Сергей Романовский - Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции

• Название: Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции
• Автор: Сергей Романовский
• Издательство: Издательство Санкт-Петербургского Университета
• Жанр: Культурология
• Год: 2000
• ISBN: 5-288-02723-4

Книга посвящена всестороннему культурологическому и политологическому анализу роли в российском историческом процессе радикальной русской, а также советской и постсоветской интеллигенции. Впервые обосновывается резкая грань между этими тремя понятиями. Автор не ограничивается уже набившим оскомину анализом деструктивного влияния интеллигенции на слом российской, а затем советской государственности, он ставит вопрос шире – интеллигенция, как свободомыслящая социальная группа интеллектуалов, на всех отрезках российской истории находилась в оппозиции к властным структурам, отсюда и взаимное отчуждение интеллигенции и государства, отсюда же и её «отщепенство» в глазах народа российского.

Книга представляет интерес для всех, кто интересуется российской историей и культурой. Она будет полезна как студентам, так и преподавателям всех гуманитарных специальностей российских университетов.

---

Но все же на эмиграцию решались единицы. Погоды в умонастроениях русских людей они не делали. Россия продолжала жить в полном интеллектуальном мраке. За годы правления Николая I выросло целое поколение, получившее кое-какие знания, но так и не научившееся думать самостоятельно.

Сам император к образованию относился двойственно. Гражданские учебные заведения и, в первую очередь, университеты он считал рассадниками вольнодумства и делал все возможное, чтобы молодые люди туда не рвались. Он запретил прием в университеты лиц из низших слоев общества, выхолостил учебные программы, установил за всеми университетами открытый полицейский надзор и запретил ученым свободный выезд за границу. В итоге в 1850 г. в пяти российских университетах обучалось всего 3018 студентов.

Зато военные учебные заведения были милы сердцу императора. При нем были открыты 11 новых кадетских корпусов, а полувоенных, полугражданских всего три: Технологический (1828 г.), Училище правоведения (1835 г.) да Строительное училище (1842 г.).

Причем случилось то, что и должно было случиться при проведении столь недальновидной политики, – Николай Павлович расколол дворянское сословие и к разночинной оппозиции добавил еще и дворянскую. Он дал широкий доступ к университетскому образованию в основном детям из дворянских семей. А они, придя в университеты и услышав наукообразные проповеди из уст запуганной профессуры, без труда убеждались, сколь велика разница между тем, что им внушалось с университетских кафедр, и тем, что они слушают дома и вычитывают из книг домашней библиотеки. Да и просто наблюдают в реальной повседневности.

Цену такому образованию они познавали быстро. А потому, как только «один тиран исчез, другой надел корону», эти молодые люди стали искать свой выход из сложившегося нравственного тупика, выход максималистский, вплоть до цареубийства. Не исключено, кстати, что подобные мысли внушил этим новоявленным спасителям России сам Николай I, ибо он свой режим сделал ультраавторитарным: все порядки в годы его правления справедливо связывались только с его именем. Не удивительно, что подобная логика могла показаться уместной и в дальнейшем.

Блестящим слепком с интеллектуальной жизни николаев-ской эпохи является подробный и искренний «Дневник» А. В. Никитенко – литератора, цензора и академика. Приведем в хронологическом порядке краткие выдержки из него без всяких комментариев.

9 февраля 1827 г. «Часть студентов учится только для аттестата, следовательно, учится слабо. Конечная цель их не нравственное и умственное самоусовершенствование, а чин…» [291].

4 апреля 1833 г. «Теперь требуют, чтобы литература процветала, но никто бы ничего не писал ни в прозе, ни в стихах; требуют, чтобы учили как можно лучше, но чтобы учащие не размышляли… Теперь требуют от юношества, чтобы оно училось много и притом не механически, но чтобы оно не читало книг и никак не смело думать…» [292].

5 апреля 1834 г. «Сначала мы судорожно рвались на свет. Но когда увидели, что с нами не шутят, что от нас требуют безмолвия и бездействия, что талант и ум осуждены в нас цепенеть и гноиться на дне души, обратившейся для них в тюрьму, что всякая светлая мысль является преступлением против общественного порядка, – когда, одним словом, нам объявили, что люди образованные считаются в нашем обществе париями, что оно приемлет в свои недра одну бездушную покорность, а солдатская дисциплина признается единственным началом, на основании которого позволено действовать, – тогда все юное поколение вдруг нравственно оскудело» [293].

1 декабря 1848 г. Д. П. Бутурлин, военный историк, председатель тайного «Комитета для высшего надзора за духом и напра-влением печатаемых в России произведений» предложил закрыть все университеты. «Многие считали это несбыточным… Они забыли, что того только нельзя закрыть, что никогда не было открыто» [294].

