Роберт Леки - Каска вместо подушки

• Название: Каска вместо подушки
• Автор: Роберт Леки
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5–9524–1797–3

Роберт Леки, один из самых известных американских военных историков, в январе 1942 года вступил в Корпус Морской пехоты добровольцем. Он вспоминает, как вместе с другими новобранцами они защищали интересы США в Тихом океане. Гвадалканал, Соломоновы острова, Новая Британия, Пелилиу - что вы знаете об этих забытых богом местах?

---

Сержант, однако, не был удовлетворен. Вероятно, причиной тому явилось наше очевидное нежелание выпустить друг другу кишки. Он приказал прекратить тренировку и схватил чью-то винтовку.  

— Выпад! Парируем! Выпад! — выкрикивал он, показывая, как надо выполнять движения. — Выпад! Отпарировали? Снова выпад! Удар! Штык попал в живот!.. Черт побери, парни! Вам предстоит встретиться с виртуозами штыковой атаки! Вы будете сражаться с противником, который любит холодную сталь. Вспомните, что они сделали на Филиппинах! А что они натворили в Гонконге? Вам, парни, следует научиться пользоваться штыком, если, конечно, вы не хотите, чтобы какой-нибудь желтолицый ублюдок выпустил вам кишки.

Это обескураживало.

Даже другие сержанты краснели за него. Я не мог не сравнивать этого сержанта и его нарочитую ярость с методами наших инструкторов на острове Пэрис: они приказывали идти на себя со штыком наперевес и играючи нас обезоруживали.

Бедняга! Он думал, что учить — значит пугать. Он и сейчас стоит перед моими глазами таким, каким был на Гуадалканале: глубоко запавшие глаза, полные страха, провалившиеся щеки, дрожащие жилки. К счастью, все же кто-то проявил милосердие и его эвакуировали — больше я о нем никогда не слышал.

Никто другой не говорил о нашем несовершенстве и превосходстве противника.

Закончив тренировки, мы строились и шагали домой. До того момента, когда до бараков оставалось полкилометра, мы шли походной колонной. Винтовки за плечами, можно даже ссутулиться, если хочется. Не надо идти в ногу. Мы шли домой, смеясь и болтая, весело перекликаясь друг с другом в быстро сгущающейся тьме.

Но за полкилометра до базы звучал зычный голос командира: «Р-р-р-ота, внимание!» — и дальше мы шли строевым шагом. Так мы подходили,  сопровождаемые быстро удлиняющимися тенями, к баракам, где размещалась рота Н. Грязные и мечтающие о глотке воды, мы проходили по нашей улочке, печатая шаг, как гарнизон на параде.

Через полчаса, после душа и горячей пищи, мы оживали. Кто-то проверял наличие горючего.

— Эй, Леки, у нас мало топлива.

Я брал ведро и шел на промысел.

Здоровяк и Хохотун отправлялись за пивом. Возвращались они довольно скоро. Джентльмен или кто-то другой подметал пол в хижине. Пень, вероятно, помогал. Пень — невысокий, чем-то напоминающий быка деревенский парень из Пенсильвании — не пил и не курил, по крайней мере тогда, но любил развалиться на полу и бросить кости, или разложить карты, или просто тщательно намазать волосы специальным маслом. Для Пня жизнь заключалась именно в этом: кости, карты, масло для волос.

О чем мы говорили вечерами?

Было много «базарных сплетен» — слухов о снабжении, о будущем назначении, ругали еду, перемывали кости сержантам и офицерам. И конечно, не обходилось без бесед о сексе. Все как один многократно преувеличивали свои успехи с женщинами, в особенности самые молодые из нас.

Полагаю, наши беседы были по большей части скучны. Во всяком случае, так мне кажется сегодня. Они, без сомнения, были скучны, но от них веяло домом. Мы становились одной семьей.

Рота Н была неким кланом, племенем, составными частями которой были отделения, семьи. Как и настоящие семьи, каждое отделение отличалось друг от друга, поскольку его члены были совершенно разными. Они ничем не напоминали те отделения, которые описывают во многих книгах, в «поперечном разрезе» состоящие из католика,  протестанта и иудея, богатого парня, середнячка и бедняка, гения и тупицы — того невероятного коктейля, столь же приятного американскому вкусу, как национальная футбольная команда.

В моем отделении не существовало расовой или религиозной розни. У нас не было, что называется, внутренних конфликтов. Это обычно плод воображения людей, никогда не воевавших. Только заплывшие жиром тыловики могут позволить себе такой геморрой в порядке роскоши.

Понятно, что не могло обойтись совсем без разногласий. Но мы переводили все, что нас не устраивало, в общую нелюбовь к офицерам и дисциплине, а позже к двум врагам, противостоящим нам на Тихом океане, — джунглям и японцам.

Отделение как социологическая единица, рассматриваемая под микроскопом современным романистом, как правило, нереальна. Она холодна и лишена духа. И не имеет отношения к отделениям, которые я знал и которые были неповторимыми и непохожими друг на друга, как люди.

2

Наш взвод принял сержант Узколицый. Лейтенанта Плюща[3], нашего командира, ожидали только через несколько дней. А пока командовал Узколицый. Он если и был старше меня, то разве что на несколько месяцев, но служил в морской пехоте уже три года, поэтому был старше на века.

