Степан Злобин - Пропавшие без вести 4

• Название: Пропавшие без вести 4
• Автор: Степан Злобин
• Жанр: Книги

---

— Дура! Да страшно же ведь с покойницей ночевать! — жалобно «оправдывалась» Людмила.

— Уйди ты! — сурово погнали ее девушки.— Замолчи!..

Машуту уложили на койку. По сторонам ее поставили две зажженные карбидные лампочки, любовно ее обрядили и причесали. Женщины по две сидели, неся всю ночь вахту.

Наутро женщины вышли проводить Машуту на кладбище.

Могильщики вырыли для нее отдельную небольшую могилку, а подруги просто спели несколько песен, которые Маша любила.

Яна Карловна сказала:

— Она была хорошей, взбалмошной, советской девчонкой, немножко грубьян, но с добрым, горячим сердцем. Мы все ее любим и будем всегда любить его память...

И эта маленькая неточность в языке даже придала словам Яны Карловны какую-то особенную теплоту и ласковость.

Машу завернули в солдатскую шинель вместо гроба и бережно опустили на дно могилы. Сверху бросили несколько веток, покрытых золотистыми и красными осенними листьями. Плакали тихо, без всхлипов и без рыданий.

Возвращаясь, женщины говорили о загадочной странности Машиной смерти. И только назавтра, когда из стирального барабана в чуть подкрашенной фиолетовой краской мыльной воде стали среди белья попадаться клочки размокшей бумаги, когда там оказались компасы, — подруги поняли, почему Машута осталась в прачечной и почему умерла...

— Значит, она и не знала, что Ваню ее увезли в гестапо! — вздохнула маленькая Наташа.

— Так и лючше, — скупо отозвалась Яна Карловна.

Фронтовые сводки обсуждались командирами.

В августе вышла из войны Румыния, в начале сентября — Финляндия, а затем Болгария. В Польше Красная Армия стала по Висле; она вошла в Прибалтику, перешла через Неман и пробивалась к Восточной Пруссии.

Что можно было предположить о дальнейшем ее наступлении? Будет ли новый удар нанесен в сторону Кракова, Кенигсберга, Вены или Варшавы? Кто-то высказывал мысль, что к Новому году должен быть взят Берлин. Но больше всего в этом прогнозе было собственного нетерпения...

Более трезвые голоса раздавались за то, что к Новому году будет форсирован Одер, а к 23 февраля Красная Армия вступит в Берлин...

Может быть, все это было ошибкой, основанной на подъеме духа и оптимизме, но, во всяком случае, разработку оперативного плана восстания было необходимо закончить не позже Октябрьских праздников...

Однако проверкой в тревожные часы июльского путча было доказано, что лагерная военная организация к восстанию не готова.

После ареста Кумова всю штабную работу естественно было возглавить Баркову, как его заместителю.

Муравьев требовал от него наконец настоящей разведки. Но разведчики по-прежнему не возвращались в лагерь.

Чтобы вынудить немцев вернуть разведчиков в лагерь, было найдено последнее средство: направить в разведку действительно туберкулезных больных.

Муравьев подумал о давнем друге, бывшем шахтере, разведчике Пимене. Муравьев давно уже не встречал его и подумал, что, может быть, он в последнее время ослаб от болезни, можно ли нагрузить на него такую задачу.

Но оказалось, что Трудников бойко шагает по блоку, прогуливаясь с Сеней Бровкиным.

«Нет, ничего, наш шахтер молодцом!» — радостно подумал о нем Муравьев.

— Семеныч, здорово! — бодро приветствовал Трудников.— Смотри-ка, старшой из генезенде-команды к нам в блок угодил! Захворал. Я ему говорю: «Нос не вешай», а он раскис, испугался каверны... Да у меня их четыре, видал? Не боюсь!

— Да черт его знает... — смущенно сказал Цыганок. — Стали у нас отбирать из команды людей на отправку, меня тоже к докторше на рентген. Она говорит: «Больной...» Я думал сперва, что для укрытия в лазарете, а она мне со всякой заботой, всерьез... Выходит, что в самом деле чахотка!

— Да, уж чахотки в плену сколько хочешь! — грустно сказал Трудников. — Вот и я, видишь, болен. Что делать! Домой попадем — полечат!

— А я, Пимен Левоныч, боюсь! — угрюмо ответил Бровкин. — Боюсь не дожить до победы!

— Да что ты слюни-то распускаешь, Сенька! — строго прервал Муравьев. — Вон сколько больных! Что же ты думаешь, все перемрут? Чудак!

— Не знаю, как все... А я спать не могу. Думать забыл обо всем. Только и есть в башке одно слово: «чахотка, чахотка, чахотка»... Вот так и гвоздит, и гвоздит...

— У меня к тебе, Левоныч, дело, — круто повернул Муравьев, видя, что надо переменить разговор.

Бровкин взглянул вопросительно на обоих и, без слов поняв, что им надо остаться наедине, отошел.

