Степан Злобин - Пропавшие без вести 4

• Название: Пропавшие без вести 4
• Автор: Степан Злобин
• Жанр: Книги

---

— Так вы отрицаете, что что-нибудь писали и давали читать другим пленным? — нетерпеливо перебил майор эту лекцию.

— Я писал рассказ о своем детстве и, конечно, давал читать. Мне не запрещалось иметь карандаш и бумагу. Я писатель. Мне никто не сказал, что нельзя дать читать друзьям.

— А сколько человек входит в вашу партийную организацию? — спросил, вдруг оживившись, власовец.

Баграмов, как и в начале допроса, опять сделал вид, что не слышит его.

— У вас в лагере есть коммунистическая организация? — спросил рыжий.

— Я беспартийный. Кто же мне о ней скажет! — ответил Баграмов.

— Кто из людей, арестованных вместе с вами, член партии? — спросил комендант ТБЦ.

— Во-первых, мне никто не признается, а во-вторых, у вас есть абвер, который ест хлеб за то, чтобы это знать. Такие вопросы ко мне... — Баграмов сдержался и с усмешкой закончил: — просто невежливы!

«Сейчас начнут бить», — подумал он.

Но рыжий гестаповец усмехнулся ему в ответ и что-то сказал Мартенсу по-немецки.

— А как это делается у вас в лазарете, что пленные убегают за проволоку, а часовые не видят их? Кто им помогает?

— Я еще не пробовал уходить в побег, — ответил Баграмов.

— Хотите попробовать? — спросил комендант ТБЦ.

— Теперь уже поздно. Скоро конец войны, — возразил Баграмов.

— Вы ждете победы Сталина? — спросил рыжий.

— Если верить газете, которую нам посылают, то Германия победит... Но ведь это газета власовцев, — сказал Баграмов. — У них получается так, что без Италии Германия стала даже сильнее, что отступление ваших войск улучшает ваши позиции...

В сущности, разговор был уже какой-то странный. Никто не бил его, протокол не писался. Баграмов сидел, как будто пришел к гестаповцам в гости. Если бы не кандалы, в которые он был закован, он не поверил бы, что с ним говорят представители прославленной зверствами корпорации палачей.

— Кто убил Морковенко? — вдруг спросил рыжий.

— А кто такой Морковенко? — ответил Баграмов, вдруг весь подтянувшись, только теперь поняв, что его умышленно отвлекли, чтобы поймать врасплох. «Вот когда начинается!» — решил он про себя.

— Бывшего коменданта вооруженной полиции по вашему личному приказанию уничтожили те же люди, кто убил Бронислава. Бронислава вы знали? — в упор спросил рыжий.

— Знал, еще бы! Но по моему приказанию даже курицу или поросенка в жизни никто не зарезал, не то что какого-то Морковенко, — сказал в раздражении Баграмов. — Что же касается Бронислава, то господин переводчик Мартенс был сам на месте, где его били, вел, вероятно, следствие и знает, кто его бил и за что. Он был мародер, палач, грабитель. Больные его узнали и били. Я его не жалею. Кажется, этого человека застрелил часовой. Впрочем, я не уверен. Я в это время там не был...

Немцы посовещались между собою вполголоса.

— Подпишите, — сказал Мартенс, подавая Баграмову протокол, который писал капитан, видимо из абвера Центрального рабочего лагеря.

— Я не знаю немецкого языка. Не могу, — сказал Емельян.

— Я буду переводить, — предложил Мартенс.

— Хорошо. Вы будете переводить, а я буду писать своею рукой по-русски. Русский текст я подпишу.

Немцы хотя пожали плечами, но согласились.

Когда протокол был таким образом переведен и подписан, Баграмова вывели.

Всех снова сковали попарно и уже в наступающих сумерках повели в тюрьму.

Баграмов и Кумов замыкали грустное шествие. Обратно в тюрьму арестованных сопровождал только один, тот же самый солдат, который сидел с ними в комнате ожидания.

Емельян обернулся к нему.

— Данке шён фюр аллес, постен!1 — сказал он солдату.

----------------------------------

1 Спасибо за всё, постовой.

Солдат оглянулся по сторонам и осторожно чуть-чуть приподнял крепко сжатый кулак, приподнял тайным, скупым движением молчаливого и дающего клятву сообщника.

Спать скованными в пару было почти невозможно. Засыпая, кто-нибудь из двоих — Кумов или Баграмов — делал непроизвольное движение, оба просыпались, чертыхались и совершали очередное эквилибристическое упражнение, чтобы достать из ниши над дверью еще одну на двоих душистую французскую сигаретку. Они рассказали друг другу все детали допроса. Говорить не хотелось после этого трудного дня, и они, покурив, лежали рядом и думали молча.

В нише над дверью камеры горела за проволочной сеткой яркая электрическая лампочка. Она тоже мешала спать. В коридоре бродил бессонный седой голландец, изредка подходил к двери.

