Неустановленный автор - Рандиана, или Похотиада

• Название: Рандиана, или Похотиада
• Автор: Неустановленный автор
• Жанр: Эротика
• Год: 2002
• ISBN: 5-94730-010-9

Эротика Викторианской эпохи

Лучшие образцы эротических произведений Викторианской эпохи – анонимная`РАНДИАНА, ИЛИ ПОХОТИАДА`

---

Аноним РАНДИАНА, ИЛИ ПОХОТИАДА

1. Первый опыт

Возможно, те из моих читателей, кои предполагают найти на нижеследующих страницах веселенькую и привлекательную историйку, украшенную всевозможными свойственными художественной литературе пикантностями, какие только может изобразить талантливое перо, будут в высшей степени разочарованы. Я им советую сразу же отложить эту книгу в сторону. Я простой человек, не склонный ни к каким изыскам. Я рассказываю только о том, что было в действительности, а потому какими бы необыкновенными ни казались мои записки тем, у кого в жизни не было подобного опыта, хочу сразу заявить, что здесь приведены самые что ни на есть истинные факты, каковое признание, надеюсь, только усилит любопытство, с которым вы, несомненно, прочтете эту книгу.

Скоро минет пятьдесят лет с тех пор, как я родился в маленьком городке Н. милях в семи от берега моря, проведя годы учебы в классической школе, построенной в год основания города на добровольные пожертвования.

До шестнадцати лет я оставался полным невеждой в тех вопросах, которые бдительные родители с таким усердием скрывают от детей, да я бы и не думал тогда ни о чем таком, если бы не игривые манеры горничной Эммы, рослой, привлекательной девятнадцатилетней девицы. Вынужденная всю неделю, за исключением нескольких воскресных часов, проводить в доме, она не находила выхода для тех жгучих желаний, что одолевают холеную, полную сил молодую девушку в ее возрасте. А эти желания, как известно, становятся особенно настоятельными после месячных.

Я прекрасно помню, что случилось тем утром, когда матушка моя, как это было уже не раз, послала меня разбудить Эмму, которая в очередной раз проспала. Я прекрасно помню и ощущение – меня словно ударило током, – которое я испытал в тот момент, когда босиком в одной ночной рубашке я зашел в комнату девушки и застал ее за сменой бинтов, которые, как мне показалось, находились у нее в промежности.

– Господи, Эмма, что случилось? – спросил я. – Ты же истекаешь кровью. – И, желая помочь ей, я потрогал тряпицу в том месте, где она вся набухла от крови.

К стыду своему, сделал я это так поспешно и неловко, что палец мой, миновав тряпицу, проскользнул внутрь. Замешательство мое было столь велико, что, если бы не смех Эммы, я бы бросился вниз и переполошил весь дом.

– Не будьте таким глупеньким, мистер Джимми, – сказала Эмма, – а лучше приходите-ка ко мне вечером, когда ваши родители улягутся спать. Я вам тогда покажу, что это такое. Я вижу, вы уже готовы выучить этот урок, – с усмешкой добавила она, видя, что мои естественные инстинкты возобладали над приступом страха, а рубашка торчала так, словно под ней была здоровенная трость.

Раньше в школе надо мной нередко посмеивались из-за размеров моего пениса, который был неестественно велик для мальчика моих лет, но потом я узнал, что это у меня наследственное и что мои младшие братья тоже могут похвастаться инструментами огромных размеров.

Я неохотно повернулся, чтобы выйти из комнаты, но так и не смог понять свои чувства – они в тот момент были какими-то смятенными и необычными.

Мне бросился в глаза маленький кустик волос в нижней части живота Эммы, и этот кустик чрезвычайно взволновал меня.

В порыве, который я не смог осознать тогда, но вполне могу объяснить теперь, я бросился в объятия Эммы и поцеловал ее со всей страстью. Ладони мои ухватили два молочно-белых полушария, которые выступали под ее сорочкой. И тут я услышал голос матери:

– Джеймс, что ты там делаешь?

– Ничего, мама. Я только разбудил Эмму, – ответил я и поспешил вниз. Голова у меня горела, я с нетерпением ждал вечера, который, как мне казалось, разрешит для меня эту тайну.

В школе этот день был для меня наполнен фантазиями, а время тянулось медленно. Автоматически я отсидел занятия, но внешне выглядел потрясенным и погруженным в себя. Я и в самом деле не замечал ничего вокруг и даже не видел, что на меня обращают внимание.

Один из парней, Томпсон, самый тупой в классе – ему уже почти исполнилось семнадцать – подошел ко мне после занятий и спросил, что со мной случилось.

Я вдруг решил спросить обо всем у Томпсона – ведь он был старше, и, возможно, ему это было известно.

– Слушай, – спросил я, – ты знаешь, в чем разница между парнем и девушкой?

Томпсон не мог этого вынести – от смеха его просто всего затрясло.

