Генрих Бёлль - Ты слишком часто ездишь в Гейдельберг

• Название: Ты слишком часто ездишь в Гейдельберг
• Автор: Генрих Бёлль
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Проза
• Год: 1996
• ISBN: 5-280-01220-3

---

Генрих Бёлль Ты слишком часто ездишь в Гейдельберг

Клаусу Штэку, который знает, что эта история выдумана от начала до конца, но вместе с тем правдива.

Сидя в пижаме на краешке постели, он курил в ожидании ночного выпуска последних известий и старался припомнить, с какого же, собственно, момента пошло насмарку так прекрасно начавшееся воскресенье. Утро было ясным и, несмотря на июнь, по-майски свежим, но уже чувствовалось, что день выдастся жарким. Эта ясность и свежесть напомнили ему те дни, когда он тренировался перед работой с шести до восьми утра.

В это утро он часа полтора гонял на велосипеде по окраинам, меж огородов и промышленных территорий, вдоль зеленых полей, дачных участков, мимо большого кладбища до леса, который теперь далеко отодвинулся от города; на асфальте он прибавлял ходу, делал рывок, пробовал дать максимальную скорость и чувствовал, что не совсем потерял форму, подумал даже, не рискнуть ли ему опять попробовать себя в любительских соревнованиях; он буквально ногами ощущал радость оттого, что экзамены позади, и хотелось снова начать регулярные тренировки. Последние три года было не до того — работа и вечерняя гимназия отнимали уйму времени. Понадобится новый велосипед, но это не проблема, если завтра он поладит с Кронзоргелером, а с ним он поладит, тут уж нет никаких сомнений.

После тренировки он сделал зарядку у себя в комнате на ковровой дорожке, потом пошел под душ, после душа надел свежее белье; завтракать он поехал на машине к родителям — кофе и поджаренные хлебцы, масло, яйца и мед; завтракали на терраске, которую отец пристроил к дому, а Карл подарил родителям симпатичные жалюзи; пригревало солнышко, и на душе было как-то спокойно оттого, что родители чуть не ежеминутно приговаривали: «Вот ты вроде и добился своего», «вот ты почти и добился своего». Мать говорила «вроде», отец — «почти». Теперь их даже веселили прежние страхи за сына, которыми они скорее не попрекали друг друга, а просто вместе вспоминали их — ведь ему, бывшему чемпиону округа по велогонкам среди любителей, электрику по профессии, нелегко дались закончившиеся вчера экзамены; потихоньку эти пережитые страхи переходили в родительскую гордость, и старики то и дело спрашивали, как будет по-испански «морковка» или «автомобиль», «царица небесная», «пчела» и «трудолюбие», «завтрак» и «завтра»; они так обрадовались, когда он сел с ними за стол, а потом пригласил их на вторник к себе отпраздновать сдачу экзаменов; отец быстро съездил за мороженым на десерт, а он выпил еще чашку кофе, хотя знал, что через час опять придется пить кофе у родителей Каролы; он не отказался даже от рюмки вишневой настойки и поболтал с родителями о своем брате Карле, его жене Хильде, их детях Эльке и Клаусе, про которых старики в один голос заявляли, что их, дескать, забалуют модными тряпками и кассетными магнитофонами; и снова они вздыхали, приговаривая: «Вот ты вроде и добился своего», «вот ты почти и добился своего». Теперь эти «почти» и «вроде» как-то встревожили его. Ведь дело, в сущности, сделано. Осталось переговорить с Кронзоргелером, который всегда выказывал ему свое расположение. К тому же испанский факультет народного университета и немецкое отделение испанской вечерней гимназии закончены и впрямь успешно.

После завтрака он помог отцу вымыть машину, матери — прополоть грядки, а когда он собрался уезжать, она дала ему с собой морковку, шпинат и свежезамороженную вишню; все это она уложила в большую сумку-холодильник и велела подождать, пока нарежет в саду тюльпаны для матери Каролы; тем временем отец проверил, хорошо ли накачаны шины, попросил включить двигатель и придирчиво вслушался в работу мотора, затем подошел поближе к опущенному окошку и спросил:

— Ты все так же ездишь в Гейдельберг... по автостраде?

Вопрос прозвучал так, будто отец сильно сомневается в старенькой, разбитой машине, которой два-три раза в неделю приходится проезжать эти восемьдесят километров.

— В Гейдельберг? Да, езжу; что поделаешь, «мерседес» мне пока не по карману.

— Кстати, о «мерседесе»... Тот человек из окружного управления, он еще вроде культурой заведует, привозил сюда на осмотр свой «мерседес». Доверяет его только мне. Как его звать-то?

— Кронзоргелер?

— Вот-вот. Приятный человек, я бы безо всякой иронии сказал, что у него изысканные манеры.

Тут пришла с букетом мать и проговорила:

— Передавай привет Кароле и ее родителям. А во вторник все увидимся.

