Наташа Апрелева - Посторонним В.

• Название: Посторонним В.
• Автор: Наташа Апрелева
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-063815-4; 978-5-9725-1688-9

Ироничная и печальная исповедь замужней женщины. Ночные записи о дневном: муж, дети, друзья, работа и… воспоминания о давно закончившейся истории с В. Месяц жизни, месяц бессонницы и переполненность прошедшим, и снова «половина первого и не сплю», и снова «соленая вода плещется в голове, булькает в легких, подпирает сердце и проплескивается слезами», и снова будет новый день. Но все равно болит душа и тело, потому что не проходит. НЕ ПРОХОДИТ.

Почти сто лет назад Иван Бунин описал Олечку Мещерскую, как женщину с уникальной способностью бескомпромиссно и легко погибнуть, и даже словом не обмолвиться – что от любви. Похоже, это «легкое дыхание» возвращается в литературу, чтобы снова рассеяться в этом мире.

---

Выдумываю всяческие способы минимизировать душевные потери от Всеобщих Разговоров про Кризис, типа психологических приемов, ну Вы-то наверняка знаете, доктор, например, воображать себя в стеклянном колпаке или там всех вокруг в нижнем белье. Очень помогает, если вместо Кризис подставлять другое слово. Из шести букв. Космос. Компас. Кускус. Каркас. Кис-Кис.

Получается довольно смешно:

«Американский президент Барак Обама, относительно прогнозов космоса (кус-куса? кис-киса?) в США, заявляет, что дальше будет только хуже». Или: «Как пережить космос».

Сразу ясно, что – непросто.

Алена подошла и с ужасом начала читать, двигая пальцем по строчкам.

– Все, ребята, завтра приходите на полчаса раньше, я буду политинформацию проводить! – развеселилась я.

Кстати, вот в школе у нас очень была распространена такая штука – политинформация. Надо было выходить и минут пятнадцать нести какой-то бред о дружественных народах Намибии или там Зимбабве, каждая крошка в ладошку Никарагуа, а вот еще можно было про Альваро Торо Вегу и Орасио Лиру, такие специальные латиноамериканские борцы за мир, что ли, кошмар какой-то, зачем я помню-то это?

А как-то я не подготовилась к выступлению и была заставлена писать Объяснительную на имя директора.

00.45

Еще сегодня очень хорошо провела время в неожиданном месте – обувном салоне. Пришла посмотреть кроссовки «СагегрШаг», хочу купить сыну, ноги у нас одинаковые по размеру, но мои любят мотаться по магазинам, а его – нет. Решила примерить несколько пар; если продавец и удивился, что к черному узкому пальто и шляпке с цветком я удачно подобрала коллекцию кондовых бот на «тракторе», то ничего не сказал, а даже схватил мои личные снятые сапоги и со словами: позвольте мне! – понес их мыть!!!! Мыть!!!!! Пока я напяливала кроссовки, вернул мне ЧИСТУЮ обувь, сначала было неудобно, потому что я не привыкла к ухаживаниям и на комплимент о хорошем виде отвечаю: а, это просто новая пудра Герлен, но потом – расслабилась, вальяжно развалилась в кресле, только и успевала подавать ногу для надевания на нее ботинок – вот так и должна жить Женщина.

01.00

Только вымоешь посуду
Глядь – уж новая лежит
Уж какая тут свобода
Тут до старости б дожить
Правда, можно и не мыть
Да вот тут приходят разные
Говорят: посуда грязная —
Где уж тут свободе быть.

Это Пригова стихи. Нравятся мне. Я грязную посуду ненавижу и мою в любой момент времени, когда встречаю ее на своем пути, но спасает это меня мало, с таким количеством бытовых фашистов. Я про детей и Олафа.

01.15

Снежана Константиновна рапортовала вечером по телефону:

– У нас все хорошо, мы переехали в новый кабинет, после ремонта, только к нам подселили нового сотрудника, и он почему-то уже считает, что я его ненавижу.

– Ээээ, ммм, скажем мягко, так не без основания считает половина человечества.

– Нет, ну я терплю же его! Я только запрещаю ему шуметь, включать принтер, ставить чашки на мой стол, и вообще на все столы, включать радио, хлопать дверью, открывать окно и…

– Дышать?

– Нет! Не смешно. Нормальный мужик. Нравится мне даже, кстати: одет прилично и говном не пахнет. Он нам, кстати, типа на новоселье вручил в подарок элитного швейцарского шоколаду. Ты знаешь, такой крутой, в Главпродукте, в форме всяких рыбок. И мои рыбочки стремительно кончаются, скоро у меня вообще реально не будет ни одного довода в пользу того, чтобы оставить этого хрена в живых.

01.35

Выполз Олаф. Выпил воды, глянул на монитор, констатировал точное время: один час тридцать пять минут. Уполз.

