Олег Калугин - Прощай, Лубянка!

• Название: Прощай, Лубянка!
• Автор: Олег Калугин
• Издательство: Олимп
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-7390-0375-X, 5-7358-0183-X

История одной жизни в контексте истории всей страны — вот что представляет собой книга Олега Калугина. Автор рассказывает о трудной и опасной работе разведчика, о людях, с которыми сводила судьба, о личной жизни и немного о политике. Западный читатель, который познакомился с этой книгой раньше, принял ее с большим интересом.

---

Я с надеждой воспринял гайдаровские реформы, но обвальный характер ценообразования в условиях отсутствия конкурентной среды вызвал недоумение, а затем и неприятие, когда стало ясно, что социальный аспект реформ фактически проигнорирован.

Я приветствовал приватизацию как неотъемлемый компонент радикального изменения форм собственности, но реальные шаги в этом непростом деле, развязавшие руки «теневым» структурам и коррумпированным чиновникам, повергли меня в смятение.

Я по-прежнему поддерживал Ельцина, но у меня вызывали тревогу его нерешительность и запаздывание с принятием жизненно важных для страны решений. Беспокоил и его постепенный отход от прежних лозунгов и обещаний, все большая дистанцированность от народа, чрезмерная бюрократизация госаппарата.

Я с интересом, но со стороны наблюдал за эволюцией органов безопасности и разведки и в конце концов пришел к выводу, что их реформирование закончилось с уходом Вадима Бакатина. Как мне сообщил один из советников Президента, в феврале 1992 года Ельцин затронул в беседе с ним вопрос о назначении нового директора Службы внешней разведки и при этом всплыла моя кандидатура. Ельцин был не против, не посчитал, что бывший коллектив ПГУ едва ли воспримет меня. Думаю, что Президент не ошибался. После неудавшегося путча, изгнания из ПГУ крючковского ставленника Шебаршина в разведке воцарилось уныние. Многие подали рапорты об увольнении, другие затаились. Мало кто из них поддерживал Ельцина и его реформаторский курс.

Несколько лучше обстояло дело во внутренних службах бывшего КГБ, но приход туда большой группы сотрудников МВД во главе с Виктором Баранниковым в конце концов тоже привел к деморализации значительной части оперсостава.

Сложив с себя после распада СССР функции народного депутата, я не оставил надежды на получение в будущем депутатского мандата в российском парламенте. В конце 92-го несколько предприятий в Краснодарском крае вновь выдвинули мою кандидатуру в парламент. Я дал согласие, хотя чувствовал, что время триумфального шествия по стране демократов ушло. Я не ошибся. Почти 70 % голосов избирателей, пришедших на выборы, были отданы представителю старой партийной гвардии Николаю Кондратенко.

Между тем на волне поставгустовских событий и ряда моих публичных выступлений ко мне поступало немало приглашений из-за границы принять участие в различных общественных и политических мероприятиях.

Я выступил на слушании в сенате США с показаниями об американских военнопленных, задержанных во Вьетнаме после окончания войны и допрошенных сотрудником КГБ О. Нечипоренко на предмет вербовки и последующего использования в интересах советской разведки. Сделал сообщение о ходе реформ в России на Всемирной экономической конференции в Давосе, принял участие в симпозиумах по вопросам терроризма в Берлине, Париже, Норфолке и Бостоне, был гостем японских парламентариев и датских журналистов, читал лекции в британской военной академии в Сандхзерсте, в Оксфордском и Эксетерском университетах в Англии, в Гуверовском институте и Ливерморской лаборатории в США. Везде принимали радушно и заинтересованно. Я представлял, хотя и неофициально, новую демократическую Россию, и это как бы отодвигало на задний план, делало несущественным все, что касалось моей прежней службы в КГБ СССР. Но прошлое напомнило о себе совершенно неожиданно, резко и уродливо…

В октябре 93-го мир в шоке наблюдал по телевидению расстрел российского парламента. Накануне событий у «Белого дома» в Доме журналиста по инициативе известного правозащитника Сергея Григорянца состоялась конференция на тему «КГБ — вчера, сегодня, завтра». Не лучшее время было выбрано для обсуждения деятельности российских спецслужб: страна находилась в преддверии очередного политического кризиса, Баранников полностью дискредитировал себя в глазах своих собственных сотрудников, не говоря уж о других законопослушных гражданах…

С того момента, как Ельцин объявил о прекращении работы Верховного Совета и съезда народных депутатов, обстановка в столице накалялась с каждым днем. Хотя в действиях Президента очевиден элемент беззакония, я находил ему оправдание: оппозиция, отбросив в сторону все приличия, открыто я нагло шла на конфронтацию с Ельциным, готовила почву для смещения главы государства, получившего на выборах и в ходе апрельского референдума поддержку большинства населения.

