Степан Злобин - Пропавшие без вести 3

• Название: Пропавшие без вести 3
• Автор: Степан Злобин
• Жанр: Книги

---

Во врачебном бараке возбужденно кипела молодежь:

— Пусть нас всех отправляют из лазарета куда хотят! Докатились! Врача убивать за оказание помощи, гады арийские! Не выходить на поверку, товарищи! — горячились врачи.

— На поверку всем выходить, — прикрикнул на врачей Соколов. — Приказываю выходить!

На построении он был торжествен и подтянут. Когда дошло до его рапорта, он шагнул не к коменданту, а к штабарцту.

— Всего врачей тридцать четыре, трое из них больны. Один убит часовым за выполнение врачебного долга! — отчеканил он.

— Was?! Was? — переспросил штабарцт.

— Один врач убит за выполнение своего врачебного долга, при оказании помощи раненому, — повторил Соколов.

— Пленный убит за нарушение лагерного режима, за выход из барака после отбоя, — нетерпеливо перебил Соколова гестаповский комендант.

Среди врачей по строю прошел ропот. Далеко не все поняли спор, который велся по-немецки, и зашептались, расспрашивая друг друга.

— Врач убит за оказание неотложной врачебной помощи раненому после отбоя! — возразил Соколов. — Медицинский персонал лазарета обращается за разрешением проводить его до могилы, отдать ему долг как образцу врача и прекрасного человека.

— Achtu-ung! — заорал комендант вместо ответа.

Все смолкли, ожидая объявления какого-нибудь приказа. Но комендант только подал команду разойтись, а сам повернулся и торопливо вошел в канцелярию.

Возбуждение не утихло и после поверки. Никто из врачей не шел на работу.

— После отбоя, ребята, всем врачам выходить из барака строем. Пусть стреляют во всех! — кричал Саша Маслов.

— Такая ведь наглость! И не ответил, мерзавец, сбежал! — горячились врачи.

— Леонид Андреич, да что же это такое?!

Молчал один Тарасевич.

— Я сейчас все же добьюсь ответа, товарищи. Идите пока по баракам, — успокаивал молодежь Соколов.

Когда врачи разошлись по баракам, Соколов зашагал к кабинету штабарцта и подал ему заявление с просьбой освободить от должности, так как не может быть старшим врачом в лазарете, где выполнение медицинского долга карается смертью.

Старый немец и сам был растерян. Он не смотрел Соколову в глаза. Большие желтые руки его дрожали.

— Поверьте, я сам это чувствую, как и вы. Я преклоняюсь перед отвагой убитого доктора. Он же понимал, что могут последовать выстрелы и в него. Мы с вами должны немедля добиться, коллега, чтобы врачам с повязками был разрешен выход во всякое время. Медицинская помощь не должна прекращаться ни днем, ни ночью. Болезнь не знает отбоя и распорядка дня. Я разделяю скорбь вашу и ваших коллег. Сейчас я иду к коменданту, а после обеда дам знать о своем разговоре,— пообещал штабарцт.

Но гауптман уже сам вызвал в комендатуру Соколова. Он раздраженно шагал из угла в угол.

— Если вы хотите добиться перемены режима, вы должны прекратить побеги. Во всем округе нет такого числа побегов, как из моего лагеря! — кричал он. — Меня прозвали уже «чемпионом побегов»!..

Соколов пожал плечами.

— Я думаю, голод и тяжелый режим увеличивают число побегов. Многие бегут от голодной смерти... Хотя русский солдат, кроме того, конечно, верен солдатскому долгу, — сказал он. — Но тот, кто бежит, делает это втайне. Как же мы можем остановить побеги?! Мы же не знаем...

— Знаете!! — заорал комендант. — Знаете! У пойманных находят в запасе медикаменты, бинты. Им ваши врачи помогают! Они одеты, обуты... Я всех больных оставлю в гольцшуе1 в одном лазаретном белье. Шинели у всех отберу!

-------------------------------------------------------

1 Гольцшуе — деревянная обувь, колодки.

— Я полагаю, что за побеги из лагеря отвечает охрана, а не врачи. А больным в летнее время шинели не нужны, — ответил Соколов с обычным спокойствием.— Однако же воздух им нужен, а вы их лишили воздуха. Вы посадили туберкулезных больных в тюрьму. Медицинская помощь тоже нужна не только днем, но также и ночью. Если будут стрелять во врачей, то медицинскую помощь оказывать невозможно. Даже во время осадного положения в городах врачам дают ночной пропуск. Так заведено во всех странах мира.

— Ja, richtig, — солидно подтвердил штабарцт, который вослед Соколову пришел к коменданту, но присутствовал при разговоре до этих пор молча.

