Владимир Писарев - Бронзовый щелкунчик: Волшебные сказки

• Название: Бронзовый щелкунчик: Волшебные сказки
• Автор: Владимир Писарев
• Жанр: Сказка

---

День прошел, другой, третий, а воевода сам не свой, места себе не находит: не ест, не спит, лишь о Настеньке думает. Думал-думал, да так ничего толком и не придумал, а потому решил с хитрецом одним посоветоваться. Хитрец этот, а звали его Филимоном, на службе у воеводы состоял, и ни много ни мало, а предводителем городской стражи. Был он услужлив да льстив, во всех делах воеводе угождал, потому и ходил у него в любимчиках.

Ну так вот, позвал его воевода и спрашивает:

— Вот ведь дело-то какое, Филимонушка. Прямо и не знаю, как быть. Полюбилась мне дочка купеческая. Молода, пригожа, одно загляденье, да и только! Ее бы в жены взять, да только возрастто у меня, вроде, не больно молодецкий…

Филимон слушает, а сам думает: "Ох ты, батюшки! Стар, а все туда же! Нет, чтобы в зеркало на себя глянуть, так он совета какого-то спрашивает". Тут он вздохнул тяжко, макушку свою поскреб, ладонь ко лбу приложил, вроде как задумался, а потом и отвечает:

— Коли полюбилась девица, так отчего бы и в жены ее не взять? Возраст тому не помеха! Да и ейто, по правде говоря, такой жених, поди, и не снился. И богат, и знатен, у самого царя-батюшки в чести.

Разулыбался воевода, обрадовался, любимчика своего за мудрый совет благодарит, на чарочку приглашает. Сам чарку-друтую выпил, захмелел да на покой отправился.

Утром, как только проснулся, первым делом людей своих к Настеньке с подарками послал. Но вот воротились люди и докладывают, что Настенька подарки-то принять… не пожелала. Удивился воевода, рассердился, никак понять не может, отчего же это девица от подарков отказывается. Думал-думал, да опять Филимона позвал, тот пришел, воеводу выслушал, людей его расспросил, а потом и говорит:

— Не иначе как женишок у девицы есть. Надо бы соглядатаев к дому ее подослать, что к чему разведать.

День-другой прошел, и соглядатаи к воеводе пришли, все как есть доложили. Доложили, что ухажер у Настеньки есть, да не какой-то там завалящийся, а боец-удалец, стражник по имени Касьян.

Родители девицы Касьяна привечают, чаями-пирогами потчуют, и дело-то, видать, к сватовству идет.

Огорчился воевода, Касьяну позавидовал, о молодости прошедшей загрустил. А Филимон, на страдания его глядючи, про себя посмеивается да снова угодить норовит.

— Не беда! — говорит. — Надо ухажера от Настеньки отвадить, а еще лучше и вовсе погубить.

— А хорошо ли губить-то? — сомневается воевода. — Грех ведь!

— Любовь — дело особое! В любви без греха не обойтись, — отвечает Филимон. — Есть у меня три добрые советчицы: Умница, Разумница и Благоразумница. Вот мы их сейчас же и спросим, как с молодцем поступить.

Тут он из покоев воеводы вышел, а вскоре вернулся с серебряным подсвечником, а в подсвечнике три свечки восковые. Зажег свечки и спрашивает:

— Подскажите-ка мне, Умница, Разумница и Благоразумница, как молодца доброго сгубить, да так, чтобы вроде как и не нарочно?

Умолк Филимон, ладонь к уху приложил, к свечам наклонился, а те тихонечко, еле слышно, вопрошают:

— А надо ли молодца губить?

— Надо! — твердит Филимон. — Обязательно надо!

— Коли надо, — отвечают свечки, — то пошли его с депешей к царю. Да самой дальней дорогой, да без охраны. Глядишь, и не воротится.

Замолчали свечки, сами собой погасли, а воевода, не мешкая, тут же депешу написал да повелел Касьяна разыскать, чтобы к царю его самой дальней дорогой отправить.

И часа не прошло, а Касьян уже в пути, в столицу на коне скачет. Недели через три прискакал, добрался-таки, депешу в приказ сдал, а на следующий день свиток с ответом получил да в обратный путь.

Все бы хорошо доброму молодцу, все бы слава Богу, да только на лесной дорожке в засаду разбойничью попал. Чудом уцелел, лишь благодаря скакуну от погони ушел Сам-то спасся, а вот скакун стрелу разбойничью в шею получил.

Как отстали бандиты, так Касьян тут же спешился, коня на землю уложил, извлек стрелу из раны, перевязку сделал Полежал конь, а встатьто уже не может. К вечеру умер Погоревал добрый молодец о верном скакуне, похоронил его да решил разбойникам отомстить.

Дождавшись темноты, пошел логово бандитское выискивать. Ходил-ходил, в дремучий ельник углубился да вдруг какие-то хмельные голоса услышал, песни нестройные Подкрался, глядь — шайка на поляне пирует, а возле костра сам главарь в раззолоченном кафтане сидит, все руки в перстнях. Хмелен да весел, смеется, кубок серебряный к губам подносит Пьет вино, голову запрокинул, а Касьян лук с плеча тихонечко снял, не спеша прицелился да стрелу то ему прямо в висок и вогнал.

