Марина Серова - Как в страшной сказке

• Название: Как в страшной сказке
• Автор: Марина Серова
• Жанр: Детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-38790-8

Повесть М. Серовой «Как в страшной сказке» входит в состав авторского сборника «Млечный путь».

Частный детектив Татьяна Иванова занимается выяснением обстоятельств смерти молодой девушки, по просьбе ее мамы…

---

Я продолжала стучать без особой уже надежды на успех. Вдруг за дверью послышались шаркающие шаги, и мужской голос произнес:

– Сейчас, сейчас, иду…

Мне показалось, что голос звучал немного суетливо и даже подобострастно. На основании этого я решила избрать тактику напора и натиска.

Дверь приотворилась, и на пороге возник худощавый мужчина средних лет, довольно красивый, с лукавыми серыми глазами, в дорогом, хоть и неглаженом костюме. Чувствовалось, что мужчина когда-то был щеголем и пользовался успехом у противоположного пола. Кроме того, он, видимо, раньше был привычен к вниманию и уважению окружающих. Следы былого лоска еще сохранились в его облике, хотя, конечно, представительности и уверенности в себе в нем явно поубавилось. Увы, золотые дни Шумилкина уже миновали, и боюсь, что безвозвратно, так что теперь он просто пытался распушить хвост, стараясь придать себе большей солидности и значимости.

– Здравствуйте, Виталий Георгиевич! А я к вам, – с ходу звонко сказала я и, не дожидаясь приглашения от хозяина, переступила порог.

– Здрас-сьте, – удивленно проговорил он, обнажая в неопределенной улыбке ровные белые зубы.

Я безошибочно определила состояние Шумилкина как похмельный синдром. Впрочем, судя по всему, данный синдром он испытывал постоянно. Гостям, безусловно, Виталий Георгиевич рад не был – синдром обязывал, – но на этот счет у меня имелся неопровержимый аргумент в виде бутылки водки, которая лежала в пакете и ждала своего часа. Я обычно чувствовала, как вести беседу с человеком, подобным Шумилкину: в каком случае налить ему сразу, чтобы разговор шел легче, а в каком, наоборот, придержать вознаграждение до конца беседы, чтобы оно служило стимулом быть искреннее.

– Это… Вы кто?… По поводу Тамары, что ли? – скороговоркой выдохнул Шумилкин. И добавил быстро, отрывисто произнося каждую фразу высоким тенорком: – Это… Так она… Здесь больше не живет. Я ее… так сказать, удалил. – И Шумилкин попытался рукой изобразить решительный жест, свидетельствовавший о том, что выгнал он Тамару с треском, по-мужски, и полностью исключал возможность ее возвращения сюда в любом качестве.

– Я не по поводу Тамары, – четко ответила я, улыбнулась краешком губ и вытащила бутылку водки из пакета.

Эффект был ошеломляющим: взор Шумилкина вдруг прояснился, на лице появилась ухмылка, и он попытался изобразить максимум гостеприимства. Подбоченясь и гордо задрав голову, он небрежным движением выбросил правую руку вверх и как-то даже вальяжно произнес:

– Проходите… Сейчас все… Организуем, все будет высший класс… Как в лучших домах Филадельфии…

– Вы там бывали? – осведомилась я, проходя внутрь жилища Шумилкина и рассматривая обстановку.

Атмосфера в доме была противоречивой: наряду с дорогой мягкой мебелью наличествовали два старых стула – то ли Шумилкин продал те, что из комплекта, то ли Тамара забрала с собой. Навесные потолки кое-где не мешало бы подправить, а хорошие светлые обои уже начали отставать по углам. Дом хранил черты прежней добротности, но в нем уже прочно укоренились черты нынешней жизни Шумилкина, далеко не столь пышной и богатой. Бытовой техники почти совершенно не наблюдалось, за исключением такой мелочи, как видавший виды электрочайник, который стоял на полке, с оплавившимся проводом и, скорее всего, давно перестал функционировать. Что находилось в остальных комнатах, а тем более наверху, я не видела: темно-коричневая дверь с блестящей ручкой была закрыта. Я подозревала, что Шумилкин, оставшись в одиночестве, вообще довольствуется только этой комнатой. Виталий Георгиевич тем временем подошел к шкафу, достал из него блестящий галстук и небрежным движением повязал его на шею.

– Нет, не приходилось, – ответил Шумилкин, суетливо хлопоча возле стола, сбрасывая с него крошки, убирая грязную посуду. – Но в Америке бывал.

– Вот как? – Я удивленно приподняла брови.

– Да… – гордо поднял голову Виталий Георгиевич. – Я же разведчик… Бывший…

Этим он добил меня окончательно. Впрочем, потрясения были еще впереди. Шумилкин неожиданно откинул голову назад, усмехнулся и, насмешливо глядя на меня своими серыми глазками, произнес по-английски без акцента:

– Хай, май лэди! Тэйк ит изи! Иф ю уонна дринк, ю хэв ту ду ит райт нау!

Я не очень хорошо знаю английский, но по жестам Шумилкина поняла, что хозяин приглашает меня к столу и подтверждает, что сейчас все будет организовано по высшему классу.

– Ну что? – перешел Шумилкин на русский, довольный произведенным эффектом. Вот так…

Я не стала торопить события и расспрашивать, а выставила бутылку на стол вместе с закуской. Я уже поняла, что Шумилкин относится к типу пьющих хвастунов и болтунов. Это было на руку. К тому же рассчитывала, что бутылка сделает его более разговорчивым.