— Хорошо. Я отсрочу отбой, но я всех больных разую, раздену. Врачи пусть выходят со своей нарукавной повязкой, но если врачи или фельдшера убегут, то режим станет прежним!

На кладбище проводить Варакина комендант разрешил только врачам.

К обеду могильщики возвратились с кладбища с венком из еловых веток, в которые были вплетены весенние цветы. Больные и персонал выстроились от барака, где лежал Варакин, до самых ворот. После обеда останки Варакина несли на отдельных носилках, позади похоронной вагонетки. Кто-то запел: «Замучен тяжелой неволей...», кто-то другой перефразировал: «Замучен фашистской неволей». И как подходили слова этой грустной песни к Варакину!

Служил ты не долго, но честно

На благо родимой земли,

И мы, твои братья по делу,

Тебя на кладбище снесли...

На возвратном пути Федор, переводчик похоронной команды, шепнул Емельяну, который в числе врачей ходил все же на кладбище:

— Мы сейчас в память Михайлы Степаныча сразу двоих припрятали между кустами: один туда шел, вагонетку толкал, а другой был в ящике... Не сдаемся! — Федор сумрачно усмехнулся.

Пока врачи хоронили Варакина, по всем баракам у больных немцы отобрали ботинки, брюки, шинели, больные остались в полосатом больничном белье и деревянных колодках.

Главное, что теперь занимало Бюро, — это подготовка восстания; это сверлило умы, захватило сердца. Люди вжились в эту идею, как в замысел художника, требующий воплощения. Что ни день, что ни час в их воображении рождались новые детали задуманного, и они спешили сойтись поделиться мыслью.

Мысль о восстании пленных будила Емельяна ночами, заставляла вздрагивать днем, приходила десятки раз на день за разговорами на самые будничные темы.

Штаб поручил дальнейшую работу по формированию Кумову, опытному штабному работнику. На Баркова была возложена организация разведки.

— А как ты считаешь, Семеныч, в других лагерях тоже зреет такая работа? Ведь люди-то те же! Значит, и мысли должны быть такие же, как у нас, — сказал Емельян Муравьеву. — А вдруг да до них не дошла такая идея! Надо бы как-то их подтолкнуть... Не одним же нам восставать против целой Германии!

— Думаю сам, Иваныч, — признался Муравьев.— А все же воззвание выпустить очень рискованно. Надо будет как-нибудь выдумать способ живой, непосредственной консультации.

Руководители антифашистских групп в связи с этой работой готовили к приему в Союз антифашистской борьбы в первую очередь старших и средних командиров. Самым слабым давали «усиленное» питание, которое добывал все тот же «богач» Барков через немцев.

Врачи со своей стороны группировали «больных» по баракам в соответствии с указаниями штаба, чтобы старшие командиры поближе сошлись и познакомились с будущими своими подчиненными. Но при этом ни подчиненные, ни начальники еще ничего не знали ни о задачах, которые перед ними будут поставлены, ни даже о самом существовании штаба; не знали об этом также и врачи, которые производили переводы их по баракам.

На заседании Бюро Барков и Кострикин сделали сообщение о работе. В составе лагеря можно было уже обозначить контуры трех батальонов. Сам же Кострикин на территории первого батальона начал уже учет и младшего комсостава.

Только тут Емельян сумел оценить, как далеко заглядывал в будущее Муравьев, когда еще при первом их разговоре советовал, чтобы Барков и Кумов организовали военные кружки командиров.

Восстание становилось для Емельяна с каждым днем все большей реальностью, вырисовывались возможные детали его. Иногда от напряженной работы в течение дня голова шла кругом, и требовалось хоть немного отдыха. Тогда Баграмов выходил на пустырь за бараки, чтобы два-три раза пройтись взад и вперед, освободившись от дум и заботы.

Летний воздух над голой равниной был раскален, трепетал и струился паром. Изредка пролетала не находившая на пустыре пристанища бабочка. На полигоне за железной дорогой грохотали привычными выстрелами шестиствольные минометы. За свежей майской зеленью возле гауптлагеря, где точно в таких же деревянных бараках жили немецкие солдаты, пробежала легковая машина...

...И вдруг Емельян очутился там, на опушке того лесочка, у бараков немецкого гауптлагеря. Он стоял у ствола сосны с биноклем и картой в руках, явственно ощущая на правом бедре спокойную, мерную тяжесть нагана. С характерным рокотом подкатила легковая машина, остановилась, и из нее торопливо выпрыгнул кто-то знакомый, близкий и по-военному доложил:

— Центральный рабочий лагерь присоединился к восстанию...

А шагах в десяти, за кустами, группа бойцов «усаживала в гнездо» станковый пулемет, и тут же почти у ног Емельяна в окопчике кто-то возился с телефонным аппаратом...