Ник Кейв - Смерть Банни Манро

• Название: Смерть Банни Манро
• Автор: Ник Кейв
• Издательство: Астрель, Corpus
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-24658-6

Австралиец Ник Кейв — культовая фигура, один из самых знаменитых и значительных рок-музыкантов, создатель и лидер таких известных групп как The Birthday Party, Grinderman и, конечно же, легендарный проект The Bad Seeds. Однако интересы Кейва простираются далеко за пределы рок-музыки: он пишет сценарии, играет в кино, рисует картины и пишет прозу.

«Смерть Банни Монро» — его второй роман. Первый, «И узре ослица ангела Божия», вышел 20 лет назад и стал бестселлером во многих странах мира — в том числе и в России. Действие новой книги Кейва, одновременно смешной и пугающе-мрачной, укладывается всего в несколько дней — последних дней жизни коммивояжера, продающего женщинам косметику. После самоубийства жены Банни Монро проводит эти дни в лихорадочной погоне за сексом, одновременно пытаясь понять самого себя — вдовца, отца, сына…

---

— Стыдись, — произносит мистер Пеннингтон, почти не разжимая рта.

— Чего ж мне стыдиться, — удивляется Банни. — Я хотя бы задницу себе сам подтираю. И с этими словами он поворачивается и идет обратно по гравийной дорожке, вытирая пот с лица рукавом пиджака. Он видит, что Банни-младший тщетно пытается облить чайку водой из питьевого фонтанчика. Завидев отца, мальчик бросает это занятие и смотрит на миссис Пеннингтон, черной грудой горя нависшей над мужем. Он робко машет ей рукой.

— Пустая трата времени, — говорит Банни, втыкает в губы сигарету и яростно колотит себя по карманам в поисках “зиппо”.

— Что это с бабушкой такое? — спрашивает мальчик.

— Сказать тебе правду?

— Ну да, можно. Мальчик идет за отцом в сторону парковки, где стоит их “пунто”.

— Она гребаная сука, вот что с ней такое, — отвечает Банни и зажигает сигарету.

Банни-младший думает о том, как здорово было бы иметь темные очки вроде тех, что носит папа, черные панорамные стекла, которые полностью скрывали бы глаза и делали его похожим на насекомое. Из-за воспаленных век он вынужден моргать намного чаще, чем другие люди, и он все думает, что надо бы напомнить папе, чтобы тот купил ему специальные глазные капли, пока он окончательно не ослеп или типа того. Мальчик видит пульсирующую красную полосу на шее у отца и обращает внимание на то, с какой яростью он затягивается сигаретой и выдувает из носа дым. Он похож на мультяшного быка, или мексиканского торо, или кого-то еще вроде этого — так кажется Банни-младшему — и, наверное, сейчас не самое подходящее время для того, чтобы спрашивать про глазные капли.

Банни открывает “пунто”, бросает себя на водительское сиденье, и удар, с которым он захлопывает дверцу автомобиля, звучит так финально, что в этом даже слышится предупреждение — как будто бы на этом все и закончится. Он заводит “пунто” и не глядя, с отчаянностью самоубийцы выруливает в поток машин, где шестиосная бетономешалка налетает на него, бешено сигналя — тут бы все могло и закончиться, но бетономешалка не прерывает круговерти бренной жизни Банни и не приводит к его гибели — нет. Бетономешалка цвета бычьей крови и с огромными буквами “dudman” над лобовым стеклом проносится мимо, мелькнув загорелой татуированной рукой, свешенной из окна, и направляется дальше, на автобазу в Фишерсгейт. Банни и глазом не ведет.

Зато он ударом кулака включает приемник, из колонок раздается напыщенная классическая музыка, после чего Банни бьет по приемнику еще раз — пора бы этому чертову радио понять, кто тут главный! — и удачно попадает на коммерческую станцию, которая удивительным, чудесным образом окатывает его освещенной волнующим оптимизмом, сексуальной распущенностью и золотыми шортиками той самой песней. Весь гнев и раздражение со свистом выходят из Банни словно через подтекающий клапан, жар с его разгоряченного лица испаряется, он оборачивается к сыну и легонько стукает его по голове костяшками пальцев.

— Тот, кто говорит, что Бога нет, нагло врет! Врет так, как будто по горло набит дерьмом, — говорит он.

— Набит вонючим дерьмищем! — подхватывает мальчик и трет кулаками глаза.

— Набит десятью тоннами дымящегося навоза! — кричит Банни. — Нет, ну что за песня!

— Набит здоровенным ведром фекалий! — не унимается Банни-младший. Банни приподнимает от сиденья таз и подергивает им взад-вперед под воодушевленный технобит, чувствуя, как музыка целенаправленно устремляется в основание его позвоночника, а затем разрывается во все стороны с такой теплотой, что Банни кажется, будто он обмочился, или родил, или кончил в штаны, или что-то вроде того.

— Ох, черт, — выдыхает Банни и вдавливает ладонь себе в пах, отчего сегодняшние образы безжалостных бабушек, насмешливых калек, гомосексуальных священников и стай ехидных гребаных сук бесследно растворяются в воздухе.

— Хрен его знает, почему ее до сих пор не запретили! — удивляется Банни.

