Магда Сабо - Старомодная история

• Название: Старомодная история
• Автор: Магда Сабо
• Издательство: Издательство «Прогресс»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1980

Семейный роман-хроника рассказывает о судьбе нескольких поколений рода Яблонцаи, к которому принадлежит писательница, и, в частности, о судьбе ее матери, Ленке Яблонцаи.

Книгу отличает многоплановость проблем, психологическая и социальная глубина образов, документальность в изображении действующих лиц и событий, искусно сочетающаяся с художественным обобщением.

---

Эмма Гачари во многом не походила на прежние предметы увлечений Юниора — например, в том, что не была ни по-девичьи боязливой, ни сдержанной. Она не знала обстоятельств жизни Юниора, не знала его семьи — и особенно матери — и потому почти с неприличной настойчивостью торопила его сообщить Ракель Баняи о своих намерениях и таким образом легализовать их связь. Эмма готова была хоть завтра броситься с головой в тот ослепительный мир, в котором у Юниора, по его собственным словам, был доступ в любой аристократический дом, и не понимала, чего ждет Кальман, почему он не сообщит всему миру, что они уже обручились. Связь их началась 28 апреля 1882 года, в этот день Юниор записывает в дневник: «Моя маленькая жена: Эмма Гачари». Летят недели, полные любви; Кальман то просит небо, чтобы скорее уже пришел август, когда должны закончиться осушительные работы в окрестностях Фюзешдярмата, то мечтает, чтобы время остановилось, ибо Эмма, с которой после выздоровления Эржебет он каждую ночь встречается в садовой беседке, живет сказкой: никто и никогда еще с таким благоговением не слушал выдумки и фантазии Кальмана Яблонцаи. Теперь уже навсегда останется тайной, тайной их двоих, как удавалось Юниору сдерживать нетерпение Эммы вплоть до наступления трагического момента, чем он объяснял свое нежелание сию же минуту отправиться к Ракель Баняи и открыться ей во всем. И вот в самом конце июля влюбленные получают грозное предупреждение: Эмма обнаруживает, что беременна. Странно, но напугана она куда меньше, чем можно было бы ожидать. Много лет спустя она рассказывала своей младшей дочери, Ирен, что в тот момент, собственно говоря, почувствовала даже некоторое облегчение: теперь-то уж решающий шаг, который определит ее дальнейшую судьбу, неизбежен. Зато Муки Дарваши в полнейшей панике. Обратиться за советом он может лишь к ласковому кумиру его детских лет, Сениору: то, что произошло, — тема для сугубо мужского разговора, а ведь отец тоже, наверное, не был в молодости святым, — вдвоем авось они что-нибудь придумают. Лучше всего бы, конечно, исчезнуть, и как можно скорее, — но как оставить в беде это прелестное существо, воплощение любви и преданности, как бросить ее на произвол судьбы, на «позорище», как выразились бы Мария Риккль и Ракель Баняи. Мария Риккль!.. Ракель Баняи!.. Трудно сказать, кого Юниор боится больше. И он снова изобретает какие-то не слишком убедительные отговорки, лишь бы успокоить смертельно влюбленную в него девушку, которая, впрочем, не слишком-то и беспокоится; она скорее испытывает приятное возбуждение и приподнятость, ведь скоро, скоро все решится, скоро долгожданная свадьба; тем временем Юниор в Сегхаломе, на их общей с отцом квартире, рассказывает Сениору, какая неприятная с ним приключилась штука. Отец женился почти в тридцатилетнем возрасте и попадал, наверное, в подобные ситуации. Как в этом случае должен поступить мужчина? За двадцать два года своей легкомысленной жизни Юниор придавал значение лишь тем побуждениям, тем образам, которые были порождены собственной его фантазией, собственными его страстями. И теперь он по-настоящему испуган, наблюдая реакцию отца; хотя много недель подряд он только и слышал, что рассказы о жизни великого проповедника, однако лишь теперь, видя отчаяние Сениора, он начинает понимать, кто же такие Гачари и кого он соблазнил в роковой тот день. Сениор и Юниор с ужасом смотрят друг на друга: в мыслях у обоих одновременно всплывают образы двух ничего не подозревающих женщин — Марии Риккль в Дебрецене и Ракель Баняи в Фюзешдярмате. Дед Эммы Гачари — гордость Шаррета, отец ее — олицетворение жизни, отданной на благо общества; если девушка вела себя легкомысленно, нельзя ни отдать ее в руки подпольных пештских повитух (такой вариант графу Гектору приходил в голову!), ни бросить на позор. Остается одно — просить ее руки и жениться на ней; Сениор едва удерживается, чтобы не добавить: а потом уповать на милость божию. Отец и сын договариваются: пока никому ни слова о том, почему этот брак неизбежен, ибо, если что-либо всплывет, Ракель Баняи возненавидит Юниора, а Мария Риккль — Эмму. Отец и сын Яблонцаи размышляют за бутылкой вина, что разумней: поставить Марию Риккль перед фактом или просить у нее согласия на брак — согласия, которого они, по всей вероятности, не получат, — и уже тогда действовать, хоть бы и против ее воли. Последний вариант, кажется, более приемлем, и Кальман скачет в Фюзешдярмат сообщить Эмме: благословение отца уже получено, теперь надо потерпеть уж действительно самую малость, он едет в Дебрецен за согласием матери. А как только он вернется, тут же пришлет отца свататься.

