Федерико Гарсиа Лорка - Донья Росита, девица, или Язык цветов

• Название: Донья Росита, девица, или Язык цветов
• Автор: Федерико Гарсиа Лорка
• Издательство: Художественая литература
• Жанр: Драматургия
• Год: 1975

Пьеса впервые поставлена труппой Маргариты Ксиргу в декабре 1935 года в Барселоне. По свидетельству брата Гарсиа Лорки, Франсиско, поэт заявлял: «Если зритель „Доньи Роситы“ не будет знать, плакать ему или смеяться, я восприму это как большой успех».

---

Няня. У-ух! Какой ветер подул к нам в окно! У-ух! Глохну я, что ли? Чего ж мне так хочется петь? Как ребятам после ученья!

Слышатся детские голоса.

Слышите, хозяйка? Хозяйка моя, самая что ни на есть хозяйка. (Обнимает Тетю.)

Тетя. Послушай…

Няня. Пойти постряпать… Натушу вам рыбы полную кастрюлю и приправлю укропом.

Тетя. Слушай!

Няня. И воздушный пирог! Воздушный пирог вам сделаю – снежную гору – и украшу цветными карамельками.

Тетя. Ты послушай…

Няня (кричит). Я свое сказала. А вот и дон Мартин! Дон Мартин, заходите! Ну-ка! Развлеките немножко нашу сеньору! (Быстро выходит.)

Опираясь на костыль, входит дон Мартин, старик с рыжеватыми волосами; одна нога у него короче другой. Он полон благородства, держится с большим достоинством, но во всем его облике есть что-то печальное.

Тетя. Я так рада вас видеть.

Мартин. Когда вы переезжаете?

Тетя. Сегодня.

Мартин. Что поделаешь!

Тетя. В новом доме все не так. Правда, там из окон хороший вид, и есть дворик, в нем растут два фиговых дерева, можно будет цветы развести.

Мартин. Здесь у вас лучше.

Садятся.

Тетя. А вы как живете?

Мартин. Обычной моей жизнью. Я только что провел урок словесности. Это был сущий ад. Я взял исключительно благодарную тему: «Понятие и определение гармонии». Но этих детей ничто не интересует. И что за дети! Меня они хоть немного щадят – видят, что я никуда не гожусь, ну, воткнут иногда булавку в кресло или прицепят куколку на спину. Но с моими коллегами они проделывают поистине ужасные вещи. Это все сыновья богатых людей, и, поскольку за их обучение платят, наказывать их нельзя. Так нам обычно говорит директор. Вчера они заключили между собой пари, носит ли корсет бедный сеньор Канито, наш новый преподаватель географии. Дело в том, что у него удивительно прямая спина, даже несколько отогнуты назад плечи. И вот, когда он находился один на школьном дворе, ученики старших классов и пансионеры пришли туда, обнажили его до пояса, привязали к одной из колонн галереи и вылили на него с балкона кувшин воды.

Тетя. Бедный!

Мартин. Всякий день, входя в училище, я дрожу от страха и жду беды; хотя, как я уже говорил, они относятся с некоторым уважением к моему несчастью. Недавно у нас был огромный скандал, потому что сеньор Консуэгра, превосходный знаток латыни, обнаружил кошачьи испражнения на своем классном журнале.

Тетя. Это сущие черти.

Мартин. Они платят, и мы зависим от них. И, поверьте мне, родители смеются, когда узнают об этих гадостях; ведь мы только репетиторы и не будем принимать экзамены. Вот они и смотрят на нас как на существа, лишенные человеческих чувств. Мы находимся на самой низкой ступени в ряду тех, кто еще носит галстук и крахмальный воротничок.

Тетя. Ах, дон Мартин! Тяжела наша жизнь.

Мартин. Тяжела наша жизнь. Я всегда мечтал быть поэтом… у меня даже находили природный дар… Однажды я написал драму, которая так и не увидела сцены.

Тетя. «Дочь Иевфая»?

Мартин. Да.

Тетя. Мы с Роситой читали эту пьесу. Вы нам давали. Мы читали ее четыре или пять раз!

Мартин (с тревогой). И как она?…

Тетя. Она мне очень понравилась. Я вам всегда говорила. Особенно то место, где героиня, умирая, вспоминает о матери и зовет ее.

Мартин. Это трогает, правда? Настоящая драма. Написана по всем правилам высокой трагедии! И никогда не увидела сцены. (Декламирует.)

О мать моя! Склони с небес свой взор:
терзаюсь я в ужасном сновиденье;
прими дары бесценные мои
и страшный хрип последнего сраженья!

Разве это плохо? Разве не хороши звучание и цезура этого стиха – «и страшный хрип последнего сраженья»?

Тетя. Это превосходно! Превосходно!

Мартин. А когда Глуциний встречается с Исайей и поднимает полу шатра…

Няня (прерывает его). Сюда!

Входят двое рабочих в плисовых костюмах.

Первый рабочий. Добрый вечер.

Мартин и Тетя (вместе). Добрый вечер.

Няня. Вот этот. (Показывает на большой диван в глубине комнаты.)

Рабочие медленно выносят его, как выносят гроб. Няня идет за ними. Молчание. Пока они идут, раздаются два удара колокола.