«Странная у них тактика следствия, — думал Емельян, лежа на нарах. — Ясно, что это лишь предварительный разговор. «Настоящее» начнется, должно, быть, с утра... Но что же могут они спросить еще? С кем могут дать очную ставку, какие могут предъявить доказательства? Ведь пока это был не допрос, а дешевый спектакль! На основании такого допроса нельзя не только повесить, но даже послать в концлагерь... Впрочем, что для них «можно» и что «нельзя»! Разве мы в положении людей?! Разве на нас распространяются какие бы то ни было нормы права?!»

— Неправильно мы вели себя от начала и до конца! — вдруг выпалил Кумов, прервав ход мыслей Баграмова.

— Почему ты считаешь?

— Мы — советские люди, коммунисты и командиры Красной Армии, а они — фашисты, враги, захватчики. Надо было им плюнуть в рожи. Нужно было держаться смело, показать им наше презрение. Мы должны были рта не раскрыть на допросе, а мы оправдывались! Ведь это фашисты, пойми ты, Баграмов, фашисты! — со всею непримиримостью сказал Кумов.

Шаги бессонного старика приблизились к их камере. Слышно было, как он отодвинул снаружи заслонку глазка.

— Schlafen, schlafen!1 — проворчал он, впрочем, вполне добродушно.

— Гутен нахт, майн либер!2 — громко ответил Баграмов.— А я так считаю, что ты рассуждаешь как мальчик, — шепотом возразил он. — Зачем же нам было держаться, как ты говоришь? Чтобы самый допрос стал уликой?!

----------------------------------------------------------

1 Спать, спать!

2 Спокойной ночи, любезный!

Раздраженный противоречием друга, Кумов резко приподнялся и хотел сесть на нарах. Он дернул ногой, забыв о кандалах, и чертыхнулся.

— Закурим, что ли, еще? — предложил он.

— Давай. Но только возьмем уж оттуда все сразу, чтобы больше не лазить. Какой черт ночью придет к нам искать сигаретки! Мы их раньше выкурим...

Они еще раз, используя опыт предшествующих упражнений, взобрались на табурет, и пока Кумов придерживался за стену, Баграмов выгреб из ниши четыре последние сигаретки.

— Маловато! Ну, будем курить каждую на двоих,— вздохнул Кумов.

Готовый всегда поделиться с любым товарищем каждой ложкой пищи, он был таким жадным курильщиком, что у него появлялась нервная дрожь в руках, если ему казалось, что его «напарник» выкурил на затяжку больше. В такие минуты он делался нетерпимее и злее обычного. Емельян уступил ему первенство, и Кумов со страстью, «взасос», впился в сигаретку. Два-три раза он затянулся в полном молчании.

— Ну, так, продолжим наш разговор, — предложил Емельян. — Я лично считаю, что тактика, которую ты предлагаешь, будет правильной только тогда, когда станет ясно, что обвинение на чем-то основано.

— А сейчас? — спросил Кумов.

— Сейчас они сделали вид, что им что-то известно. Я думаю, что они повторяли вслепую пункты доноса...

— Гм! — значительно произнес Кумов, намекая на то, что в доносе было достаточно доказательств того, что немцам известно все.

— Вот тебе «гм»! Ты сигаретку решил один вытянуть? — усмехнулся Баграмов.

Кумов отнял от губ сигарету, с горьким сожалением посмотрел на ее остаток и, расставшись с ней, долго задерживал дыхание, чтобы не выпустить последний глоток дыма.

— Тьфу, черт! Противно смотреть! На, докуривай! — сказал Баграмов, возвращая ему сигарету после второй затяжки.

Кумов жадно схватился за куцый дымящийся кончик, который уже обжигал и пальцы и губы.

— Вот когда мне предъявят «аптечки» и скажут, что есть свидетели моего авторства, — продолжал Емельян, — когда дадут очную ставку с предателем, который скажет, что я его «совратил в коммунизм», когда он заявит, что я ему приказал уничтожить такого-то сукина сына... Словом, когда станет ясно, что нас окружили и выхода нет, тогда я скажу им: «Да, я коммунист, и потому больше вы не услышите от меня ни слова». А пока нам надо разрушить их обвинения... В первый момент, когда рыжий начал вычитывать список моих «прегрешений», я думал — конец. А потом, когда они стали играть свой наивный спектакль, понял, что до серьезного дело еще не дошло. Твой рассказ о допросе мне подтвердил то же самое: либо они ожидают еще каких-то улик, разучают захваченные бумаги, да мало ли что... Либо поторопились с арестом, не дав себе даже труда последить за нами после доноса.

— Да... в общем похоже, — неопределенно согласился Кумов.

— А знаешь, Николай Федорович, видимо, нас с тобою не разъединят. Скованы мы достаточно крепко. Ну, а все-таки вдруг разделят... Давай уж условимся, что переменим тактику только тогда, когда будем плотно приперты к стенке. Ведь на нас с тобой лежит еще самое главное дело, не доведенное до конца. Чтобы доделать его, нам нужно выйти отсюда и снова попасть в свой лагерь.