Муравьев поделился с Трудниковым соображениями о разведке.

— Пошлите меня, дорогие! — встрепенулся бывший разведчик. — А со мной — пацана Еремку и еще Цыганка. Пусть почует, что он не отброс, а живой человек. На такое дело пойдет — оживет! Ведь, главное, что убивает? Что ты никому ни на что не нужен!

— Погоди, не спеши, Левоныч, — охладил его пыл Муравьев. — Не всякий больной может вынесть разведку. Что скажут врачи!..

— А что врачи! Ведь может пуля срезать здорового! Ты, кажется, хочешь с гарантией! Сроду я не ходил в такую разведку, чтобы без риска...

Трудников засмеялся, и смех его перешел сразу в кашель.

— Вот видишь! — сказал Муравьев.

— Да, для такой работенки кашель постылое дело! — по-своему понял разведчик. — А я порошков на дорожку возьму. У Юрки такие есть порошки...

Трудников был рад послужить еще раз. Муравьев понимал, что это значит для Труднйкова, как он к этому рвется. Но чувствовал, что для Пимена этот поход может стать и концом его жизни. Бровкин ожил. Еремка был в настоящем восторге, когда ему объяснили задачу. Перед уходом из лагеря Трудников зашел к Муравьеву.

— В случае что — напиши, Семеныч, моей хозяйке. Она молодая, пусть ищет себе судьбу...

— Доктор-то как? Пускает тебя? — спросил Муравьев.

— А, язви его! Сердце толкает, Михайло! Одели нас хорошо, тепло. Приобули. Пойду. Выполним! А коли выполним, так потом помереть не жалко. И Сенька мой. Цыганок-то, воспрянул. Я ведь тебе говорил — оживет!.. Ну, с шахтерским приветом, Семеныч! — шутливо закончил он и обнял Муравьева.

После ухода разведчиков вдруг начались, как нарочно, дожди. Особенно страшными были похолодавшие осенние ночи.

Слушая шум дождя, падавшего на толевую кровлю барака, Муравьев не мог спать. В разведку всегда ходили здоровые люди. Их могли ждать засады, мины и пули. Смерть караулила их всегда и везде. Но эти были больные. Даже если они минуют все расставленные врагами ловушки, выполнят полностью все задание и возвратятся, не вынесут они эту слякоть, туманы и дождь, которые и здорового вгонят в чахотку!

— Легче было бы самому идти, чем посылать таких! — признался Семенычу и Барков.

Разведчики были в отлучке десяток дней. Из штабелей досок возле станции их привела с собой в лагерь «вагон-команда».

Доложив Баркову результаты разведки, Пимен свалился в жару, с воспалением легких.

— Все равно я не дожил бы до конца. Чем так помереть, лучше на деле загинуть! — говоря через силу, успокаивал он Муравьева, который почти неотрывно дежурил возле него. Он до конца не терял сознания, хотя для него забыться было бы легче...

— Может быть, какой-нибудь там сульфидин или что... Ну, придумай, придумай! — требовал Муравьев от Глебова. — Могут ведь доктора что-нибудь! Может, кровь перелить? Бери мою. Я ведь жилистый!

Тот покачал головой.

— Все, — шепнул он неслышно.

— Ты, комиссар, товарищ мой дорогой, себя не вини... Я все равно не жилец... А тут хотя с пользой истратил последний заряд... своей жизни... — прерывисто прошептал Трудников.

Умолк и закрыл глаза.

Часа через два он умер.

Еремка по возвращении с кладбища, как только похоронили Трудникова, явился к Баркову.

— Товарищ майор, мы с Семеном готовы опять на выход, — отрапортовал он по-военному лихо и вдруг мальчишески просто добавил: — Дядя Пимен Левоныч мне приказал — говорит: «Как меня похоронишь иди к майору и продолжай... Надо дело закончить...» И вот я...

По лицу Еремки катились слезы.

— Поди отдохни, успокойся, Шалыгин. Дня через два приходи, — ответил Барков.

И через несколько дней Бровкин с Шалыгиным и еще один из больных командиров снова вышли из лагеря на разведку. Они возвратились через неделю с выполненным заданием.

В третий раз Глебов не выпустил Бровкина, уложил в постель. Однако Еремка Шалыгин выходил еще и еще.

Две группы разведчиков были пойманы немцами и доставлены в лагерную тюрьму. Троих из них, тяжело заболевших, в первый же день вызволил из карцеров Славинский.

— И зачем такие бегут? Сумасшедшие! — проворчал коротышка Вилли, когда, по приказу коменданта, их из тюрьмы свели в баню форлагеря.

— Пах фатерланд, понимаешь? Ферштай? — ответил Славинский.

— Ja, Ja... nach Vaterland... Nach Vaterland...1 — задумчиво повторил унтер.

— Объясните вашим солдатам, что больные бежать не могут, — качнув головой при виде плачевного состояния беглецов, сказал штабарцт Соколову.