Пока Гектор добирается до Дебрецена, дело кажется ему не таким уж безнадежным. Умный и предусмотрительный Сениор предупредил его: после того, как выяснится печальный факт различия в вероисповедании — в этот момент, вероятно, нужно ожидать самых страшных слов, — самое время настанет позолотить пилюлю, сообщив, что невеста очень богата, в ее поместьях Кальман будет себе потихоньку вести хозяйство, так что о его будущем можно больше не заботиться, ведь мать и сама мечтала для него о такой партии.

Мария Риккль выслушала сына, потом взяла палку и отколотила его. Суть ее устного ответа сохранилась в памяти третьей парки, верного пажа Юниора; Мария Риккль высказалась в таком духе: двадцатидвухлетнему оболтусу, который чуть ли не каждую минуту влюбляется в какую-нибудь новую юбку, нельзя жениться даже в том случае, если он собирается взять богатую девушку из хорошей семьи, — такая женитьба и для него самого, и для других обернется трагедией. Уж она-то, мать, слава богу, знает, что за сокровище произвела на свет; Кальман — ветреник и флюгер, он сам себя-то не знает как следует, и совсем ни к чему делать несчастной незнакомую невинную девушку. А идея насчет Кальмана как хозяина? Кальман — и хозяйственность! Да он так нахозяйничает, что скоро от тех поместий и воспоминания не останется. Разве сумеет шестнадцатилетняя девчонка держать его в узде или хотя бы дать совет; в лучшем случае они вдвоем и пустят все на ветер. Короче говоря, Мария Риккль больше его никуда не отпустит, хватит с него осушения, а женится он на той, кого определит ему она, его мать, иначе он никогда не остановится, катясь вниз. Разговор, кстати, потому уже беспредметен, что Гачари — оголтелые кальвинисты, с нее оголтелых кальвинистов достаточно, дай бог забыть хоть бы того галерника. И вообще, если эта девчонка даже красива, как звезда небесная, — неплохо бы, кстати, подсчитать, о скольких таких красавицах слышала Мария Риккль восторги Кальмана, — то наверняка дура набитая, раз она хоть на минуту могла принимать всерьез такого пустомелю, как ее сын. Словом, пусть Кальман убирается в свою комнату, а с Сениором она еще поговорит: не для того она отпустила с ним сына, чтобы они влезали в какие-то немыслимые истории.

Третья парка отдает горячо обожаемому брату свои сбережения, и он в ту же ночь, тайно выбравшись из дома, возвращается в Шаррет, к отцу. С этого момента события развиваются стремительно, так как Мария Риккль, узнав о бегстве сына, велит заложить коляску, чтобы самолично поговорить с двумя жеребцами.

В Сегхаломе Сениору, которого она охотнее всего тоже побила бы палкой, не остается ничего иного, кроме как выложить ей всю правду: девушка в безвыходном положении и Юниор, как это ни неприятно, должен на ней жениться. Сцена, разыгравшаяся между супругами, останется в памяти Сениора как самый унизительный эпизод в его жизни; победа, которую он одерживает, — пиррова победа. Мария Риккль вынуждена сдаться, но говорить она будет лишь с будущей сватьей, а на эту кальвинистскую потаскушку даже не взглянет, да и к Ракель Баняи она не собирается ехать домой, она вызывает ее к себе, в Сегхалом, пока Юниор прячется где-то в Фюзешдярмате.

Тем временем Эмма так грустит и льет слезы, тоскуя по графу Гектору, что бабушка без особого труда догадывается, что дело нечисто. Ракель Баняи мрачнеет, уж не влюбилась ли внучка в биографа своего деда? Эмма же, которой Юниор сказал, что она может считать себя его законной невестой, не видит причин дальше утаивать свои чувства и, давясь рыданиями, сообщает бабушке: она любит Кальмана Яблонцаи, они дали друг другу обет верности. Вначале старухе даже не приходит в голову выйти из себя, настолько абсурдно то, что она слышит; она лишь отмахивается сердито: Эмма выйдет за того, кого пошлет ей господь — не смешно ли думать, чтобы господь послал ей в мужья именно Яблонцаи?! Ей лучше знать, отвечает Эмма, они навеки неразделимы в жизни и в смерти. Ракель Баняи, вскипев, заявляет: пусть только явится сюда еще раз молодой Яблонцаи, она его выставит вон, чтоб не мутил девушке голову; Эмма, которую беременность сделала раздражительной, кричит в ответ: все равно она станет женой Кальмана, даже бабушка не воспрепятствует ей в этом, и если она хочет знать, то Кальману плевать на заплесневелую «Хронику» старого Гачари, он совсем не из-за «Хроники», а из-за нее, Эммы, приходил к ним в дом, и хочет или не хочет бабушка, а ей придется отдать ее за Юниора — все равно выхода уже нет. Эти несколько слов, брошенные в лицо остолбеневшей, уничтоженной Ракель Баняи, предопределили судьбу будущих мужа и жены и девяти их несчастных детей.