Глава 9

Банни открывает дверь. Он снял пиджак, и теперь на нем рубашка василькового цвета с узором, который на первый взгляд кажется обычным горошком, но при ближайшем рассмотрении оказывается изображением древнеримских монет, а на них, если приглядеться еще внимательнее, красуются крошечные зарисовки совокупляющихся пар. По чудесной случайности Либби упустила из виду этот предмет одежды Банни, когда решила изменить его гардероб с помощью кухонного ножа и баночки туши. Однако она нанесла непоправимый ущерб знаменитой “греческой” футболке, которую Пудель подарил Банни на годовщину свадьбы. Пудель нашел ее в Интернете, на сайте для современных донжуанов, жеребцов и посетителей чужих спален под названием soblaznitel.com. Картинка на ней была не самая целомудренная: греческий бог секса или ктото вроде этого — словом, какой-то грек с оливковым венком на голове и прибором настолько внушительным, что его поддерживают на особом ремне два щекастых херувима. Именно эту футболку Банни обнаружил в мусородробилке — и сидел потом на кухонном полу, рыдая над оставшимися от нее лоскутками.

— Здоров, ушлепок! — говорит Пудель, вваливаясь в квартиру с собачьей улыбкой на лице и наркотической поволокой в глазах.

— Господи, Пу, ну как ты выражаешься! — возмущается длинноногая блондинка, висящая у него на локте, и пинает его в лодыжку.

— Спокуха, детка! — веселится Пудель и принимается скакать на джинсовой ноге, а Банни тем временем замечает (и от этого внутри пробегает сладостный ток), что пурпурное родимое пятно на верхней губе блондинки по форме немного напоминает кролика. Реймонд, тоже без пиджака, появляется из-за спины Пуделя с упаковкой пива в руках и поддельной улыбкой на лице. Сквозь знакомые алкогольные пары, которые оказывают на Банни утешительное действие, он слышит, как Реймонд любезно интересуется:

— Все в порядке, Бан? Девушка Реймонда, которую почти наверняка зовут именно Барбара, высовывает голову из-за плеча Реймонда, как пустое облачко в комиксах, означающее, что у героя нет никаких мыслей.

— Привет, Бан, — говорит она.

— Привет… э-м-м… — запинается Банни и думает, что, может быть, в конечном итоге ее зовут все-таки не Барбара, и тут Реймонд театральным шепотом подсказывает: “Барбара!”, и Банни говорит: — Точно, да, Барбара… Извини, Барбара. Что на это отвечает Барбара, никто не слышит из-за шумного и громогласного появления Джеффри, который врывается в дверь с бутылками виски, торчащими из обоих карманов просторного льняного пиджака. Он устрашающе пыхтит после путешествия по лестнице и размахивает своим неизменным платком.

— Банни… — ревет он зычным голосом, — Банни… Банни… И после этого обваливается всей взмокшей плотью на Банни и, кажется, не столько его обнимает, сколько пытается полностью переварить.

— Служба была чудесная, Бан, — говорит Джеффри, и все с ним соглашаются. Блондинка с родимым пятном делает шаг вперед.

— Правда, просто замечательная служба, — говорит она Банни. Банни поворачивается к Пуделю.

— Пудель, а ты не хочешь познакомить меня… Но Пуделя нигде нет. Банни выглядывает в коридор как раз в тот момент, когда дверь ванной тихонько закрывается. Вечер обещает быть удачным, думает Банни. Длинноногая блондинка улыбается Банни и решает обойтись без помощи Пуделя.

— Меня зовут Река, — говорит она. В первое мгновение Банни выглядит растерянным, а потом у него начинает кружиться голова — правда, это быстро проходит, но головокружение довольно сильное: пол изгибается волнами, стены кренятся, и Банни вынужден вцепиться в плечо Джеффри, чтобы не упасть.

— Ты в порядке, Бан? — спрашивает Джеффри, набрасывая ему на плечо огромную руку-перину.

— Черт, ну надо же, я недавно познакомился… — говорит Банни и на секунду мысленно переносится к коренастой официантке из отеля “Grenville” — к ее упитанной белой заднице, трясущемуся изголовью кровати, мантре ее изнуренных стонов — кажется, еще чуть-чуть, и это воспоминание поглотит его с головой.

— Куда же все так несется… — говорит Банни. — Хоть бы чуть-чуть притормозило… Сказав это, он сам себе удивляется — что он вообще имел в виду?

— Хм, — произносит Реймонд, ему тоже неловко.

— Конечно, тебе сейчас непросто, Бан, — говорит Джеффри и с сочувствием похлопывает друга по спине.

— Я соболезную вам в вашей утрате, — говорит Река и протягивает Банни руку с длинными тонкими пальцами, кончики которых покрыты кораллово-розовым лаком. Банни, который уже немного собрался, берет ее за руку и чувствует электромагнитный удар такой силы, что отпрыгивает назад и бешено трясет рукой. — Вы это почувствовали? — в ужасе спрашивает он у Реки. Она чуть склоняет голову набок и приподнимает бровь. — Нет, вы почувствовали?? — повторяет Банни. — О да, я — кролик Дюрасел! И, придя к такому выводу, Банни очень похоже изображает розового барабанящего кролика на батарейках, который носится вверх-вниз по холму. Река смотрит на Банни большими влажными глазами и непроизвольно касается пальцами родимого пятна на губе. Банни дует себе на руку. — Теперь вы еще скажете мне, что родились у реки! — Он принимается весело смеяться и разглаживать складки на брюках. Его слова вызывают всеобщее недоумение, и никто не решается поднять глаз, и тогда Банни думает, что хорошо бы Пудель вынюхал еще не все, что принес. — А это кто у нас такой? — спрашивает Река. Банни-младший малюткой-привидением появился в прихожей и стоит, зажав кулаки под мышками. Река наклоняется и ерошит ему волосы, а когда убирает руку, мальчик пытается пригладить их обратно, как было.