Светлана Пахомова - Ангелам господства

• Название: Ангелам господства
• Автор: Светлана Пахомова
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009

Жизнь на сцене маняща и непостижима. В ожидании славы дни бегут в окружении бутафорской роскоши, сплетен и интриг. Под неизменным слоем грима скрывается беззащитное лицо женщины, актрисы, так и не научившейся существовать в этом Зазеркалье. А может быть не стоило и учиться?.. Созданный ее воображением мир театра подарил ей гармонию, которую невозможно найти в реальной жизни…

---

И всё же первомай объединял в колоннах демонстрантов. На площади перед Дворцом культуры и окнами к его афишам стоял кирпичный дом с универмагом на первом этаже — застройка под полтинники Советской Власти для прохожденья демонстраций по центрам городов, где нет Кремля. Кирпичный дом, сам походивший на кирпич, с пятиэтажного балкона давал такой пейзаж на панораму Первомайского потока, что Ориадна держала нить своей собачьей фермы, не выходя и не спускаясь, — с балкона было видно триумф-апофеоз дворцовых портуналий. Командовал парадом, как всегда, Портун — Ассандр Палыч. Он направлял колонны ещё до построенья в плацдарме улиц, линейкой и карандашом на карте города в дворцовом кабинете. Принимал парад начальник части, приветствовать трудящихся с трибун выстраивалось всё заводоуправленье, правей на край ставили женщину из ветеранов славы труда с краснющим бантом в лацкане джерси и туго сколотым пучком волос, которому не страшен ветер. Такие женщины, как Ира с Ориадной, снижали революционный пыл бойцов, их лотосная поступь и завитые букли на ветру сбивали ароматом «Красной Москвы»   парадный шаг. В такие дни Ирину с Ориадной куда-то задвигали, на задний план. И даже школьная химоза, посмевшая придти однажды на праздничный парад в газовом шарфике, сколотым в краешек позолоченной брошью, была отвергнута орденоносным президиумом в дальние колонны, хотя сама была орденоносной супружницей у председателя профкома. Ей репутацию спасла блестящая по результатам учеба сына на подводном флоте. Ирине с Ориадной преподнести на жертвенники реввоенсоветов младенцев было поздновато, а фигурять в колоннах по асфальтам не полагалось в запахах духов. И далее: уж если демонстранты не станут сдерживать гражданского порыва и запоют, то в этом разе дурным оперным голосом кричать припев времен гражданской — это звучанье элементов. Их у нас есть и надо спрятать. Лишившись искушенья исполнять всемирный «Интернационал»   в ноябрьские и продолжать до первомайских, Ирина компенсировала дух протеста, сменив удушливую мякоть «Красной Москвы»   на горестный «Ноктюрн».  Заметив, чем запахло у примадонны, прима изловчилась и рижским поездом доставила «Клема».  Народ шарахнуло и снова притянуло. Запретные плоды. Куды деваться. Теперь с божнички пятиэтажного балкона в домишке кирпичом, пожня свой пай в «копэративе»,  благая Ориадна взирала под стопы, где двигались колонны демонстрантов. В упряжке пёсики рычали, но не могли отфыркнуть пух, пыльцу и странноватый дождь, замешанный на шоколадных хлопьях. Фрагмент маршрута с балконной панорамы сплывал шарами, музыкой оркестра и удалявшимся «Ура!».  Хотя в те времена приветствовать парад с балкона считалось неприличным, и ветераны войн преклонных лет стремились вежливо, глазами следуя колонне, стоять на тротуаре с велосипедом, внуком и флажком. Наличествуя указателем отсутствия возможности и права на движенье: костыликом у дедушки, дошкольным детством у внучков.

Колонна сгинула, куда-то бухали фанфары, как в отдалённом подреберье сердечное житьё давно уставшей балерины, и Ориадна тихо опустилась на табурет. Коричневатый дождь усилился, и закружилось хлопчатым пухом что-то похожее на снег и вальс «На сопках Манчжурии». 

— А помнишь скандал на географии? Как ты спросила у Кондрата: «Мальчжурия»?  Великий путешественник на склоне лет — учитель географии — был просто поражён. При классе. Откуда ты брала всё это?

— У Лилии Семёновны. Архивные сказания о Китеже. Тибет.

— Ты так ему сказала?

— Нет, в пятом классе я была умнее. Сказала, что прочла в журнале «Вокруг света». 

На хлопьях покачнулся вальс и тихо опустился под стельку лотосной ладыжки балерины.

— На репетициях по танцам не забудь: нельзя садиться после вальса. И пить. Это вульгарный признак — отсутствие здоровья повлечёт. Езжай.

Собачки взвыли. Пурга коричневого снега усилилась и шла всю ночь.

Глава 4

Назад, в Москву! Уже потерянное детство ладошкой следом не помашет, а однодольные осоки и старый дуб, смотрящий в небо, и танец дрожи у ольхи — кадрили тонкостного чувства — под шпалы убылью назад! Приветом, лязг железа, скорость, ветер и звук, как буферный удар железных лат. Я мчалась в поезде — уйти от хлопкового пепла. На скорость устранялся страх, и неизвестность отдаляла ужас, который людям предстоит ещё узнать. А где-то там, в лесных грибницах, уже грибы меняли свойства, колонии бактерий, покуда неизвестные науке, творили вирусы, конфигурациям которых иммунитет людской не предстоит. Культуры плесени неведомых микробов качнут евронормалии — и жизнь прорвется колокольным звоном, если откроются секреты естества. Бунт одомашненных зверей, самоубийственная акция дельфинов и гибель птиц — всё предстоит.

