Патрик О'Брайан - Фрегат Его Величества Сюрприз

• Название: Фрегат Его Величества Сюрприз
• Автор: Патрик О'Брайан
• Жанр: Исторические приключения

Патрик О'Брайан — автор большого количества книг самых разнообразных жанров, но настоящую известность ему принесла серия книг о капитане Джеке Обри и судовом враче Стефене Мэтьюрине. Действие книг разворачивается в эпоху наполеоновских войн, развивая тему, начатую книгами С.С. Форестера. Критики единодушно отмечают как высокие художественные достоинства книг (по мастерству в построении диалогов и описании характеров О'Брайана сравнивают с Джейн Остен), так и великолепное знание исторических реалий. Автору удалось во всех деталях воссоздать облик эпохи — начиная от устройства корабля и заканчивая языком, описанием обычаев, верований, научных представлений. Его творчество вписывается в представление о том, что Наполеоновские войны — это английская Троянская эпопея, которая призвала на свет свои «Илиады» и «Одиссеи».

Высочайшую оценку литературоведов получил созданный автором дуэт главных героев: Джека Обри — истинного представителя офицерского корпуса королевского военно-морского флота, с его достоинствами и недостатками, и Стефена Мэтьюрина — интеллектуала и ученого, также истинного сына своего века.

"Фрегат Его Величества «Сюрприз»" — третья книга серии. Действия разворачиваются в далеких водах Индийского океана, где фрегату «Сюрприз» придется оборонять конвой судов Ост-Индской компании от превосходящих сил французской эскадры.

* * *

Перевод с английского: El Timonel (csforester.narod.ru)

---

Той же ночью, идя под свежим брамсельным бризом, мы обогнули мыс Гузберри и взяли курс на сигнальную станцию. Высадив в паре миль от нее десант, мы зашли с тыла: как я и ожидал, оба ее двенадцатифунтовика были расположены так, что могли вести огонь только в сторону моря, а будучи развернуты к берегу, должны были получить угол вызвышения не меньше 75 градусов. Прогулка оказалась нелегкой, так как гонимый ветром песок засыпал нам глаза и ноздри, забивал замки пистолетов. Пастор говорит, что древние не упоминали про этот берег — этих парней не проведешь, тут одна дьявольская песчаная буря сменяет другую. Как бы то ни было, мы, идя по компасу, добрались незамеченными до места, крикнули «ура» и пошли в атаку. Французы при нашем появлении бежали, за исключением крохи-прапорщика, который оказал героическое сопротивление гиганту Бондену, ухватившему его за шиворот. Потом малец разревелся и бросил шпагу. Мы заклепали орудия, разломали семафор, взорвали пороховой погреб и, захватив книги с сигнальными кодами, поспешили к шлюпкам, следовавшими за нами вдоль берега.

Работенка была славная, но затянулась: если бы нам понадобилось считаться с приливами — которых здесь нет, как известно, — нам пришлось бы плохо. Парни с «Лайвли» не привыкли к такого рода вылазкам, но в большинстве показали себя неплохо, а уж рвением горели все до единого.

Когда мы подняли на борт юного офицера, тот еще пребывал в крайней степени возбуждения. «Вы ни за что не осмелились бы сунуться сюда, — утверждал он, — будь здесь по-прежнему «Диомед». Его брат служит на нем, и они потопили бы нас в один миг. Их предали, заявил он: кто-то сообщил нам, это предатели. В качестве довода он сообщил, что «Диомед» отправился в Пор-Вандр то ли три дня, то ли три часа тому назад: говорил он быстро, так что не разобрать, и не по-английски, конечно. Но едва мы отошли от берега, началось нечто вроде качки, и бедолага не мог больше говорить: слег пластом.

«Диомед» — один из их тяжелых сорокапушечных фрегатов с восемнадцатифунтовыми орудиями: именно о такой встрече я так сильно мечтал, и еще сильнее мечтаю сейчас, поскольку — не подумай обо мне дурно, милая, — мне предстоит через несколько дней сдать командование этим кораблем, и это мой последний шанс выдвинуться и получить другой: в военное время корабль нужен моряку как жена. Разумеется, не тотчас же, но до того, пока все не закончилось. Так что мы направились к Пор-Вандру (ты можешь найти его на карте, в левом нижнем углу Франции, где горы смыкаются с морем, прямо перед Испанией), прихватив на пути пару рыбачьих шаланд, и обогнули мыс Беар вскоре после заката, когда последние отблески света еще падали на горы, расположенные за городом. Мы заплатили за рыбу, и обещали вернуть шаланды, но рыбаки набычились, и нам так и не удалось ничего выудить из них.

— «Диомед» в Пор-Вандре?

— Может и так.

— Ушел в Барселону?

— Ну, возможно.

— Вы что, кучка безмозглых идиотов, не понимающих ни слова по-французски или по-испански?

— Да, месье, — и руки в стороны, чтобы показать, что они всего лишь деревенские простачки, и сожалеют об этом.

А юный прапорщик, когда оклемался, гордо вскинулся: удивительно-де, до какой степени мог забыться английский офицер, ожидая от него помощи в расспросе пленных; и тирада насчет Honneur и Patrie[5]: убежден, это было бы весьма поучительно, если бы мы могли разобрать все.

Так что я отправил Рэндолла на одной из шаланд с задачей осмотреть порт. Гавань там длинная, с перемычкой внутри и изящной узкой горловиной, находящейся под защитой расположенных на широких молах батарей, по одной на каждой стороне. Еще батарея двадцатичетырехфунтовых орудий на мысе Беар. Блестящим образцом навигации является войти в гавань или выйти из нее, когда вдоль узкой горловины дует эта их чертова трамонтана, зато внутри гавань представляет прекрасное укрытие, глубокая вода подходит прямо к причалам. Рэндолл вернулся: внутри замечено изрядное количество судов, включая крупный корабль с прямым парусным вооружением в дальнем конце. Не было уверенности, что это «Диомед» — ночь была безлунная, а вокруг сновали два дозорных катера, — но очень похоже на то.

Не стану утомлять тебя деталями, милая, милая Софи: зацепившись лучшим нашим становым якорем за плотный песчано-ракушечный грунт, мы вытравили спятеренный перлинь на случай, если огонь с верхней батареи повредит рангоут и нам придется верповать корабль; перед рассветом подошли к берегу при умеренном норд-норд-осте и начали бомбардировать охраняющие вход батареи. Потом, с первыми лучами солнца (день тоже оказался ясным), посадили корабельных юнг и им подобных в шлюпки, нарядив их в красные мундиры морских пехотинцев. Они погребли к деревне, лежавшей на берегу за соседним мысом. Как я и ожидал, вся кавалерия, пара взводов, помчалась по извилистой прибрежной дороге (единственной), спеша предотвратить высадку. Но еще затемно мы отправили шаланды, под завязку набитые людьми, к противоположной стороне мыса Беар, по сигналу они в крутой бейдевинд (эти латинские паруса работают изумительно) подлетели к берегу, люди высадились на небольшом пляже с этой стороны мыса, обогнули его и обрушились с тыла на южную батарею, взяли ее, и, развернув орудия через пролив, уничтожили другую батарею, вернее, то, что осталось от нее после огня фрегата. Тем временем наши шлюпки вернулись, и мы погрузились в них. Пока фрегат непрерывным огнем поливал дорогу, мешая солдатам вернуться, мы на всей скорости ринулись в гавань. Я очень надеялся захватить вражеский фрегат, но увы, это был вовсе не «Диомед» — всего лишь пузатый транспорт под названием «Дромадер». Он не доставил нам больших хлопот, и абордажная партия повела его под марселями к выходу из порта, но тут злосчастный шквал обрушился с гор, и будучи неповоротливым упрямым скотом, под стать своему имени, транспорт понесся к горловине и на полном ходу налетел на мол. Мы сожгли его до самой ватерлинии, спалили все, за исключением рыбачьих шаланд, подорвали вражеские укрепления с обеих сторон их же собственным порохом, и стали собирать своих. Киллик за это время занялся покупками, раздобыв свежего хлеба, молока, масла, кофе и столько яиц, сколько мог унести в шляпе. Команда показала себя хорошо — никто не ломился в винные лавки — и сущим удовольствием было наблюдать, как морские пехотинцы строятся на пристани, хотя при ближнем рассмотрении они выглядели потерянными и жалкими в пестрых рубашках и матросских бушлатах. Трезвые и собранные, мы прошествовали обратно к шлюпкам и направились к фрегату.

