Вероника Иванова - Узкие улочки жизни

• Название: Узкие улочки жизни
• Автор: Вероника Иванова
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9922-0242-7

Когда чтение мыслей перестаёт быть фантастикой, оно становится самой обычной работой. Утомительной, неблагодарной, зачастую презираемой, зато хорошо оплачиваемой. Чтецов боятся и ненавидят, хотя они столь же беззащитны перед насилием, как и другие люди, ведь прочитать можно только уже написанный текст. А если существуют читающие, почему бы рядом с ними во времени и пространстве не существовать и тем, кому черкнуть несколько строчек в человеческом сознании не труднее, чем сделать запись в дневнике? И когда жертвы и убийцы вдруг перепутают свои роли, на узких улочках старого города, где чудеса случаются так же часто, как встречи старых друзей, окажется, что для человека нет ничего невозможного.

В том числе и перестать быть человеком.

---

Метеосводка обещала хмурый день, но это не повод оставлять ставни закрытыми. Порядок есть порядок, как любит приговаривать немецкая половина моей души, работа есть работа. В будни приём посетителей начинается чуть позже десяти часов утра, но персонал, разумеется, приходит заранее. Вернее, заранее приходим я и моя грубая мужская сила, потом начинается непродолжительное сражение со ставнями и дверным замком. Монстр, преграждающий путь в салон, нуждался в замене вот уже лет семьдесят, но леди Оливия категорически запретила приглашать мастера и тем более, самостоятельно копаться в недрах бронзового чудовища, дабы «не посягать на неприкосновенность чужого жилища», и туманно обронила что-то вроде «в решении любых проблем разумнее использовать переговоры, а не насилие». Доводы о том, что нежелательной прикосновенности может подвергнуться наше жилище, то бишь, салон, успеха не возымели. Признавать за дверным замком право на самоопределение вплоть до самоотделения я не хотел до тех пор, пока не простоял битый час, прячась от дождя под узким козырьком подъезда и посылая проклятия на головы всех, кого мог припомнить, начиная от неизвестного мастера скобяных дел и заканчивая самим собой, не догадавшимся захватить маслёнку. В конце своей, как сейчас помню, искренней и проникновенной речи, я отчаялся настолько, что обратился непосредственно к замку с предложением открыться, если он, конечно, желает, чтобы хоть один человек за сегодняшний день обрёл долгожданное счастье. То, что произошло дальше, не поддавалось ни малейшей, привычной каждому из нас с рождения логике: я отчётливо услышал, как язычок замка щёлкнул без участия ключа, и дверь ушла из-под опиравшейся на неё моей спины... Не нашедшее объяснения происшествие повлекло за собой два существенных изменения в материальном и нематериальном мире. Во-первых, я перестал ругаться с замком, а во-вторых, заменил коврик в прихожей на более мягкий и не елозящий по полированному паркету, потому что когда моя пятая точка познакомилась с приспособлением для очистки обуви, я имел честь прокатиться на нём до противоположной стены и прослушать бой напольных часов непосредственно над головой.

— Доброе утро!

Ранний прохожий, решивший, что я обращаюсь к нему, рассеянно буркнул в ответ: «Доброе», и пришлось вежливо раскланяться, чтобы не создавать впечатления сумасшедшего. Хотя, опасаться нечего: даже если моё поведение покажется странным или неуместным, ни упрёка, ни более серьёзных последствий не будет. Каждый имеет право на свободу быть таким, какой он есть, не больше и не меньше. До тех пор, пока не станет лезть со своей свободой на чужую территорию, разумеется.

Замок щёлкнул, приветливо, но слегка злорадно, словно подхихикивая надо моими злоключениями.

— Смейся-смейся, — равнодушно разрешил я. — Только когда нагрянут октябрьские туманы, не проси меня о свежей смазке.

Оставаться на улице для продолжения односторонней беседы не хотелось: сентябрь тоже начинал показывать свою тёмную сторону, слезливую и сопливую, поэтому я вошёл в дом, захлопнул дверь и тщательно вытер подошвы сапог о коврик.

Замок помолчал примерно с минуту, потом издал звук, похожий на ворчливый скрежет. Мол, пошутил неудачно, мол, мы же свои люди, всегда сочтёмся.

— Я подумаю.

Короткий вопросительный скрип.

— Подумаю, какую марку смазки выбрать. «Аккерсон», к примеру. Или больше подойдёт «Бауэр»?

Порыв уличного ветра пролетел через замочную скважину со свистом, больше всего напоминающим азартное удовлетворение.

Вот так почти каждое утро. Разговариваю с дверью. Это нормально? Для меня — вполне. Я вообще люблю поговорить. Правда, и одиночество люблю, но не одновременно, а порознь, когда устаю от общения. Собственно, поэтому и работа, выбравшая меня, не связана с толпами народа и намозоленным от бесконечной болтовни языком. Даже персонала в салоне количество весьма и весьма ограниченное. Собственно, я и...

— Утро.

Вот кого-кого, а её дверь всегда пропускает бесшумно и галантно, и я очухиваюсь только, когда мне в спину втыкается то энергичное, а то вялое, как сегодня, приветствие.