Взгляд Шумилкина на гастрономические прелести был скептическим, чем немало поразил меня. Словно рафинированный английский лорд, которого занесло волею судьбы в маленькую шотландскую деревню, был вынужден довольствоваться скромным крестьянским обедом.

Он выпил первые пятьдесят граммов, крякнул, причмокнул и тут же начал быстро-быстро говорить, презрительно вытянув губы трубочкой:

– Эта колбаса ненастоящая… Я вам точно говорю. Вот в Москве, еще тогда, при социализме, в одном посольстве я ел сервелат. Отличный сервелат, отличный. Сейчас такого нет.

– А вот салат попробуйте, Виталий Георгиевич, – подвинула я пластмассовую коробочку.

– Оливье, – с видом знатока резюмировал Шумилкин. – К настоящему рецепту этот ваш салат не имеет ни малейшего отношения! Где говяжий язык? Где корнишоны? Самые лучшие салаты делают во Франции.

– Вы и там были?

– Приходилось, – кратко ответил Шумилкин. – Где только бывать не приходилось… Это сейчас все развалилось, все ушли кто куда. А я вот… На пенсию вышел по возрасту, а раньше был переводчиком в КГБ. Бывало, вызовет меня Роман Абрамович, полковник, и говорит: «Виталь, дело есть одно, сложное. Никто, кроме тебя, не справится. Там нужно английский знать досконально». Я говорю – ноу проблем, тэйк ит изи! Меня сразу – в самолет, завтра я на месте, обед, виски, капитан честь отдает… Чай, кофе «Арабика» настоящий. Нормально? – спросил он и тут же сам себе ответил: – Нормально… Возвращаюсь – Роман Абрамыч говорит: «Молодец!» Открывает ящик, достает конверт, говорит – бери! Я беру, раскрываю, а там – пятьсот… Нет, семьсот… баксов. Вот так! Это еще тогда было, при советской власти…

– А что же вы делали? – решила спросить я, удивленная рассказом хозяина дома.

– О-о-о! – поднял палец вверх Шумилкин и ухмыльнулся. – Об этом я до сих пор говорить не могу. Секретность… Сорри.

Я понимающе кивнула и подлила водки в стакан бывшего разведчика. Я видела, что ему самому до смерти хочется продолжить рассказы о своем боевом прошлом и что он только ломается и тянет время, набивая себе цену. Шумилкин опрокинул еще одну рюмку и, придвинувшись ко мне, доверительно сказал, оттопырив нижнюю губу:

– Вы – умная женщина! Сразу видно. Умная. С вами можно откровенно говорить. Я… разведчик. Не говорю с первым попавшимся, а вы, я вижу, нормальный человек. Вас как зовут?

– Татьяна, – коротко ответила я.

– Чем занимаетесь? – отрывисто спросил Шумилкин, в котором неожиданно проснулись профессиональные рефлексы – если, конечно, он не врал насчет своего прошлого.

Я же внутренне отметила, что он допустил непростительную ошибку, с точки зрения разведчика, как-то: пустил меня в дом, не выяснив, зачем пришла, как зовут, и первым начал пить водку. Это означало, что он либо врал, либо после того, как его выгнали из разведки за пьянство, он полностью утратил все навыки разведчика. Во всяком случае, бдительность у него здорово притупилась.

– У меня свое дело, – уклончиво ответила я.

Шумилкин удивленно вскинул брови, но тут же принял снисходительный вид, продолжая играть свою роль.

– О, вы настоящая леди! С вами можно иметь дело. В Италии я был знаком… близко, – несколько кокетливо уточнил он, – с одной хозяйкой таверны. Ее звали Стефания. Я как-то приехал… Дверь открыта немного… была. Она стояла у окна. Я подхожу, обнимаю ее. Она говорит: «Виталий, ты, что ль?»

Я говорю: «Я!» Вот так она меня узнала! – с победным видом закончил Виталий Георгиевич, хотя я так и не поняла, к чему он рассказал этот эпизод.

– А все же, Виталий Георгиевич, насчет Тамары…

– Да! – щелкнув пальцами, тут же согласился бывший разведчик. – Сейчас насчет Тамары. Она… Безграмотная женщина. Совершенно безграмотная. Никакой культуры. Просто плебейка. Надо сказать, не только у нас такие есть. Меня как-то Роман Абрамыч вызывает… Показывает письмо… – Виталий Георгиевич сделал многозначительную паузу. – Серьезное письмо. Оно должно было в Танзанию уйти… По дипломатическим каналам. Он мне говорит – прочти, Виталь, скажи свое мнение. Ну, я прочитал… – Шумилкин выдержал паузу и категорически рубанул рукой воздух: – Там все неправильно! Я ему говорю – кто писал? Он говорит – выпускница факультета иностранных языков. Я ему говорю – никуда не годится! Давай ее сюда. Он кнопку нажимает, она приходит… Он ее давай песочить. Я говорю – тэйк ит изи, ноу проблем! Садись! Пиши! Учись! – Шумилкин при каждом отрывочном слове выбрасывал кисть правой руки вперед. – Она села… Написала, я проверил – все правильно! Я Роману Абрамычу говорю – бери! Посылай! Все будет о’кей! Вот такие безграмотные женщины после института! А вы говорите Тамара… Она институт в свое время даже не закончила! Так и осталась недоучкой!