Перед тем как он тронул машину с места, отец снова наклонился к окошку и буркнул:

— Не ездил бы так часто в Гейдельберг... на этой развалюхе.

Когда он приехал к Шульте-Бебрунгам, Каролы еще не было дома. Она звонила и просила передать, что еще не закончила отчет, но постарается не задерживаться — пусть садятся за стол без нее.

Терраса была тут гораздо просторнее, а жалюзи хоть и подвыцвели, но казались роскошными, и вообще все выглядело как-то изящнее, даже то, что садовая мебель местами облупилась, а на дорожках меж красных плиток кое-где пробивалась трава; эти мелочи немного злили его, как и разговоры, которые ему иногда доводилось слышать на студенческих сходках: из-за этого и из-за его одежды они спорили с Каролой, которая упрекала его, что он слишком уж следит за собой и одевается чересчур буржуазно. Он поговорил с матерью Каролы о делах в саду, с отцом — о велогонках; кофе ему показался тут хуже, чем дома; он нервничал, но старался, чтобы нервозность не перешла в раздражительность. Ведь родители Каролы были людьми милыми, вполне современными и приняли его в семью без всякой предубежденности, даже дали в газету официальное сообщение о помолвке; в общем, со временем они пришлись ему по душе, хотя сначала мать Каролы действовала ему на нервы своим вечным «прелестно!».

С некоторым, как ему показалось, смущением доктор Шульте-Бебрунг повел его в гараж, чтобы продемонстрировать свой велосипед, на котором он каждое утро делал пару кругов по парку или вокруг Старого кладбища.

— Роскошная машина! — похвалил он велосипед доктора, похвалил горячо и без всякой зависти; он проехался для пробы по саду, объяснил Шульте-Бебрунгу, как правильно распределять нагрузку на мышцы (ему вспомнились жалобы ветеранов из велоклуба на то, что у них сводит ноги); когда он слез с велосипеда и прислонил его к стене гаража, Шульте-Бебрунг поинтересовался:

— По-твоему, за сколько я мог бы добраться на этой роскошной, как ты выражаешься, машине — ну, скажем, до Гейдельберга?

Сказано это было вроде бы просто так, без намека, к тому же Шульте-Бебрунг поспешил добавить:

— Я ведь учился в Гейдельберге и в молодости добирался на велосипеде оттуда часа за два с половиной.

Он улыбнулся действительно без подвоха и заговорил о перекрестках, светофорах, заторах, о том, что прежде движение на дорогах было не таким интенсивным; он специально проверил: на машине можно доехать до работы за тридцать пять минут, а на велосипеде — за тридцать.

— А сколько тебе ехать на машине до Гейдельберга?

— Полчаса.

Упоминание Гейдельберга в связи с машиной показалось ему уже не случайным, но тут пришла Карола, как всегда мила и хороша, правда, немного растрепана, и по ней было видно, что она действительно сильно устала, поэтому теперь, сидя на кровати со второй, еще незажженной сигаретой, он не мог припомнить — то ли у него самого к этому времени нервозность все же перешла в раздражительность, которая передалась от него Кароле, то ли это она заразила его своей нервозностью и раздражительностью. Карола поцеловала его, но тут же шепнула, что сегодня к нему не поедет. Потом они разговаривали о Кронзоргелере, который его весьма хвалил, о вакансиях, о границах административного округа, о велогонках и теннисе, об испанском языке и о том, заслужил ли он «отлично» или только «хорошо». Ей самой едва натянули за испанский «удовлетворительно». От приглашения поужинать он отказался, сославшись на дела и усталость, впрочем, никто особенно и не настаивал; вскоре на террасе стало прохладно; он помог отнести в комнаты стулья и посуду, а когда Карола проводила его к машине, она неожиданно сильно поцеловала его, обняла, прижалась и сказала:

— Ты же знаешь, я тебя очень, очень люблю, я знаю, что ты отличный парень; только есть у тебя один маленький недостаток. Ты слишком часто ездишь в Гейдельберг.

Она быстро вернулась к дому, помахала ему, улыбнулась, послала воздушный поцелуй; отъезжая, он видел в зеркальце, что она не уходит, а все смотрит ему вслед и машет.

Не ревнует же она его в самом деле! Она ведь прекрасно знает, что он ездит к Диего и к Терезе, чтобы помогать им составлять объявления о поисках работы, заполнять всевозможные формуляры и анкеты; он писал многочисленные прошения и перепечатывал их на машинке; требовались бумаги для иммиграционной полиции, для отделов по вопросам труда и социального обеспечения; он устраивал их ребят в школу и в детский сад, хлопотал о стипендиях, пособиях, одежде, доме отдыха; она отлично знала, чем он занимается в Гейдельберге, ездила с ним туда несколько раз, сама усердно стучала на машинке и обнаружила удивительное знание казенных формулировок; она даже ходила вместе с Терезой в кино и кафе и однажды выпросила у отца деньги в фонд помощи чилийцам.