– Бог мой, Сминтон, – сказал он (при этом он ужасно ругался), – что за вопрос! Впрочем, я забыл – у тебя ведь одна сестра, да и та носит длинную юбку.

– Ну и какое это имеет отношение к моему вопросу? – спросил я.

– Самое прямое, – сказал Томпсон. – Если бы ты рос с девчонками, то знал бы, что находится у них между ног, и был бы не глупее других ребят. Вот смотри, – сказал он, неожиданно останавливаясь и доставая грифельный карандаш. – Это ты видишь? – Он очень похоже изобразил на грифельной доске мужской член. – Тебе известно, что это такое?

– Конечно, известно, – сказал я. – Такая штука у меня есть!

– Надеюсь, – ответил Томпсон с такой живостью, какой я до этого в нем и не подозревал. – А теперь посмотри сюда. – И он нарисовал нечто, в тот момент показавшееся мне какой-то щелкой. – А это что такое, ты знаешь?

После моего утреннего приключения кое-какие соображения на этот счет у меня были, но я изобразил полное неведение, чтобы выудить из Томпсона побольше сведений.

– Эх ты, простачок, это женская лохматка, – сказал мой однокашник, – и если тебе доведется оказаться поблизости от такой штучки, хватай ее, мой мальчик, и суй туда то, чем тебя наградил Господь, – сказав это, Томпсон оставил меня одного.

Читатель может не сомневаться в том, что хотя мне и пришлось лечь спать относительно рано, я не смыкал глаз, дожидаясь, когда мои отец и мать улягутся в своей комнате.

У моей матери был пунктик – вечером она должна была зайти ко мне в комнату, чтобы убедиться, что я не сбросил с себя одеяло, поскольку спал я беспокойно. В тот вечер я с нетерпением ждал ее вечернего визита.

Тщательно подоткнув под меня одеяло, она вышла из комнаты, а я наблюдал за нею с бьющимся сердцем и слышал, как она, закрывая дверь, сказала отцу:

– Сегодня он укрыт. А вчера – ну и вид у него был: одеяло сброшено, и член стоит, ну точь-в-точь как у тебя, но такой огромный. Не могу понять, откуда у моих мальчиков такие болтики. Ты рядом с ними просто пигмей, мой дорогой, но я уверена, что у моих братьев… – остального я не услышал, потому что дверь закрылась.

И тогда я решил, что время пришло, тихонько вылез из-под одеяла, вышел из комнаты и направился к лестнице, которая должна была привести меня в рай.

Сколько раз с того дня я уподоблял в мыслях своих эту счастливую лестницу с той, что привиделась библейскому Иакову. Я всегда считал это видение аллегорией: ангелы Иакова, вероятно, носили юбочки или что-то подобное в восточном стиле, и патриарх, несомненно, увлажнил песочек святого места, думая обо всем этом во сне.

2. Я узнаю, что такое «настоящая переделка»

Я бесшумно добрался до комнаты Эммы и нашел ее в постели. Однако свеча еще не была потушена.

– Иди ко мне, мой дорогой, – сказала она, сбрасывая с себя одеяло. Я впервые в жизни видел совершенно голую женщину. Она намеренно заранее сняла с себя сорочку и вытянулась на постели – даже боги соблазнились бы этим видением.

С тех пор я, хотя и преуспел в сладострастии, ни разу больше не видел кожи, столь напоминающей спелый персик, а лишь такая кожа может быть признана самой прекрасной.

Ее округлые груди были словно высечены искусным скульптором, но не они притягивали мой взор, который устремлялся ниже, к тому месту, которое являло для меня требующую разрешения загадку. Я спросил:

– Можно я посмотрю?

Она рассмеялась и, ни слова не говоря, раздвинула ноги.

Я тщательно обследовал то, что там было, но и после этого вопросов у меня не убавилось.

Менструация у нее закончилась, и она тщательно подмылась.

– Вставь туда пальчик, – сказала Эмма. – Она тебя не укусит. Ах, мистер Джимми, неужели ты никогда не видел этого прежде?

Я сказал, что не видел.

– Тогда мне сегодня предстоит лишить тебя невинности, – запустив руку мне под рубашку, она ухватилась за мой член таким ловким движением, что я удивился. И хотя член у меня стоял и, казалось, готов был лопнуть от напряжения, она начала орудовать с ним большим и указательным пальцами, и я через несколько мгновений почувствовал, что схожу с ума.

– Бога ради, – пробормотал я, – не делай этого! Я сейчас умру.

– Нет-нет, еще рано, – сказала она и, приподняв меня (а она была девица необыкновенной силы), усадила на себя. – Сначала я должна облегчить свою боль. И твою.

Эмма называла страсть болью, и у меня после той ночи было много случаев убедиться в том, что она настоящий философ. Я тщательно анализировал то чувство, которое предшествует моменту сладострастия, и считаю, что «боль» – единственное слово, которое точно передает это ощущение.