Алексей Чадаев - О чём говорится в сказках?

• Название: О чём говорится в сказках?
• Автор: Алексей Чадаев
• Жанр: Юмористическая проза

Анализ знакомых с детства сказок. Блестящий, с парадоксальными выводами.

---

И вот начальство, получив грозные предзнаменования того, что Балда ведь может и реализовать это своё право (разинщина, а потом пугачёвщина), ставит перед ним невыполнимую задачу: цивилизоваться, "стать культурной страной". При этом цивилизация понимается как вестернизация – в чём, безусловно, должен помочь Запад (черти). Именно это и есть тот их оброк, о котором говорит поп: русское начальство искренне уверено, что долг Запада – просвещать Россию и передавать ей свои положительные ценности (собственно "цивилизованность"). Черти, разумеется, этого долга за собой не признают: "об оброке мы и не слыхали". Шантажируя чертей, русская власть посылает русского мужика в Европу, побеждать в европейских войнах – Румянцев, Суворов…

Бесы, разумеется, валяют дурака, притворяясь недалёкими и бессильными идиотами. Русский Балда над ними насмехается (это происходит весь 19-й век с русскими западниками, народниками, социалистами и т.п. бесенятами). Однако, вдоволь натешив Балду своими цирковыми номерами, бесы таки оформляют с ним договор, оставшийся за кадром в сказке, но вполне очевидный. Суть договора проста и состоит даже не в продаже души, а в том, что если Балда своими щелбанами убьёт попа, то получит и все те ценности, которые есть в мешке, и поповское имение (благо "поповна о Балде лишь и печалится" – т.е. часть "элиты" давно уже к такому повороту готова).

И вот Балда, принеся мешок с Истинными Ценностями (т.е. русский человек, развившись и европеизировавшись до понимания своих Социальных Интересов), приходит к попу и реализует своё главное право. Три щелка – это три русских революции: после первого (1905-й) "подпрыгнул поп до потолка", но уцелел; после второго (Февраль) "лишился языка", т.е. уже не мог никак себя защитить, а третий (Октябрь) его убил.

Но самое главное – что бесы, разумеется, обманули и попа, и Балду. В мешке оказались отнюдь не Адам Смит, Монтескье и Макс Вебер, а Маркс, Кромвель и д-р Гильотэн. И Балда, попировав в имении попа, выпив весь самогон из погреба, перетрахав всю женскую половину и поуродовав мужскую, осознал, что остался без работы и без целей посреди разрушенного дома. И тогда он снова пошёл к морю – униженно просить чёрта стать его новым работодателем. И чёрт милостиво согласился.

…Одна из самых страшных и опасных масок дьявола – это маска идиота и шута. И если чёрт ведёт себя откровенно глупо и непрактично, позволяя тебе над собой смеяться, надо бежать прочь, покуда цел.

7. Сказка о мёртвой царевне

Сегодня будет небольшой антракт в серии воскресных сказок. Потому что сказка, которую я положил себе проанализировать ещё месяц назад, так и не далась – анализ не выстроился. Просто рассыпалась из-за того, что я… всё-таки очень плохо понимаю про женщин.

То есть понятно, что женские технологии непрямого управления суть технологии более высокого уровня, чем прямые мужские. Когда человек делает то, что ты от него хочешь, будучи уверенным, что он хочет этого сам… это всегда сильнее, чем прямой приказ. Хотя, как и всякие более высокие технологии, они гораздо более сложны в использовании и далеко не всегда дают надёжный результат.

Понятно также, что цивилизация по мере развития становится всё более "женской". Если раньше царь именем Божьим правил, а тебе попросту приказывал на этом основании, то теперь начальство пытается тебя убедить, что ты должен его слушаться потому, что сам его выбрал – для чего и вся "демократия".

Непонятно же только одно, но очень важное обстоятельство. Главное, на чём всегда и везде прокалываются женщины, т.е. наиболее уязвимое место женского мировосприятия – это претензия на собственную исключительность.

Почему-то женщина мнит себя единственной и стремится к тому, чтобы быть единственной. Даже если она некрасива или неумна, или то и другое вместе; даже если она заведомо знает, что это неправда: всё равно сама мысль о своей "неуникальности" ей невозможна. Она может быть хуже других, но категорически не может не быть единственной в своём роде.

Собственно, сказка, об которую я обломал зубы – о мёртвой царевне (белоснежке) и семи богатырях (гномах) – об этом.

Понятно, что королева с зеркалом на самом деле была всё же лучше, чем её описывает тенденциозная сказка, явно писавшаяся "при победителях". Она много раз могла уничтожить соперницу-принцессу – но каждый раз ей не хватало воли на убийство. То она просит слуг "завести её в лес", чтоб волки загрызли "или ещё как-нибудь", то погружает в колдовской сон… Иными словами, видно, что убить-то она не могла. Тогда как "бедная жертва" расправилась с мачехой безо всякой сентиментальности сразу, как только её нашёл Елисей: нельзя же всерьёз поверить в басню про "смерть от огорчения"… Особенно на фоне вполне прозрачно, ещё с самого начала выраженного принцессой намерения это сделать: по Пушкину, она говорит Чернавке – "а как буду я царица, я пожалую тебя". Заметим: Чернавка служит у её отца, а не в королевстве Елисея; да и сам Елисей – "королевич", т.е. сын короля, а не "царевич", тогда как она – "царевна", и отец её "царь". Иными словами, девица не собиралась после замужества покидать родные края с суженым, а откровенно претендовала на папенькин престол после его смерти, и в этом смысле для неё было делом принципа, чтобы новая молодая жена отца не родила ему мальчика.