Крики, ругань, суета! Бандиты за оружие да на доброго молодца, а он от них Меж деревьев мелькает, все дальше уходит, а они хмельной гурьбой следом, да стрельбу учинили, да спьяну-то друг друга едва не перестреляли. А Касьян в долгу не оставался, бил редко, но без промаха, двоих наповал уложил.

Попетлял он оврагами, лесами да перелесками, от погони ушел, а через час-другой на берегу озера оказался. На всякий случай решил переждать до утра, у самой воды в камышах схорониться.

Но вот ночь минула, солнышко из-за горизонта взошло. Огляделся Касьян да вдруг неподалеку от берега русалок приметил, что из-под воды на него смотрели. Нагляделись на него русалки, статью молодецкой налюбовались да принялись о том о сем расспрашивать. Побеседовал с ними Касьян, полюбезничал, о злоключениях своих рассказал, а они ему советуют: "Нельзя тебе здесь оставаться. И в лес возвращаться тоже нельзя — разбойники если не сегодня, так завтра выследят. А потому пойди к старой иве да возле нее лодочку отыщи. На ней плыви к острову, что посреди озера высится, — там и укроешься. Но одно учти: по ночам на острове нечисть гуляет. Так что судьбу не испытывай, спрячься в дупле сухого дуба, что возле самой воды стоит.

Поблагодарил Касьян русалок за добрый совет, лодку под ивой нашел, до острова на ней добрался. Лодку в камышах спрятал, сам в дупло сухого дуба залез, устроился в нем поудобнее да заснул крепко.

Проснулся лишь под вечер, прислушался, из дупла выглянул и увидел, как к острову со всех сторон лешаки плывут. Кто на бревне, кто на досточке, а кто на вязанке хвороста пристроился. Собрались все вместе, костер большой возвели, но не поджигают — видно, темноты ждут. Прошло еще немного времени, и плот из вечернего полумрака появился, к острову плывет, а на плоту три ведьмы: одна старая-престарая, две помоложе. То-то лешаки обрадовались, так завопили, что у Касьяна уши заложило. Так и скачут по берегу, лапами машут, ведьм зазывают.

Но вот причалил плот, сошли гостьи на остров и пошло веселье! Костер зажгли, с истошными криками в пляс пустились. Разгулялись, до того разошлись, что через пламя над костром прыгать стали.

Вначале поодиночке, потом по двое, по трое. Прыгали-прыгали и допрыгались — два лешака над огнем друг друга зацепили да прямо в костер и свалились. То-то паленым запахло, то-то дымом смрадным понесло! Обгоревшие лешаки из пламени выскочили да с разбегу в воду бултых, а следом за ними и все остальные, купание при луне устроили.

Купались-плескались, ныряли, за хвосты друг друга таскали, да вдруг лодку в камышах нашли, ту самую, на которой Касьян приплыл. Затихли, насторожились, на берег повылазили. Стали думать-гадать, что за гость без спроса на остров пожаловал, по какому делу и где затаился он. Вдруг старая ведьма ухмыльнулась, глаза прищурила и говорит:

— Где же ему еще быть-то, как не в дупле?

Подошла к дубу, клюкой по нему постучала да как гаркнет:

— Эй! Выходи по-хорошему, а не то спалим вместе с деревом!

Обрадовались лешаки, все как один принялись валежник собирать, сухой тростник к дубу таскать Натаскали кучу здоровую, с факелами подступили, того и гляди подожгут. Делать нечего, пришлось Касьяну из дупла вылезти, на землю спуститься. Обрадовались лешаки, со всех сторон молодца так и облепили. Связали его, возле костра усадили, стали спорить, какой казни его предать за то, что явился без спроса, что веселью помешал. Спорят-спорят, друг друга перекричать норовят, лишь одна старая ведьма молчит, с Касьяна глаз не сводит, а потом и говорит:

— Что-что, а казнить всегда успеем! Пусть он сначала с нами погуляет, в игры наши поиграет, потешится вволю, а уж потом и решим, как с ним поступить.

Тут лешие с места сорвались, снова за пляску, Касьяна с собой в круг тянут. А он встал, ведьме старой поклон отвесил, за милость великую поблагодарил да спросил разрешения для вящего веселья песенку-потешку спеть.

Вот кудри свои пригладил, плечи распрямил, веселым взглядом нечисть окинул да потихонечку-полегонечку, не торопясь, начал:

Как у нашей у коровки
Отвалилися подковки,
Стремена пообломались
Да уздечки потерялись.
У коровки барин строгий,
Козлик серенький безрогий.
Он коровку все ругает,
Все пропажей попрекает.
Пригорюнилась коровка,
У нее болит головка.
Зарыдала без умолку,
Без умолку и без толку.
У бедняжки сердце ноет.
Кто бедняжку успокоит?
Вы скажите, звери-птицы,
Где лежат ее вещицы.

Поет удалец-молодец, сапожками притопывает, в ладошки прихлопывает, нет-нет коленце выделает, да такое, что лешие только рты открывают. Глядели-глядели они, слушали-слушали да в такт песне хороводом пошли. А Касьян потешку дальше ведет: