Марина Юденич - Ящик Пандоры

• Название: Ящик Пандоры
• Автор: Марина Юденич
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-003049-5

Роман Марины Юденич, профессионального психолога и одной из самых популярных писательниц России, написан, как и предыдущие ее произведения, в жанре психологической прозы с элементами мистики.

Обычный, благополучный московский двор вновь и вновь притягивает к себе безумного серийного убийцу. Маньяка, который не просто творит зло, но словно ведет странную войну — войну по загадочным, одному ему известным правилам. Убийцу необходимо остановить, и, наверное, можно это сделать. Но удастся ли остановить Зло, что вместе с ним вошло в мир? Зло, корни которого лежат в далеком прошлом, когда совершилось нечто, ужасом и болью отозвавшееся теперь?..

---

Еще через какое-то время Ванда снова внимательнее присмотрелась к Таньке, поскольку что-то в ее теперь неброской и довольно привлекательной внешности зацепило профессиональное внимание Ванды, которая никогда не пренебрегала мелочами. Результат Ванду насмешил, но и (в этом она нашла мужество себе признаться, что по плечу не каждому даже сильному человеку) доставил некоторое удовольствие — Танька явно стремилась подражать ей, Ванде, и нельзя было сказать, что вовсе безуспешно.

Лести Ванда сторонилась и бежала как проказы, поскольку знала: слаб человек, сладкий яд может поразить даже самого крепкого и устойчивого, тогда — конец, верное разложение сознания, медленно разъедаемого приторными сахарными ручейками, без которых далее, как без сильнодействующего наркотика, существовать оно уже не может. Позже, когда медовые речушки проложат свои смертоносные русла сквозь всю территорию покоренной уже личности, они просто разорвут ее на мелкие островки и кусочки суши побольше — и перестанет она существовать как прежде: самостоятельная, гордая, независимая и сильная.

Но в Танькином случае была не лесть. Это было просто подражание, которое — да! — приятно пощекотало самолюбие, но, отчетливо рефлексируемое, опасности для личности субъекта, то есть для Ванды, пожалуй, не представляло. Таков был вердикт. И Ванда снова забыла о Таньке.

А потом Таньку пришлось взять на работу. Собственно, личный секретарь Ванде был не нужен. В университете и еще нескольких частных заведениях, где она преподавала, ее обслуживали тамошние технические работники. Личный прием координировала ассистентка из числа дипломированных психологов, оттачивающих свой профессионализм в подмастерьях у признанного мэтра. Книги и статьи свои Ванда набирала на компьютере самостоятельно и вообще терпеть не могла вторжения, пусть и технического, в собственный творческий процесс. Что же касается домашних проблем, то их уже много лет, при всех без исключения мужьях и временных постояльцах Ванды, блестяще решала бывшая ее нянька, женщина неопределенного возраста по имени Малеля. Звали ее, разумеется, совершенно иначе, а именно — Мария, но в первый момент их знакомства Ванда смогла выговорить имя будущей своей домохранительницы только таким замысловатым образом. Так и осталось, теперь, видимо, уже навсегда, — Малеля семьи не имела, замужем не была, в будущем, надо полагать, не собиралась, посему Ванда рассматривала ее как полноправного (постоянного причем!) члена своей семьи и ничего в этом смысле менять не собиралась.

Однако Танька все же стала личным секретарем Ванды, и очень скоро последней показалось, что это довольно полезное, если не сказать — ценное, приобретение. Танька переключила на себя массу мелких вопросов, которые самостоятельная от природы, а более в силу бабушкиного воспитания Ванда всегда решала сама: от записи на прием к зубному врачу до напоминания о том, что легкую седину, мелькнувшую в роскошной золотой шевелюре в том месте, где волосы распадаются на пробор, желательно побыстрее закрасить и, следовательно, нужно выкроить время для визита в парикмахерский салон.

Кроме того, выяснилось, что Танька умеет быть неплохой собеседницей, а точнее — отменной слушательницей. Это было искусство, которым Ванда владела в совершенстве, как одним из серьезных составляющих ее профессионализма, потому в Таньке она его оценила вполне. Оказалось к тому же, что и самой полезно иногда выговориться или по крайней мере изложить свое мнение по поводу проблем, в которых собеседник хоть немного, но соображает, а профессиональные знания и навыки Танька ловила на лету.

В Вандиной жизни это был период, который она определяла как «изгнание Подгорного» — того самого очередного мужа, который теперь понуро сидел напротив, пытаясь взвалить на ее плечи тонны своих нешутейных проблем. Изгнание было процессом не буквальным, но длительным и довольно болезненным для обоих. Они уже некоторое время назад расстались почти добровольно, но каждый в разной степени и в силу разных причин испытывал довольно часто потребность видеть другого. Следовали ночные звонки и длинные — до утра — разговоры «за жизнь»; поездки по ночной Москве; неожиданно бурные ночи в гостиничных номерах или на свободных квартирах приятелей, при наличии совершенно невостребованного собственного жилья; посиделки на прокуренной кухне с коньяком и открытой форточкой и прочая, прочая, прочая… что всегда сопровождает разорванные, но не дозвучавшие до логического аккорда мелодии человеческих чувств. Виктор все еще не хотел верить, но Ванда была неумолима. Она-то знала совершенно точно, что склеенная чашка непригодна к употреблению по прямому назначению, разве что как буфетный антураж. В этот период рядом с ней оказалась Танька и сослужила весьма добрую службу. Дело в том, что бабушка Ванда Болеславовна, при всей своей образованности и критицизме, была все же носительницей привитых с детства пуританских принципов, которые, сама не желая того, частично вложила в подсознание Ванды-младшей. И та, будучи дамой свободной от всяческих предрассудков, если не идти дальше и не цитировать завистников и злопыхателей, тем не менее не могла себе позволить с легкостью прыгать из одной не остывшей еще мужской постели в другую, хотя профессионально даже пропагандировала такую «вопиющую безнравственность». Ну не могла, и все тут. И ничего с этим нельзя было поделать, даже при наличии весьма солидной и по количеству, и по качеству очереди претендентов. Полное одиночество в такие периоды явно противопоказано — об этом Ванда твердила своим клиентам и слушателям тысячи раз, рекомендуя посвятить время общению с подругами и друзьями.

Ей же, очень кстати, подвернулась Танька.

Однако Ванда умела быть благодарной. Танькины морально-нравственные услуги (секретарская зарплата в расчет не принималась) щедро оплачены были благами материальными: совместными поездками на дорогие курорты, посещением самых разных, от ресторанов до модных шоу и спектаклей, развлекательных мероприятий; знакомством Таньки с людьми, о существовании которых ранее она могла только читать в разделах светской хроники, и вообще введением ее в общество, где не один уже год незакатно сияла звезда светской львицы и первой московской красавицы Ванды Василевской, почти на равных, по крайней мере, без уточнения, кто есть кто.

Все могло кончиться очень плохо: следуя аксиоме, однажды сформулированной Вандой-старшей и чуть было не забытой по случаю Вандой-младшей, Танька могла предать Ванду в самый неподходящий момент, и последствия этого обернулись бы трагедией.

Все могло закончиться прямо противоположным образом: Ванда, следуя незабвенной бабушкиной аксиоме, но однако же благодарная Таньке за вовремя протянутую руку, организовала бы ее профессиональное обучение и рост (а к предмету Танька явно проявляла искренний интерес), и в дальнейшем они общались бы как старший и младший коллеги, с симпатией относящиеся друг к другу. Могло случиться еще проще: пребывавшая постоянно в сиянии Вандиного очарования Танька попала бы в поле зрения некоего достойного мужа, который оказался бы ей надежным партнером, защитой, опорой, а там, глядишь, — и законно окрученным супругом. Вполне реальная ситуация.

Но все сложилось иначе. Танька ошиблась. Аксиома, разумеется, работала вовсю, но Танька была особой неглупой и воздействие ее на себя скрывала тщательно и тонко, а быть может, Ванда просто не потрудилась взглянуть на компаньонку повнимательнее. Но всему приходит предел.

Уже несколько месяцев кряду Ванду настойчиво обхаживал бойкий и небесталанный провинциальный соискатель докторской степени, а заодно, разумеется, столичной практики или на крайний случай невесты. Мужичонка был в типично «ломоносовском» стиле, но именно это, к тому же явленное во всем его облике открыто, дерзко и вызывающе, делало его привлекательным на фоне серой инфантильной массы столичных плейбоев и бонвиванов. Словом, Ванда снизошла до ужина в ресторане, разумеется, в присутствии верной Таньки.

«Ломоносов» оказался на высоте, и ужин в «Театро», одном из самых дорогих и стильных в ту пору столичных ресторанов, проходил на столь высоком уровне, что Таньке светило в ближайшее время отправиться домой на такси. Но то ли шампанского было выпито чуть больше нормы, то ли «Ломоносов» показался ей единственным блестящим шансом, словом, Танька решила сыграть свою игру и, когда соискатель умчался готовить продолжение банкета, решилась.

— Наверное, это ужасно… — тихо произнесла она, грустно глядя на Ванду сквозь золотистую жидкость, заполнявшую до краев тонкий бокал на высокой ножке.

— Что именно? — Ванда в этот момент вспоминала, какое на ней белье и не следует ли уже сейчас освободиться от некоторой его части. Долгая прелюдия с «Ломоносовым» вряд ли могла оказаться для нее интересной. Посему минорный пафос Таньки дошел до ее сознания не сразу.