Сергей Романовский - Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции

• Название: Нетерпение мысли, или Исторический портрет радикальной русской интеллигенции
• Автор: Сергей Романовский
• Издательство: Издательство Санкт-Петербургского Университета
• Жанр: Культурология
• Год: 2000
• ISBN: 5-288-02723-4

Книга посвящена всестороннему культурологическому и политологическому анализу роли в российском историческом процессе радикальной русской, а также советской и постсоветской интеллигенции. Впервые обосновывается резкая грань между этими тремя понятиями. Автор не ограничивается уже набившим оскомину анализом деструктивного влияния интеллигенции на слом российской, а затем советской государственности, он ставит вопрос шире – интеллигенция, как свободомыслящая социальная группа интеллектуалов, на всех отрезках российской истории находилась в оппозиции к властным структурам, отсюда и взаимное отчуждение интеллигенции и государства, отсюда же и её «отщепенство» в глазах народа российского.

Книга представляет интерес для всех, кто интересуется российской историей и культурой. Она будет полезна как студентам, так и преподавателям всех гуманитарных специальностей российских университетов.

---

Возможно, небольшое количество специальной исторической литературы объясняется тем, что наши историки приучены больше излагать, чем анализировать, причем обращать внимание на события, а не на процессы, идущие как бы подспудно и в явном виде не приводящие ни к чему экстраординарному? Все может быть. Я лишь обратил внимание на эту явную несообразность и подивился ей.

…К власти Александр III пришёл 2 марта 1881 г. в возрасте 36 лет. Надо сказать, что он не был по рождению своему наследником российского престола. Наследовать Александру II должен был его старший сын Николай Александрович. Но в 1865 г. в возрасте 21 года он умер.

Этот факт сам по себе не мог сильно повлиять на «готов-ность» или «не готовность» Александра Александровича к управ-лению страной, ибо в его распоряжении было целых 16 лет на обучение этой новой для него «профессии». Так что, вероятно, не совсем правильно утверждать, будто эта «чужая ноша» как-то повлияла на стиль его руководства.

Дал бы Господь такой стиль и его законному наследнику! Но не дал, к несчастью для страны…

Александр III прекрасно видел, к каким политическим и социальным потрясениям привела излишне радикальная политика его отца, а потому уже первым манифестом 29 апреля 1881 г. объявил своим подданным, что главным смыслом его царствования будет «поддержание порядка и власти». И следовал этому неуклонно.

В ситуации, сложившейся в стране после трагических событий 1 марта 1881 г., Александр III разобрался достаточно быстро. Он понял главное: никаких новых радикальных реформ России более предлагать не надо. Дай Бог ввести в управляемое русло те, что уже были начаты Александром II. Поэтому все его шаги были направлены именно к этой цели. Он прекрасно сознавал неизбежность прежде всего экономических преобразований, ему было ясно также, что они могут быть успешными только в условиях стабильности политического курса правительства; чувствовал, наконец, что нужно избавиться от политических экстремистов.

И это ему удалось. За время царствования Александра III все радикальные общественные движения были взяты под жесткий полицейский контроль. Он не стал воссоздавать упразднённое в 1880 г. Охранное отделение, а организовал разветвленную цепь полицейских управлений, основной задачей которых стал политический сыск. В итоге даже единичные террористические вылазки либо глушились в зародыше, либо террористов брали с поличным на месте готовящегося преступления, благодаря своевременным доносам внедренных в их среду осведомителей.

Это и случилось 1 марта 1887 г., когда на Невском проспек-те Петербурга арестовали с бомбами под мышкой 22-летнего Пахомия Андреюшкина, 20-летнего Василия Генералова, 26-летнего Василия Осипанова, 21-летнего Александра Ульянова и 24-летнего Петра Шевырева. И вновь, как и в 1881 г., это была интеллигентская молодежь, стремившаяся со свойственным молодости максимализмом навязать всем свои методы решения политических проблем. Всех пятерых 8 мая 1887 г. повесили в Шлиссельбургской крепости.

Надо сказать, что исполнительный комитет террористической партии «Народная воля» предупредил Александра III, – его постигнет та же участь, что и его отца, если он не откажется от самодержавной формы правления [334]. Александр, само собой, проигнорировал их угрозы.

Он, как самодержец, неукоснительно придерживался девиза: «Вера православная, царь самодержавный, народ самодержцем беспрекословно управляемый». Он не считал этот девиз своим изобретением. Зато он был уверен в том, что именно такая власть дарована России свыше, а потому всякие либеральные, конституционные, а тем паче революционные идеи противоречат русскому духу и подлежат беспощадному искоренению [335].

А. С. Суворин отметил в своем дневнике, что Александр III якобы еще в 1881 году заявил: «Конституция? Чтоб русский царь присягал каким-то скотам?» [336] И был верен этому всю свою жизнь.

Понятно, что борцы за ограничение прав царя, за консти-туцию, за свободную прессу стали злейшими врагами Александ- ра III. А это, само собой, русская интеллигенция. Весь интеллект страны оказался в оппозиции власти. Именно интеллигенцию он считал «главным врагом монархии и государства» [337] и был недалек от истины.

Случилось так, что после распада «Народной воли» в 1881 г. идеологическое поле, без которого интеллигенция задыхалась как без воздуха, было практически без всякого промедления засеяно марксизмом, он восстановил пошатнувшийся было «истори-ческий оптимизм» русской интеллигенции. Но на ее беду марксизм провозгласил, что отдельная личность – величина исторически ничтожная [338], он сделал бессмысленными героические усилия одиночек. Если же брать более широко, то из этого учения следовала ненужность интеллигенции еще и марксизму. Таким образом, именно марксизм вынес исторический приговор русской интеллигенции. После победы пролетарской революции ее участь была предрешена, прежде всего по этой причине, а не потому, что ее терпеть не мог В. И. Ленин.

Вернемся, однако, во времена Александра III. Он, хотя и не любил интеллигенцию и не давал ей свободно развивать свои деструктивные идеи, но и не давил ее, как тараканов. Довольно быстро она утратила свой нигилистический запал и стала не призывать, а… жалобно скулить.

Именно с такой интеллигенцией познакомился А. П. Чехов и на всю жизнь невзлюбил ее. Другой интеллигенции он просто не знал. Мы уже несколько раз цитировали его высказывания. Вот еще одно: «Мне жаль Салтыкова (В 1889 г. умер М. Е. Салтыков _Щедрин. – С.Р.). Это была крепкая, сильная голова. Тот сволочной дух, который живет в мелком, измошенничавшемся душевно русском интеллигенте среднего пошиба, потерял в нем своего самого упрямого и назойливого врага. Обличать умеет каждый газетчик… но открыто презирать умел один только Салтыков… Никто не сомневался в искренности его презрения» [339]. Справедливости ради надо отметить, что Чехов в этом все же превзошел Салтыкова_Щедрина.

Итак, Александр III – человек дела, прежде всего. Ошеломляющих успехов Россия добилась в строительстве железных дорог – при ее размерах это стало чуть ли не основной экономической и стратегической задачей. К тому же реформы сделали для экономики России главное – появился рынок свободной рабочей силы, и на какое-то время наметился заметный экономический рост. Однако рост этот в основном впечатлял абсолютными цифрами. Но чтобы реформы облегчили жизнь людей и не приводили к накоплению в обществе отрицательно заряженных эмоций, было необходимо добиться роста «подушного» производства, т.е. положительного баланса между производительностью труда и ростом населения. Быстрее это удалось сделать в сельском хозяйстве, где также появился рынок свободной рабочей силы, деревне, кстати, не нужный. Он стал перекачиваться в город, где и без того было достаточно свободных рук. Так, уже в 80-х годах заметный экономический рост стал сопровождаться еще более заметным ростом социальных напряжений в обществе.

Напряжение это еще более усиливалось тем, что русский человек, с одной стороны, безусловно хотел жить лучше, а, с другой, – его душе были противны предпринимательство и накопительство. Причем подобные настроения были свойственны всем слоям общества и в первую очередь интеллигенции. Среднесословный буржуа появился в России как чужеродный элемент, его презирало и быстро разорявшееся дворянство и экономически неустроенное крестьянство. Да и русское купечество было одновременно и уважаемым, и презираемым сословием. Весь пафос великой русской литературы второй половины XIX века был против новой экономики. Самые последние люди в ее глазах – это торгаши (купцы), фабриканты, ростовщики, менялы и т.д. Достаточно вспомнить классику: Ф. М. Достоевского, А. Н. Островского, А. П. Чехова, А. И. Куприна, Л. Н. Андреева, М. Горького.

Достоевский, к примеру, был категорически против «пе-ревертывающей» силы денег, ибо они якобы ставили все традиционно русские ценности с ног на голову, а нажива вытесняла духовность. Для русской культуры стало традицией противопоставление духовных ценностей и материальных благ, как будто они могут обойтись друг без друга.

Подобная культура действовала на русских интеллигентов как терапия (или гипноз), ибо она не только облегчала, но и оправдывала нищенскую жизнь. Главное же позволяла не терять достоинства в вечно нищей жизни [340].

Можно поэтому с полной определённостью сказать, что русский интеллигент с презрением относился к обогащению не потому, что сам не желал жить в достатке, а просто не видел для себя реальных (и благородных!) путей к его приобретению. Русский интеллигент, что мы уже отмечали, предпочитал бесконечно рассуждать о деле, чем начинать его, он страшился риска, инициативы, а потому хотел только одного, чтобы все было «по справедливости». Но так не бывает. В реальной, а не надуманной жизни кто-то преуспевает, а кто-то влачит. Понятно, что добившиеся материального достатка в глазах интеллигента были «ловчилами» и «интеллектуальными ничтожествами».