Степан Злобин - Пропавшие без вести 2

• Название: Пропавшие без вести 2
• Автор: Степан Злобин
• Жанр: Книги

---

— Я слушаю вас, господин главный врач, — с подчеркнутой сухостью произнес Баграмов.

— Меня зовут Дмитрий Иванович, — мягко сказал Тарасевич, налив кофе себе и придвинув стакан Баграмову.

Он открыл и подставил полную сахара сахарницу, хлеб, масло, яйцо.

— А меня — санитар Баграмов, — вызывающе произнес Емельян.

— Что делать! Конечно, вам нелегко, — сочувственно и по-прежнему мягко ответил врач. — Я слышал, вы там самоотверженно работаете с больными, не жалея здоровья и сил...

— Какое там, к черту, самоотвержение! Люди в беде! Тысячами ведь люди гибнут. Что вы, не знаете?!

— Но вы и сами не так уж здоровы! Вы говорите, что вам тридцать восемь, а на вид пятьдесят или больше! Прошу вас кушать, — любезно напомнил Тарасевич, заметив, что Баграмов не прикоснулся к предложенному завтраку.

Близость еды мешала Баграмову думать и говорить спокойно, как он хотел бы. Он инстинктивно чувствовал в Тарасевиче врага, но стоило больших сил не поддаться ему.

— Благодарю! Мы с товарищами уже получили свой завтрак. И я на свое здоровье не жалуюсь: люди вокруг умирают, а я еще ничего, держусь! — отказался от угощения Емелъян.

— А нервы? Мне говорил старший врач отделения...

— Имел удовольствие сказать ему несколько слов от души! — усмехнулся Баграмов. Он подумал, что именно Коптев, как и грозил, теперь требует его отчисления из лазарета в рабочий лагерь.

— Всех издергали нервы, у всех могут быть столкновения,— примирительно возразил Тарасевич. — Но вас здесь все уважают, в том числе доктор Коптев. Мы знаем вашу профессию и ценим ее... Вы читали газету? — внезапно спросил он.

За несколько дней до этого в лазарете действительно появилась фашистская газета «Клич», вероятно рассчитанная немцами не только на пленных, но также и на гражданское население захваченных фашистами областей. Что-нибудь более гадкое трудно было себе представить.

— Газету?! — возмущенно переспросил Емельян — Вы, кажется, называете газетой фашистский листок, где выступают предатели?!

Тарасевич поморщился. Резкие выражения были не по душе ему.

— Емельян Иванович, позвольте сказать вам прямо,— вкрадчиво заговорил он, прихлебывая кофе, — с вашим характером вам не выжить. А между тем остаться в живых совершенно возможно. В нашем лагере, — может быть, вы слыхали, — над кухней живет в отдельной комнате очень крупный русский инженер. Он, как и вы, прошел тяжелую школу. Но недавно, взвесив все обстоятельства, все же решил, что факт земной жизни в конечном счете важнее всего. Он, как практик и реалист по профессии, не верит в загробное существование. Раз обстоятельства заставляют приспособляться или погибнуть...

— Какую же подлость он сделал? — перебил Емельян.

— Расценивать вещи как подлость или не подлость — личное дело каждого, — снова поморщившись, возразил старший врач. — Этот инженер согласился отдать свои знания... — Тарасевич замялся.

— Фашистам, — помог Баграмов. — Ну-с, а что же вы предлагаете мне?

— Я не хочу вам навязывать, но поймите: лицо печатного органа зависит во многом от того, кто в нем работает...— Тарасевич затруднялся в подборе слов. Резкие реплики Баграмова сбивали его с намеченного пути. — Я только хотел сообщить, что если бы вы пожелали заняться любимым трудом и писать... в газету... — Тарасевич запнулся, тонкими пальцами потер висок и вдруг нашелся: — Ну, знаете, просто сценки, рассказы, без всякой тенденции... не против своих убеждений, а... Просто... ну, просто... Ведь, скажем, Чехов писал же без всякого направления...

— Чехов?! Без направления?! Как вы смеете так про Чехова! Всю жизнь он сражался с подлостью и темнотой! — воскликнул Баграмов.

— Тем более! — обрадовался Тарасевич. — А здесь разве не темнота? Оглянитесь — какая вокруг позорная деградация русского человека! Ведь наши люди нисходят на низший и низший уровень, неумыты, грязны, опущенны. Что ни слово, то ругань... Надо будить умы, способствовать оживлению мысли... — Тарасевич взглянул на собеседника. Тот слушал, опустив глаза и глядя на скатерть перед собою. В голосе Тарасевича послышались нотки уверенности. Он решил, что нашел ключ к этому колючему, нетерпимому человеку. — В плену мы не будем иметь другой прессы... Но ваше участие превратило бы вас в благородного деятеля русской нации тем, что дало бы направление этой печати...