Соглашаюсь:

— Утро.

Огромные сонно-голодные глаза на бледном личике моргнули, передавая движение всей голове, желтовато-серые кудряшки слегка взлохмаченных ветром волос всколыхнулись, а вельветовый берет цвета красного вина пополз вслед за зацепившими его пальчиками.

— Отвратительная погода.

Киваю, хотя и сомневаюсь, что Ева видела в своей жизни осень, отличную от местной. Как и я, фроляйн Цилинска родилась и выросла в Ройменбурге, а если и покидала пределы города, то на слишком непродолжительное время, чтобы успеть заметить вокруг существование иных миров.

— Вижу, ты к ней вполне подготовлена.

— А? Ага.

Присаживается на низкий пуфик, разгребает складки широченной цветастой юбки и начинает стаскивать ботинки. Стаскивает медленно и безучастно, словно не умом понимает, зачем это делает, а выполняет заложенную программу. Ботинки, кстати, того фасона, который называют туристским, с толстой подошвой, выглядящие комично громоздкими на тонких Евиных ногах, особенно в сочетании со всем остальным нарядом.

Сегодня мы играем в Кармен? Короткий жакет расстёгнут, выставляя на обозрение кроваво-алую блузку, явно сползающую с узеньких плечиков. Маки того же насыщенного цвета, рассыпавшиеся по черноте юбки. Серьги-кольца настолько большого диаметра, что застряли намертво, зацепившись подвесками за петельки буклированной ткани воротника.

За ботинками на пол следуют носки. Толстенные, из настоящей овечьей шерсти, деревенские по самое не могу. Под одним из носков обнаруживается свежая дырка на колготках, и мне даже не нужно напрягаться, чтобы...

«Опять сорок пять. И ногти, состриженные почти под корень, не помогают. Наверное, с пальцами что-то не так. Бе-е-е-е... Надо будет зайти в „Эверсон“ и взять ту пачку, по скидке: в конце концов, целых пять пар, и на неделю вполне может хватить...»

Если бы я собирался в ближайшее жениться, то, не задумываясь, предложил бы руку и сердце Еве. Какая ещё девушка способна относиться к дырке на колготках, как к преходящей суете, не стоящей сожаления? Только за сегодняшнее утро, пробираясь через толпу на площади Норденштерн, по меньшей мере у семи дам разного возраста и положения я прочитал душераздирающие стенания по поводу крошечных пятнышек у щиколоток, в считанные мгновения развившиеся до страшных проклятий в адрес уличных уборщиков, не осушивших все швы брусчатки. Причём некоторые из обиженных искренне полагали, что нерадивых служителей нужно заставить изымать влагу из стыков между камнями мостовой с помощью носовых платков. М-да... Нет, после такого весёлого начала дня пессимистичный пофигизм Евы представляется поистине подарком небес!

— Тьфу на вас.

Ни капельки лишних эмоций, словно боится растратиться впустую. Хотя, я прекрасно знаю, почему. И она узнает. В своё время.

Поднимается, берётся за полы жакета, намереваясь освободиться от верхней одежды, и я, поймав взглядом металлический блик, запоздало вспоминаю о серьгах:

— Подожди!

Мягко останавливаю энергичное движение рук и осторожно разъединяю ткань и крючочки узорчатых подвесок. Густо намазанные тушью, а в оригинале — пепельно-серые ресницы кокетливо смыкаются, ярко-алые губы растягиваются в улыбке, делая девушку похожей на лягушонка, злоупотребляющего косметикой:

— Вы сегодня трогательно заботливы, Джаак.

Не знаю, почему, но с самой первой встречи, с момента знакомства она называет меня именно так. Наверное, искажение звуков кажется ей чем-то великосветским и изысканным, иного объяснения найти не могу. Залезать же внутрь её приходно-расходной книги не хочу. А может, и не могу. Не пробовал отлистывать назад больше двух страничек, страшно. За себя, в основном. А поскольку инстинкт самосохранения — самый полезный инстинкт для человека, стараюсь к нему прислушиваться как можно чаще и внимательнее.

Чувствуешь себя неотразимой, девочка? Замечательно, рад за тебя. Хотя эти жуткие чёрные линии на веках... Бр-р-р-р! Кто тебе сказал, что они красивы? Очередной глянцевый журнал? Жаль, авторы модной статейки забыли упомянуть о необходимости наличия мастерства и твёрдой руки у того, кто собирается мокнуть кисточку в тушь.

— Нужно внимательнее следить за аксессуарами.

— А... — она машет рукой. — Пусть.

— Мочки порвёшь.

— Заживут.

И возразить ведь нечего. Заживут, конечно же. Ещё можно обратиться к пластическому хирургу, хорошему знакомому нашей хозяйки, и, буде после естественного заживления останутся шрамы, всё аккуратненько зашлифовать. Кстати, о хирургии. Если чревоугодие пойдёт набранными темпами и дальше, мне самому светит проведение липосакции, потому что за последнюю четверть часа желание перестегнуть ремень на другую дырочку приходит всё чаще и чаще.