Мартин. Сегодня день святой Гертруды Великой?

Тетя. Да, звонят у святого Антония.

Мартин. Очень трудно быть поэтом!

Рабочие уходят.

Я хотел быть аптекарем. У них спокойная жизнь.

Тетя. Мой брат, царствие ему небесное, был аптекарь.

Мартин. А я не смог. Я должен был поддерживать мать и стал учителем. Вот почему я так завидовал вашему супругу. Он занимался тем, что любил.

Тетя. И разорился.

Мартин. Да, но моя судьба хуже.

Тетя. Но вы ведь еще пишете.

Мартин. Я не знаю, зачем я пишу, ведь у меня нет иллюзий, ведь я ничего не жду, просто это одно мне мило. Вы читали мой последний рассказ во втором номере «Гранадской мысли»?

Тетя. «День рождения Матильды»? Да, мы читали. Прелестный рассказ.

Мартин. Правда, хорошо? Этот рассказ – в новой манере; хотелось написать о современной жизни. Там есть даже аэроплан! Ведь надо идти в ногу с веком. Но сам я, конечно, больше всего люблю свои сонеты.

Тетя. «Девяти музам Парнаса»?

Мартин. Десяти, десяти. Разве вы не помните, что десятой музой я назвал Роситу?

Входит Няня.

Няня. Сеньора, помогите мне сложить простыню.

Складывают простыню вдвоем.

Дон Мартин, рыженький дон Мартин! Почему вы не женились, божий вы человек? Были бы не один в этой нашей жизни!

Мартин. Меня никто не любил.

Няня. Значит, не было у них вкуса. Такого-то златоуста – и не любить!

Тетя. Уж не собралась ли ты его покорить?

Мартин. Пусть попробует!

Няня. Когда он объясняет уроки в нижнем зале у себя в школе, я захожу в лавку, чтоб его послушать: «Что есть идея?» – «Умственное представление о вещи или предмете». Так я сказала?

Мартин. Смотрите-ка, смотрите-ка!

Няня. Вчера он так громко говорил: «Нет, здесь инверсия». И потом – «триумфальная ода»… Хотелось бы это понять, а я не понимаю, и меня разбирает смех, а угольщик сидит со своей книжкой «Развалины Пальмиры» и глазами на меня сверкает, а глаза у него – словно бешеные кошки. Но я хоть смеюсь, невежа такая, а вижу, что наш дон Мартин многого стоит.

Мартин. Теперь ничего не стоят ни риторика, ни поэтика, ни университетское образование.

Няня быстро уносит сложенную простыню.

Тетя. Что поделаешь! Недолго осталось нам действовать в этой комедии, которая зовется жизнью.

Мартин. Но то, что осталось, посвятим Добру и Самопожертвованию.

Слышатся голоса.

Тетя. Что там случилось?

Появляется Няня.

Няня. Дон Мартин, идите скорей в училище, дети расковыряли гвоздем водопровод, все классы затопило.

Мартин. Надо идти. Мечтал о Парнасе, а приходится чинить трубы. Только бы меня не толкнули, и не поскользнуться бы мне…

Няня помогает встать дону Мартину. Слышны голоса.

Няня. Идет он! Подождите там! Хоть бы так залило, чтоб все ихние мальчишки перетонули!

Мартин (уходя). Помилуй нас, господи!

Тетя. Какая печальная судьба!

Няня. Посмотрел бы на себя в зеркало! Сам себе воротники крахмалит и носки штопает, а когда болел, я ему сливки носила. Простыни у него были черные, как уголь, а стены-то, а умывальник – у-ух!

Тетя. А у других так много всего!

Няня. Потому я всегда говорю и говорить буду: проклятье всем богачам! Пусть от них ноготка не останется!

Тетя. Перестань!

Няня. Я верю, они сразу в пекло попадут. Где же будет, по-вашему, дон Рафаэль Сале, кровопийца, вот что третьего дня хоронили (прости ему господи!) и столько было попов и монашек и столько пения? В пекле! И он скажет: «У меня двадцать миллионов песет, не рвите меня щипцами! Я вам дам сорок тысяч дуро, только уберите эти угли от моих пяток!» Но черти и слушать не станут – и там его щипцами, и тут его щипцами, и там его копытом, и тут его по морде, пока у него вся кровь в угольки не превратится.

Тетя. Все мы христиане и все знаем, что богатому не войти в царствие небесное. Но смотри, как бы за такие разговоры ты сама не угодила прямо в ад.

Няня. Это я в ад? Я как толкну котел у нечистого – всю землю зальет кипятком. Нет, сеньора, нет. Я силой влезу в рай. (Мягко.) С вами вместе. Будем обе сидеть в шелковых креслах небесного цвета, в таких, что сами качаются, и будут у нас веера из пунцового шелка. А посередине, на качелях из жасмина и розмариновых веток, качается наша Росита, а сзади – ваш муж, весь в розах, как был он в день похорон, и так же он улыбается, и такой же лоб у него белый, как из фарфора; и вы качаетесь так, а я – вот так, а Росита – еще вот так, а сзади сам наш сеньор сыплет розы на нас, будто мы все три – перламутровые фигурки, как те, что в церкви, с подвесками и восковыми свечами.