— А что бы я получил за это? Мне тоже дадут отдельную комнату? — спокойно спросил Баграмов.

— Все условия для работы, — бодро отозвался Тарасевич.

— А такой, как у вас, пропуск в город?

— Я думаю, это не исключается... наоборот!

— Пианино, гитару, кофейник... — со сдержанной яростью перечислял Емельян то, что видел вокруг.

— Вы насмехаетесь? — насторожился его собеседник.

— Нисколько. Я просто хочу знать цену... Что же мне с вами кокетничать, я человек по натуре грубый, как вы заметили, резкий, прямой...

— У вас будет питание, удобства, возможность поправить здоровье, работать по специальности, — не решаясь поверить словам Баграмова, осторожно перечислял Тарасевич.

— Спать на пружинной кровати и с сытенькой девочкой?! — прервал Емельян и резко поднялся с места. — Благодарю. Мне не подходит!

Он шагнул к двери.

— Подумайте, господин Баграмов! — выкрикнул вслед Тарасевич.

— Спасибо, — бросил Баграмов с порога. — Нам с вами не по пути, господин благородный деятель нации!..

Он вышел. Одышка сдавила грудь, когда он почти взбежал к себе на третий этаж.

Из общей санитарской комнаты, где по стенам были устроены нары и помещались двадцать два человека, никто не спешил в этот день на работу. Всем было известно, что писателя вызвал «Паша», как прозвали Тарасевича за его отношение к женскому персоналу — к пленным санитаркам, медсестрам и молоденьким женщинам-врачам, очутившимся в его власти.

Товарищи обступили Баграмова.

— Ну что? Для чего звал Паша, Емельян Иванович?

— Предлагал продаться фашистам, — с негодованием, громко сказал Емельян. — Хотят купить...

— Тс-с-с! Тише вы! Разве так можно! — остановил учитель-математик, который, работая санитаром, все свободное время решал алгебраические задачи по задачнику, найденному среди книг в лазарете, и отчаянно боялся политических разговоров.

Но Емельян не мог успокоиться:

— Писать для фашистской газетки! Сволочь!

— Успокойтесь, Баграмов, — вмешался другой санитар, инженер-плановик из Саратова. — Конечно, нельзя принять его предложение, но лучше все-таки не кричать.

— А почему не кричать?! — возмущенно кипел Емельян. — Все должны знать, что Тарасевич — изменник, подлец!

— Емельян Иваныч, мы все это знаем, — настаивал инженер,— успокойтесь. Помните, где вы!

— Мы все изме... менники, раз мы в п... п... плену! — неожиданно выпалил их товарищ, которого все называли по званию, но уменьшительным именем — «капитан Володя».

— Не болтайте-ка чушь, капитан! — взорвался Баграмов. — Если лично вы перебежчик, то лично вы и изменник. Нельзя всех судить по себе!

Накипевшая на сердце Емельяна злость распаляла его всё больше и вырвалась в этом несправедливом упреке.

— По... по... ос... себе?! — воскликнул Володя, побелев от гнева. — Я п... п... перебежчик?!

— Почем я знаю! Вы повторили подлую мысль фашистов. Зачем?! По чьему приказу? Геббельс старается нас убедить, что в СССР всех пленных считают изменниками. А вы для чего хотите в этом уверить советских людей? Тарасевич и вам обещал колбасу и жирную бабу?!

— Да вы сбесились, т... товарищ Б... баграмов! Я — командир Красной Армии. А вы меня обвиняется ч... черт знает в чем! Хоть вы и ст... ст... ста... арик, я вам мо... орду набью! — Голос капитана дрогнул от незаслуженной горькой обиды.

Баграмов увидел лица обступивших их санитаров — Сашки-шофера, Андрея-татарина, саратовского инженера, Яшки, Юзика, — все они смотрели на Емельяна с укором. Володю любили и уважали.

«Что это я?! Разозлился на Тарасевича, а на кого нападаю?!» — опомнился вдруг Баграмов.

— Вы, Володя, меня извините, я вас не хотел оскорбить. Уж очень этот стервец распалил меня, — взяв себя в руки, виновато обратился он к капитану. — Но подумайте сами: только враг может такими, как ваша, «теориями» долбить по башке и без того убитых людей! Вы слышали про ноту советского правительства о фашистских зверствах над пленными?

— Н-ну, с... с… слышал, — сказал капитан.

Об этой ноте еще в декабре рассказывал сбитый вблизи Смоленска советский летчик. Многие передавали из уст в уста ее содержание.

— Вот о чем мы громче должны говорить! Пусть все знают, что родина помнит о нас и тревожится нашей судьбой. А проповедью, что все мы изменники, фашисты хотят разложить и морально убить того, кого еще не убили физически.

— Агитпункт закрыть! — повелительно скомандовал в дверях Коптев. — Санитары, марш на работу! А вас, господин Баграмов, покорно прошу — зайдите ко мне, — приказал он сухо.