Саботаж реформ, игнорирование ясно выраженной воли избирателей, публичные поношения и оскорбления Президента и правительства создавали в условиях углубляющегося экономического кризиса предпосылки для полного хаоса и анархии, чреватых реставрацией коммунистической власти, разгула террора. Президент был обязан сказать свое веское слово, защитить свой курс, иначе он не выполнил бы своего долга перед демократическими силами, приведшими его к власти в 1991 году.

…Конференция Григорянца близилась к концу, когда по телевидению сообщили о попытках оппозиции силой захватить здание московской мэрии. Мы вышли во дворик Дома журналистов и отчетливо услышали доносившиеся издалека выстрелы. Не сговариваясь, молча, большинство участников конференции отправилось по домам. Некоторые остались дожидаться приезда бывшего директора ЦРУ Уильяма Колби. Я же решил заехать в Международный пресс-центр в гостинице «Редиссон-Славянская», чтобы оттуда по Си-эн-эн наблюдать за развитием событий.

В гостинице все были возбуждены. Журналисты и гости с растущей тревогой воспринимали новости о вооруженных столкновениях всего в полукилометре от их местопребывания. Когда сообщили о военных действиях в районе Останкино, когда один за другим начали гаснуть экраны основных телеканалов, все приуныли.

Я заторопился домой. Сердце щемило от бессилия и досады. Как можно было допустить такое? Неужели в мае властям не преподнесли наглядный урок? Неужели внутренние войска и милиция — об армии мысли еще не было — не в состоянии навести порядок?

Что-то явно надломилось в президентской команде. Да, Ельцина постоянно подставляли, ну а он сам? Какая беспомощность, мягкотелось, неспособность управлять, подобрать себе надежных, решительных людей! С мрачными предчувствиями я ехал в машине какого-то такого же мрачного «левака» к дому. У подъезда я полез в карман, чтобы рассчитаться. «Не надо, уважаемый генерал. Деньги вам могут пригодиться в тюрьме. Эти негодяи затопят страну в крови».

Слова незнакомца, брошенные дружелюбно, но с вызовом, ударили в тугую нервную струну. Знакомый с августовских дней 91-го холодок пробежал по телу. Что делать? Призыв Гайдара выйти на улицы показался мне безрассудством. Это было приглашение на гражданскую бойню. Я включил работающую дома программу Си-эн-эн и не выключал ее до тех пор, пока танки не ударили по белому мрамору парламентской цитадели, пока не увезли на автобусе зачинщиков и вдохновителей очередного неудавшегося путча.

Я чувствовал себя опустошенным, бесполезным, обессиленным. Не было ни ликования, ни осуждения. Только ощущение утраты: надежд, иллюзий, цели, смысла существования в этой несчастной, Богом проклятой стране.

…Три недели спустя я отбыл в Англию по приглашению телевидения Би-би-си для участия в специальной программе, посвященной английской разведке. Подавленное настроение и тягостные думы, навеянные кровавой драмой на московских улицах, все еще не покидали меня.

В лондонском аэропорту Хитроу, как обычно, любезный чиновник иммиграционной службы, бегло просмотрев мой паспорт, вместо того чтобы проштамповать въезд, попросил меня подождать в зале и исчез в лабиринтах служебных помещений. Он появился через полчаса в сопровождении высокого, крепкого телосложения человека в штатском, представившегося сотрудником Скотленд-Ярда. «Господин Калугин, вы арестованы по подозрению в причастности к убийству, — с ходу объявил полицейский. — Следуйте за мной».

Кому-то это может показаться странным, но я не испытал, услышав грозный приказ, ни страха, ни растерянности. Напротив, подавленность, с которой я прибыл в Лондон, неожиданно улетучилась. Внутренне, про себя я даже рассмеялся: этого как раз недоставало в моей жизни — нового опыта.

В маленькой комнатке тут же в аэропорту меня встретили еще двое полицейских в форме. Они предложили кофе и попросили подождать, пока за мной прибудет машина из города. Еще через полчаса в полицейской дежурке появились два джентльмена в штатском. «Следуйте за нами», — приказал один из них, и не успел я открыть рот, как оказался сцепленным стальным объятием наручников с моим сопровождающим. «Зачем это нужно, — запротестовал я, — неужели вы думаете, что я куда-нибудь убегу?» — «Такой порядок», — обрезал полицейский. По пустынным коридорам аэропорта меня провели к служебному выходу.