И только на последнем курсе появился некоторый проблеск — он был связан с личностью нового начальника училища — вице-адмирала Кантаро Судзуки, которого я без натяжки считал по-настоящему великим человеком.

Через два дня после вступления в должность начальника училища адмирал Судзуки собрал совещание инструкторов и преподавателей, на котором, полыхая от гнева, строжайше запретил применять к курсантам какие-либо меры физического воздействия. «Училище должно выпускать офицеров флота, а не баранов!» — заявил он.

Адмирал Судзуки провел в училище самые радикальные реформы, значительно повысив интерес курсантов к службе и учебе. По моему мнению, он должен был появиться в Эта-Дзиме гораздо раньше. Но он был слишком большим человеком не только для училища, но и для всего императорского флота. Уйдя сравнительно рано в отставку, адмирал стал министром императорского двора, а чуть позже — в 1945-м году — премьер-министром Японии — последним главой императорского правительства.

После его ухода из училища целая плеяда адмиралов-посредственников постепенно свела к нулю все результаты реформ Судзуки.

Мое поступление в училище по времени совпало с окончанием Первой мировой войны, а 16 июня 1921 года я закончил училище сороковым из ста пятидесяти его выпускников.

В июне 1922 года мне пришлось побывать во Владивостоке. Гавань и сопки напомнили мне окрестности Нагасаки. На этом сходство с Нагасаки прекращалось. Условия, в которых жили русские, были просто ужасающими. То, что мне пришлось увидеть во Владивостоке, было в столь разительном контрасте с увиденным в других городах разных стран, что я был до глубины души потрясен и шокирован. Я понял, что самое страшное для любой нации — это проиграть войну. Конечно, и в мыслях не было, что через 23 года Японию постигнет та же печальная судьба, что и Россию. Благодарение Богу, что за войной не последовала революция.