— Значит, так, — сказал он и быстро провел рукой по своим длинным светлым волосам, которые гладко зачесывал назад. Его худая физиономия  была гладко выбрита, как всегда, когда он стоял перед строем. — Мы выдвигаемся к берегу. Военнослужащие рядового состава, — как сержанты любят эту фразу! — выходят завтра утром с полной походной выкладкой. Морское снаряжение останется здесь под замком. Проверьте наличие у вас столовых приборов. Убедитесь, что взяли все необходимое для установки палаток. Вам лучше иметь достаточное количество колышков для натягивания палаток, иначе существенно пострадают ваши задницы. Все увольнения отменяются.

Выразив недовольным ропотом свое отношение к происходящему, мы разошлись по баракам. Надо было собираться. А затем впервые за прошедшее время офицеры начали развлекаться, играя с солдатами. Каждый час в барак врывался Узколицый и объявлял новый приказ, иногда идущий в развитие предыдущего, но чаще противоречащий ему.

— Ротный сказал: никаких колышков для палаток!

— Начштаба батальона сказал: брать морское снаряжение!

— Колышки все взяли?

Только Здоровяк, обладавший, казалось, прирожденным спокойным презрением рядового к офицерам, отказался принимать участие во всеобщей бестолковой суматохе. Всякий раз, когда взмыленный Узколицый появлялся на пороге с новым приказом, он поднимался со своей койки, с мрачным интересом выслушивал его, после чего недоуменно пожимал плечами и спокойно усаживался обратно, с превосходством глядя на суету вокруг.

— Здоровяк, — спросил я, — ты что, не собираешься паковать вещи?  

— Я уже все приготовил, — сказал он, указан на кучу, состоящую из носков, трусов, крема для бритья и прочих необходимых вещей.

— Но их же надо упаковать.

— Совершенно незачем, Леки. Я упакую все утром, когда они там наконец успокоятся.

Вмешался Хохотун. Отчетливо прозвучавшие в его голосе радостные нотки смягчили упрек:

— Тебе следует поторопиться. Они устроят проверку, и ты огребешь кучу неприятностей на свою задницу. Попадешь на губу, причем так далеко, что пищу тебе придется забрасывать рогаткой.

Здоровяк демонстративно зевнул и растянул рот в широкой ухмылке. Весь вечер он наблюдал за нашей суетой и потягивал теплое пиво, две банки которого заначил накануне, не сомневаясь, что в конце концов окажется прав.

Так и получилось. Мы упаковывали свои вещмешки только для того, чтобы сразу же вытряхнуть все обратно и выложить что-то, подчиняясь очередному приказу. Мы крутились, как флюгеры, дергающиеся под порывистым ветром приказов, дующих из офицерской страны. Но Здоровяк был прав. Утром поступил окончательный приказ командира батальона. Он воздержался от шуток с солдатами. И его приказ отличался от всех остальных тем, что был официальным.

Мы в очередной раз вывернули свои вещмешки, снова сложили их и навьючили на свою спину.

Теперь я уже точно не помню, сколько весили наши вещмешки. Кажется, около десяти килограммов. Но даже в этом проявлялись различия между людьми. Лично я взял с собой самый минимум, иными словами, только то, что приказал полков-пик. Но люди, помешанные на чистоте, вполне могли спрятать в мешке пару лишних кусков мыла или  флакон с маслом для волос. Другие предпочли припрятать под вещами пару банок фасоли, а третьи просто не могли никуда двинуться без увесистой связки писем из дома.

Солдатский вещмешок — как дамская сумочка, его содержимое отражает личность хозяина. Мне было очень грустно видеть памятные мелочи в вещмешках у мертвых японцев. У этих гладколицых маленьких людей очень сильны родственные связи, и их вещмешки полны милых вещиц, напоминающих о семьях и родственниках.

Мы построились перед бараками. Вещмешки за спинами приятно оттягивали плечи.

— Вперед — марш!

И мы выступили к берегу.

По-видимому, мы прошли километров пятнадцать — не слишком много для ветеранов, но для нас тогда это было огромное расстояние. Мы шагали через сосновый лес по пыльной дороге, такой узкой, что даже джип по ней вряд ли мог проехать. На марш вышел весь батальон, и мое отделение оказалось зажатым в самом центре колонны. Над нами поднимались облака красной пыли. Каска, безумно раздражая меня, болталась сзади и колотилась об оттягивающий плечо пулемет. Если же его повесить вперед, он начнет отплясывать сумасшедшую пляску прямо перед глазами. Пройдя километра два, я поклялся больше не отхлебывать из фляжки. Я не имел ни малейшего представления, как далеко придется топать, а мои брюки уже промокли от пота — пропитавшись влагой, они сменили изумрудно-зеленый цвет на значительно более темный. На первом километре мы еще оживленно переговаривались друг с другом, шутили, кто-то даже пел. Теперь пели только птицы, а с нашей стороны доносилась только тяжелая поступь шагов,  звяканье фляжек, скрип кожаных ремней и иногда хриплая ругань.