Однако теперь батарея с мыса Беар обстреливала фрегат, и его пришлось отверповать; еще вдоль берега шли две канонерки, стремясь отрезать нас от корабля. Они поливали нас картечью из своих восемнадцатифунтовых орудий, и нам ничего не оставалось, как пойти на сближение с ними. Так мы и поступили, и ни разу в жизни не был я так изумлен, как наблюдая за своей шлюпочной командой в момент перед абордажем. Как тебе известно, они по большей части китайцы или малайцы — народ чрезвычайно тихий и обходительный. Половина из них попрыгала в море, а вторая столпилась у самого планширя. Только Бонден, Киллик, молодой Батлер и я издали нечто вроде «ура» когда мы подошли к канонерке. «Да, ты оказался под ветром, Джек, — сказал я себе, — эти парни за тобой не пойдут». Но делать было нечего: издав вялый боевой клич, мы прыгнули на борт.

Тут он остановился, чернила на пере засохли: воспоминания были еще слишком яркими. Китайцы в последний момент перед мушкетным залпом лезут наверх, не говоря ни слова разбиваются на пары и бросаются на врагов: пока один держит француза, другой перерезает ему глотку от уха до уха. Покончив с одним, они переходят к другому: спокойно и методично, перемещаясь от кормы к носу, не издав ни единого звука кроме нескольких слов, указывающих направление — ни боевой ярости, ни гнева. И сразу за первым натиском с другой стороны появляются яванцы: они пронырнули под килем, и их мокрые руки облепляют планшир канонерки по всей его длине. Французы вопят, мечась по скользкой палубе, большой латинский парус полощет. И снова молчаливая работа: только ножи, да еще удавки — леденящая душу спокойная старательность. На баке его собственный противник, коренастый решительный матрос в шерстяной шапочке, плюхается, наконец, за борт, и покрасневшая вода смыкается над ним. Он слышит свой собственный голос: «Эй, к шкотам! Переложить руль! Пленников к носовому люку!». И убийственный ответ Бондена: «Пленных нет, сэр». И палуба, ярко, ярко-красная в лучах солнца. Китайцы попарно обходят мертвых, неторопливо и аккуратно раздевая их, а малайцы складывают отрезанные головы в пирамиды, словно ядра, один из них ковыряется в кишках трупа. Двое уже у штурвала, их добыча болтается у пояса; шкоты заведены как надо. Джеку приходилось наблюдать тяжелые зрелища: палуба семидесятичетырехпушечного корабля после боя флотов, абордажи, Абукирская бухта после взрыва «Ориона», но сейчас у него подкатило к горлу. Захват был профессиональным, настолько, что дальше некуда, и это, собственно говоря, и было страшно. Сильное впечатление. Но как выразить его, если не силен в обращении с пером? При свете лампы он посмотрел на рану в предплечье. Свежая кровь проступала через повязку, блестя под лучом. Как-то сразу ему вдруг совершенно расхотелось писать об этом, и чем-либо подобном. Пусть милая Софи представляет себе жизнь на море как и раньше: конечно, не как бесконечный пикник, но нечто вроде того. Да, по временам бывают трудности (недостаток кофе, молока, овощей), постреливают пушки, раздается звон клинков, но ни один живой человек не мучается: если уж кому-то суждено умереть, то сразу, от невидимой глазу раны, это просто фамилии в списке боевых потерь. Джек обмакнул перо и продолжил.