7 января 1849 г. Прошла молва о закрытии Петербургского университета: «… но ведь закрыть университет, – значит, уничтожить науку, а уничтожить науку – это безумие в человеческом, гражданском и государственном смысле. Во всяком случае, ненависть к науке очень сильна… Они забывают, что науке единственно Россия обязана, что она еще есть, и нельзя же в самом деле выбросить из ее истории целых полтораста лет!… В России много происходило и происходит такого, чего нет, не было и не будет нигде на свете. Почему же не быть и этому?» [295].

… Приближался финал унизительного для страны пра-вления Николая I. В 1853 г., во многом благодаря бездарной внешней политике царя, разразилась Крымская война. Россия и до нее вела массу войн, но эта, кажется, была единственной, которая не вызвала ни малейшего прилива патриотических чувств. Об этом писали практически все современники: Ф. И. Тютчев, П. Д. Боборыкин, А. И. Герцен и многие другие.

«Равнодушие к судьбам своего отечества, – писал П. Д. Боборыкин, – к тому, что делалось в Крыму, да и во время севастопольской осады, держалось и в студенчестве. Не помню никаких не то что уж массовых, а даже и кружковых проявлений патриотического чувства» [296].

Ему вторит и А. В. Никитенко: «До чего были доведены умы в царствование Николая, видно из того, что многие люди, честные и мыслящие, желали, как единственного обуздания грубой воли повелителя, чтобы нас побили в Севастополе. К сожалению, это исполнилось… Говорят, что от этой встрепки мы прозрели. Правда, на минуту, для того, чтобы, зевнув, потянувшись, снова погрузиться в сон» [297].

Даже ведя эту злосчастную войну, правительство оставалось верной непостижимой для здравого ума тактике: было запрещено публиковать правдивые отчеты о ходе военных действий не из соображений государственной тайны, что еще куда ни шло, а чтобы… не раздражать неприятеля. «И вот какие люди управляют судьбами России… – с негодованием пишет Ф. И. Тютчев жене 20 июня 1855 г. – Нет, право, если только не предположить, что Бог на небесах насмехается над человечеством, нельзя не предощутить близкого и неминуемого конца этой ужасной бессмыслицы, ужасной и шутовской вместе, этого заставляющего то смеяться, то скрежетать зубами противоречия между людьми и делом, между тем, что есть и что должно бы быть, – одним словом, невозможно не предощутить переворота, который, как метлой, сметет всю эту ветошь и все это бесчестие» [298].

Поэт точно предощутил будущий кровавый переворот, но он, как и всякий русский ум, думал, что переворот – это сила очистительная, что он озонирует затхлый дух России. На самом деле ветошь смели, но ее заменила еще более непотребная ветошь.

Тридцать лет полного бесправия и бездумья были самыми тяжкими в российской истории XIX столетия. В то время Россия боялась умных людей, она их отторгала от себя. Народ жил как бы в интеллектуальном зазеркалье, где царствует горе от ума, а страной управляют мертвые души.

Глава 11 Великие реформы как повод для цареубийства

Александр II и Петр I являются самыми почитаемыми российскими государями. Если Петр I – это царь-преобразователь, то Александр II – царь-реформатор [299]. И хотя многие из его реформ явно запоздали, но не будем все же забывать: не проведи их Александр II, они бы запоздали еще более.

Александр II был старшим сыном Николая Павловича. Он родился в 1818 г., а короновался в 1855, когда ему было уже 36 лет. Все противоречивое царствование его отца, от первого до последнего дня, прошло на его глазах. Он рос, взрослел и матерел вместе с ужесточавшимися с каждым годом порядками [300].

Своего отношения к ним наследник никак не проявлял, и Николай I, видимо, полагал, что он взрастил вполне достойного (по его меркам) преемника. Царь поручал наследнику управление страной во время своих заграничных вояжей, он доверил ему шефство над своим любимым детищем – армией.

И вдруг, почти сразу после вступления на престол, Александр круто разворачивает российский дредноут и дает понять своим подданным, что он поведёт его другим курсом. Чем это можно объяснить?

Тем, что Александра не устраивал охранительный, изоляционистский режим его отца? Возможно. Хотя для этого предположения нет никаких оснований, тем более что продолжать старую линию проще, чем проводить свою.

Тем, что Александр решил все сделать в пику своему родителю, как ранее Павел в пику Екатерине II? Априорных фактов для подобного предположения нет никаких.

Тем, что пришло время крутых реформ и оно как бы само диктовало требуемые преобразования? Нереалистичное предположение, поскольку, как известно, для России никогда не поздно и одновременно всегда поздно предпринимать что-то новое.

Можно не сомневаться – будь Александр другим человеком, он бы с легкостью прокатился на своей державной тройке по проложенной его отцом политической колее и закончил бы свою жизнь в постели, а не обливаясь кровью на набережной Екатерининского канала.