Поразглядывала его при неярком лампочкином свете: вдруг неожиданно показался мне непростительно и неузнаваемо красивым, аж офигела – я и забыла, что у него глаза при определенном освещении фисташкового оттенка, ресницы прямые, и их много, и пятьдесят шесть разновидностей улыбки – мрачноватая, глумливая, задумчивая, провокационная, язвительная, недоуменная, обескураженная, улыбка-замыслившего-недоброе – в общем, целый бестиарий; и еще волосы – по-настоящему русые, непослушные, полукудрявые какие-то, взъерошенные вечно; и я причем все еще прекрасно помню свое первое впечатление от этого человека, когда он меня просто ужаснул, – не расстающийся с сигаретой, закуривает одну от другой, сильно небритый, в надвинутом капюшоне от серой и рваной толстовки, высоких солдатских ботинках…

Начиная думать об Олафе, быстро переключаюсь на В., поздравляю, Вера, это ты как раз молодец.

Правильно ли это, дорогая редакция? Ответьте, пожалуйста. Пиши про свидание с В., какая тебе редакция, матренаиванна.

02.00

После со мной и бутылкой коньяка на мраморном больничном крыльце, В. романтично взял меня за кончики замерзших пальцев и повел внутрь. Это было очень эротично, сгущающаяся темнота вокруг, новые неожиданные запахи, отступает холод и моя рука вложена в его руку, я немного поплыла, но В. громко и недовольно произнес: «Так, сейчас надевай вот здесь халат, будешь медсестра» «По глазки?» – пискнула я.

(Песня незабвенного Филиппа-блин-Киркорова: «Медсестра По Глазки в марлевой повязке», глупая Вера никак не могла уразуметь, что такое это самое ПОГЛАЗКИ, румынская фамилия медсестры?!)

Халат, протянутый В., был ужасен: в каких-то отвратительных пятнах, мятый, огромный, он абсолютно не соответствовал моим представлениям о собственном внешнем виде на свидании с возлюбленным мужчиной, и я закручинилась. В. же смотрел на меня небольшими голубыми насмешливыми глазочками, он так умел смотреть, специальным взглядом, как будто ставил на меня печать: вот здесь. И здесь. И потом еще воооот здесь.

И я взяла противный халат в отвратительных пятнах и надела противный халат в отвратительных пятнах, плюс он мерзко пах дезинфекцией.

«По крайней мере они его дезинфицировали», – уныло подумала я.

«Кажется, отлично скоротаю вечерок», – уныло подумала я.

В. рывком поднял меня на руки, он всегда с такой очевидной легкостью меня поднимал, было приятно, а я заботливо и кокетливо спрашивала: тебе не тяжело? не тяжело тебе? не надорвешься? ах, мои 45 килограммов – и усадил на перегородку, отделяющую гардероб от скамеечек и стульчиков, где больные и навещающие обязаны напяливать Синие Бахилы, и просунул руки мне под чужой дезинфицированный халат, под черный свитер, пахнущий ванилью и уткнулся своим носом, очень теплым, прямо в мой нос – очень холодный. «Дууурочка моя», – нежно проворковал он.

И засмеялся. Смеялся он здорово, я уже говорила, доктор?

В тот вечер мы к нему наверх не поднимались.

Любовь, дрянь, имеет несчитано определений, пресытишься существительными, возненавидишь прилагательные, устанешь от глаголов, захлебнешься местоимениями.

Я тебя люблю, говорю я, вру, потому что не знаю, что это такое. Стою, ноги на ширине плеч, руки опущены и чуть развернуты в локтях, пальцы вниз, ключицы параллельны полу, тронь меня – лопнет кожа и выбрызнет любовь, или что-то такое, что?

Мои губы расквашены бледно-розовым по лицу, серый глаз припух, сука, со сна, да и второй тоже, если я плачу, а я плачу, ты слизываешь со щеки – не слезы. Закрываю рот, поднимаюсь с коленей и утираю со лба – не пот. Выхожу из-за березового грязно-белого ствола, сплевывая через прореху выбитого зуба – не кровь.

Не стоит продолжать ассоциативный ряд, будет слишком физиологично, а я ведь про любовь.

Где она генерируется во мне, каким предательским органом, INTEL INSIDE, реакция трансплантант против хозяина, я имею право знать.

Ты улыбаешься и говоришь: а как же душа? – оставь, оставь. Ах, какая душа.

Я думаю, мозг. Я думаю, заглянуть. Я думаю, победитовым сверлом двенадцать аккуратных отверстий, ножовка по металлу, бережно снять черепную верхушку, как-то она называется? Купол черепа, может быть? Вот она, кора больших полушарий, серо-желтая и страшноватая, традиционно похожая на грецкий орех тоже изнутри, что? И вот в этой неопрятной массе моя любовь? – не может быть.

Двигаемся глубже, кухонный нож, цельнометаллический, твоя рука не дрожит, таламус, мозжечок, ствол мозга, серое вещество, белое вещество, может быть, наоборот, нет, не здесь. Нейроны, говоришь? Ах, какие нейроны.

Что же, едем дальше? Вскрой мою грудную клетку, возьми мое сердце, давай, мне не больно, электропила для грудины, наверное – «дружба». М-да.

Вот этот синюшный полупустой мешочек с белесыми толстыми трубками, нисколько не похожий на валентинку с сюрпризом, судорожно сжимающийся в твоей руке, фуууу, ну нет.

Моя любовь не здесь. Уверяю тебя.

Снимаем слои розовато-бодрых мышц, отодвигаем странное дерево легких с ветвями трахей, а вот и ребра, какие белые, госссподи, абсолютно мертвые. Не здесь.