Тот факт, что молодая и красивая женщина так и не смогла забеременеть от нестарого ещё мужа, ясно указывает на то, что у дочки колдовские способности тоже водились, и ничуть не меньшие, чем у мачехи. Опять же: ничем иным невозможно объяснить то, что, оказавшись в изгнании в логове откровенных бандитов ("весёлою толпою с молодецкого разбою"), она сумела их подчинить себе практически сразу.

Могло, между прочим, быть и не только колдовство. То, что мачеха ревновала падчерицу, может свидетельствовать и об инцесте – "память матери" и всё такое. Иначе невозможно найти разумного основания ставить под удар репутацию, власть и самую свою жизнь – на том только основании, что царевна, по донесению секретной разведслужбы "Зеркало", "всё ж милее". На таком уровне власти одно это (т.е. если это просто красота, без "политической" нагрузки), мягко говоря, "не аргумент".

Но, впрочем, ведь всё это было решаемо! В интересах мачехи можно было как можно быстрее венчать падчерицу с Елисеем (уже заявленным в самом начале сказки как жених) и отправлять её к мужу, за море, править в его королевстве – скатертью дорожка! Нет, вместо этого надо решаться на сложную интригу с Чернавкой, потом, обнаружив соперницу уже в лесу во главе вооружённой банды, пытаться подговорить разбойников на бунт (сцена, когда они все семеро вломились к ней в горницу с требованием "выбрать суженого" – провокация сколь явная, столь и безуспешная), а когда и это дело провалилось – напускать на неё сон и прятать от греха подальше…

Вот этого-то я и не понимаю. Не могу понять.

И единственное объяснение – это та самая женская претензия на единственность и исключительность. "Ты у меня одна", ага.

Собственно, она-то их всегда и губит.

8. "Золушка"

Снова в гостях у сказки

Читал сегодня ребёнку перед сном "Золушку". И пришёл к выводу, что традиционное прочтение этой сказки меня опять же категорически не устраивает. Мутная она какая-то, с кучей вопросов по каждому пункту.

Как вышло, что сводные сёстры обращались с Золушкой как со служанкой – при том, что они были в равном социальном статусе, раз их родители были супругами? И это был весьма высокий статус – не будут же кого попало звать во дворец на королевский бал!? Почему у Золушки в глазах абсолютно всех близких был имидж неряхи и грязнули, хотя официальная версия настаивает на том, что она была мастерица и труженица?

Далее. Откуда она всякий раз набирала эту толпу мышей, крыс и ящериц, из которых тётя-колдунья делала ей свиту? Как вышло, что её пустили во дворец, не спросив ни имени, ни хотя бы откуда она, и позволили общаться в неофициальной обстановке с первыми лицами государства? Почему пресловутая "хрустальная туфелька", оставшаяся на лестнице в момент её полночного бегства, не превратилась "в тыкву", как всё остальное её обмундирование? Как вышло, что во всём королевстве не оказалось ни одной девушки с аналогичным размером ноги? Почему сводные сёстры Золушки тоже мерили туфельку, хотя про них известно, что они в момент исчезновения Золушки были там, во дворце, в числе гостей, и уже поэтому точно не могли оказаться обладательницами волшебной туфельки?

Почему, наконец, никто (включая ближайших родственников и приближённых короля) так и не удосужился узнать у будущей королевы адресок той прокатной конторы, где она брала поносить свой прикид и причиндалы?

Ревизионистская версия, в принципе, на большинство этих вопросов отвечает, но далеко не на все.

Понятно, что Золушка была действительно забитой, покладистой и послушной дурнушкой с психологией лузера – какая бы другая без сопротивления позволила новой папиной жене оседлать папу до такой степени, чтобы он забыл свою покойную любовь, воплощённую в образе взрослой дочери (согласно тексту, удивительно похожей на мать)? Да, был бы конфликт, были бы скандалы, были бы взаимные попытки подложить друг другу свинью (как в случае с "мёртвой царевной" и её мачехой), но ни за что не было бы послушного спанья на хворосте и ковыряния в золе. Понятно также, что чёрную работу ей поручали не столько из желания унизить, сколько потому, что она действительно не была способна ни на какую другую; и одежду редко меняли более из-за её неаккуратности, чем из-за чего-то другого. Понятно, что в её характере не было ни серьёзного соперничества, ни ожидания реванша – лишь мелкая зависть и мелкая же подлость: все эти качества проявятся по ходу сказки. Понятно, наконец, что она – Золушка – не просто послушна, а патологически нуждается в ком-то, кто бы ею командовал.