Привычный запах общепита на лестницах, воскресный день, узбекские студенты из Ферганы — целевики, им гарантирован и вход, и выход по распределенью; отменный аппетит к национальным блюдам звучал как плов — казан без дна.

— Теперь все занимаются новым индийским танцем. Какие-то ужимки, выкрутасы на основаньи хатха-йоги. Кругляк всё притащил — свою девицу из американского посольства сменил на пассию индийского. Там что-то техногенное под Киевом, по радио передавали, все шепчутся… ты слышала? Федор из Киева кому-то позвонил, то ли ему перезвонили. Короче, Федя приедет — ждут потехи.

Рыбёха знала всё об общежитье.

Четвёртый ядерный реактор. Концентрация эллипсом вокруг эпицентра. Ветром раздуло. Самолёты не справились. Топляк в белорусских болотах свалился лесоповалом сожженных стволов на жерла кимберлитовых трубок и станет вторым эпицентром. Тысячелетия грядущего. А мне не до мумий в торфяниках, и термин «эко»   еще не вразумлён, и разница света и радиации мною не познана, и почему мозги станут считать быстрее, чем ноги — ходить, и что такое титр токсоплазмоза, и где берутся экстрасенсы? Змоционально-хронический стресс. Закроем собеседованье с Рыбой в стране советов до вечера — помчусь в Фили, там желторотые птенцы суворовских уставов на монастырских пайковых хиреют. Еду. Метро, автобус, КПП! Привет, собака Джулька. Служу Советскому Союзу, тащщ, дежурный! Чуть честь не отдала простоволосой головой. Джульетта хвостиком вильнула. И повела мордой мой дипломат к решётчатым воротам.

История происхожденья этих пушистых, умных привратников Москвы мне не известна, но их полезность оставляла память. Погладишь Джульку — и смягчится на пункте пропускной режим. Суровость постовых менять на нежность к псине — валюта подкупа на КПП, которой я случайно овладела — загадка логики мужской. И эта нелогичная загадка срывала результат. Как шкварки с раскалённой сковородки с плаца рванули построенья за ограду. Команда: «Вольно! Разойдись!»   ещё за спинами звучала. Чёрные с красными искрами полосок на укороченных погонах, неслись к литой ограде, просачивались в прутья, чтобы не тормозить свой спринт на КПП. Перемешался бег вприпрыжку, похожий на скачки термитов, с многоголосием скворцов, весенней осыпью цветенья. Летели вскачь! Как ковшиком, фуражками черпали весёлый тополиный пух и яблоневый цвет. Мальчишки. Черёмуховый ветер холодным серпантином гнал вьюгу лепестков на бровки старых тротуаров, на чищеные сапоги, ремни и бляхи. Позёмка лепестков кружилась смерчиком по зеленеющим газонам, и одуванчики стремились расщепить свои озябшие бутоны, чтобы светить им солнцем. Недолетки всё приспевающей войны с Кавказом. Прохладный май, но без шинелки прорыв в весенний город, закутанный в снега на памяти последних увольнений, был подвигом спасенья. И любви.

— Меня распределяют в танковое.

— Ёрник, еще скажи, что в мореходку! Тебе дядья кремлёвку уготовили. Я слышала зимой, ты ж не снижал потенциалы рода на клоунаде и подмостках.

Смолчал пострел. Моей наивности и простодушью давно велели младшеньким не знать и не уподобляться. Наверно, из признательности за бананы подчистил совесть переполненным желудком:

— Мне передали родичи твои тетрадки, чтоб сочиненья не боялся.

— Когда?

— Вчера.

— Так, значит, тебя, заброшенного, навещали? Зачем меня при положении гонять? Я прямо с поезда — к тебе. Жестоко.

— Они решают.

Неплохо второродки ценятся по жизни, наверно, потому, что плановые дети. Всё учтено. Может, я впрямь гадкий утёнок, и взглядом издали совсем не удалась. На быстрой рыси подошли к метро — кузен не посчитался с положеньем.

— Тут у меня билет в кино, боюсь не опоздать. Ночую в Малаховке у дядьки. Там будет стол. Я еду поздравлять в мундире. Тебя не звали? Ты хоть его поздравить не забудь, он любит День Победы, а то обидится. А вдруг ты мальчика родишь? Кто по военной линии его устроит?

Находчивый совет. Совет в Филях. Осталась продышаться на ветру, а он нырнул в метро и канул. При избавлении прощанье не годится? Двоюродная кровь трепет глубокой совести не выдала за слабину натуры. Заимствованье сочинений от старших к младшим — критерий не мучительный, это всего лишь время, которое большие маленьким обязаны давать, как нас родители учили. Единоборство. Ты пишешь по указке на оценку, а мать распоряжается продуктом как собственностью, потом они используют и не краснеют. Теперь взглянуть, заломя голову на небо и дождевую слёзку запитать, чтоб не скатилась.