Михаил Воронецкий - Мгновенье - целая жизнь

• Название: Мгновенье - целая жизнь
• Автор: Михаил Воронецкий
• Издательство: Издательство политической литературы
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 5 - 250 - 00587 - X

Феликс Кон… Сегодня читатель о нем знает мало. А когда-то имя этого человека было символом необычайной стойкости, большевистской выдержки и беспредельной верности революционному долгу. Оно служило примером для тысяч и тысяч революционных борцов.

Через долгие годы нерчинской каторги и ссылки, черев баррикады 1905 года Феликс Кон прошел сложный путь от увлечения идеями народовольцев до марксизма, приведший его в ряды большевистской партии. Повесть написана Михаилом Воронецким, автором более двадцати книг стихов и прозы, выходивших в различных издательствах страны. В книге повествуется о том, как Феликс Яковлевич Кон, революционер интернационалист, начавший свой путь в польском революциопном движении, остался верным до конца главному делу своей жизни — укреплению революционного союза польского и русского пролетариата. Г. М. Кржижановский писал: «Мы строим новый мир, и в этом новом мире не умрет память о Феликсе Коне». Книга «Мгновенье — целая жизнь» — дань этой памяти.

---

Главный удар наносили в Белоруссии армии Западного фронта, которым командовал совсем юный красный полководец Тухачевский, прославившийся победами над Колчаком. 14 мая перешли в наступление 15-я армия Корка, а 19 мая — 16-я армия Соллогуба. И хотя наступление в Белоруссии было сначала неудачным, но оно, сковав здесь значительные силы белополяков, дало возможность подготовить контрнаступление на Украине, где 25 мая к линии фронта подошла 1-я Конная армия, которая уже в начале июня прорвалась противнику в тыл. А 12 июня войска 12-й армии Меженинова вошли в Киев. Перед Конармией Буденного была поставлена задача прорывом фронта севернее Киева окружить отступающие войска.

В один из этих дней в старом деревянном особнячке Феликс Кон встретился со своим связным.

— Как чувствует себя Соловый? — спрашивал Феликс Яковлевич. — Как относятся к нему офицеры?

— Самочувствие хорошее, — отвечал человек с незапоминающейся внешностью. — Соловый всегда остается самим собой, и это делает его неуязвимым. Хотя, впрочем, есть один незначительный штришок…

— Что такое? — встревожеино спросил Феликс Яковлевич.

— Так, в сущности, пустяковина. Случайная встреча с неким поручиком Львовским…

— Львовский! Знаю такого. Дурак, но дурак опасный. Лучше было бы его убрать.

— Посмотрим, как все будет складываться. Для вас, думаю, представит некоторый интерес последняя информация, полученная от Солового… В Житомир приехал Пилсудский. Там находится штаб-квартира Украинского фронта. Пилсудский решил лично руководить операциями южных армий.

— Что-нибудь уже придумали? — спросил Кон.

— Да. Кавалерийская дивизия генерала Карницкого из-под Жмеринки, где она входила в Шестую армию Ромера, двинута на север. Ее задача: следовать по пятам Первой Конной, прорвавшей фронт севернее Киева. Цель Карницкого вполне очевидна: задержать, сколько возможно, наших конников и не дать им окружить отступающие войска.

Феликс Яковлевич поблагодарил за ценные сведения и попросил информировать обо всем, что будет происходить в Житомире в связи с приездом туда Пилсудского. Связной качнул головой и, поняв, что время беседы истекло, поднялся.

— Врангель начал наступление еще шестого июня. Тринадцатая армия сопротивляется как может, но она ведь слишком слабый заслон на пути войск барона. Отступает. Да вот правильно говорится, что нет худа без добра. Врангеля так и так надо выманивать из Крыма. Как только покончим с Пилсудским — навалимся на врангелевцев и на их плечах ворвемся на полуостров. Иначе штурм укреплений на перешейках будет нам стоить очень дорого. Антанта так закупоривает горловину полуострова, что, кажется, намерена держать там своего Петра Николаича до второго пришествия… Так что папа Юзефа мы должны расколотить как можно скорее и как можно решительней.

— Мы чем можем, тем поможем. Одним словом, сделаем все, что в наших силах. И даже больше.

4 июля в полночь был взят город Ровно. Феликс Кон был здесь уже под утро, остановился в гостинице «Версаль», где расположился Реввоенсовет и полевой штаб армии.

Днем он опрашивал только что освобожденных из городской тюрьмы заключенных, арестованных польскими оккупационными властями. Это были люди самых разнообразных профессий и политических взглядов, и порою, беседуя с ними, Феликс Яковлевич недоумевал: чем руководствовалась польская администрация, изолируя явных антисоветчиков. Попадались даже «знакомые», то есть люди, каким-то образом слышавшие о нем, Феликсе Коне, хотя сам он с ними никогда не встречался. Один «чистокровный интеллигент», как он сам выразился, даже попытался затеять политическую дискуссию.

Как бы ни была курьезна встреча с «чистокровным интеллигентом», но следующая встреча Кона не только удивила, но и потрясла. Перед ним стояла Светлана Сайлотова, давняя девчушка из далекого Минусинска и совсем недавняя сестра милосердия, ставшая женой полковника Пшебышевского. Она помогала Феликсу освобождать Мариана из тюрьмы, посаженного туда по приказу Керенского. Потом они оба уехали в Сибирь. В конце восемнадцатого Кон снова встретился с Марианом — в Киеве при весьма неблагоприятных для полковника обстоятельствах. Его арестовали чекисты, и он наверняка был бы расстрелян, не вмешайся снова в его судьбу Кон.

…Похудевшая и постаревшая Светлана сидела перед Феликсом Яковлепичем и торопливо повествовала о своих злоключениях.

— Еще в Минусинске я натерпелась страхов за него. Сначала его арестовали по приказу Ревкома, а когда он бежал из минусинской тюрьмы, то вскоре стало известно и совсем черт знает что!..

— Что же именно? — ласково спросил Феликс Яковлевич.

— Атаман Семенов назначил за его голову миллион рублей золотом.

— Ого! — усмехнулся Кон. — Это уже какая-то не атаманская, а купеческая щедрость. А что дальше?

— А то, что было дальше, меня совсем сбило с толку. Адрианов, Александр Васильевич — вы его, конечно, помните? — сказал, что Мариан бежал в Японию, а оттуда в Америку. Не мог же Алексапдр Васильевич выдумать. Он человек серьезный.

— Еще бы, — в бороду пробурчал Кон. — У Колчака чиновником для особых поручений служил. Но в данном случае он вам все верно обсказал.

— Вот и я так думаю, — тихо сказала Светлана, уловив перемену в голосе Кона: видимо, ему не понравилось упоминание об Адрианове, с которым он, кажется, приятельствовал в бытность свою в Минусинске. — Между прочим, Александр Васильевич помог из тюрьмы выбраться, когда меня колчаковцы за решетку упрятали…

— Это ему зачтется.

— И вдруг… — продолжала Светлана, — получаю полтора года назад весточку от Мариана — из Варшавы. Хотела было сразу же ехать к нему, да как уедешь? Война, фронты… А как узнала, что Пилсудский напал на нас, так кинулась сюда. Хотелось как-нибудь узнать, убедиться, что не мог Мариан воевать с Россией. Не тот он человек! Вот вы тоже поляк, а не воюете же с нами…

Феликс Яковлевич улыбнулся, но промолчал, давая тем самым понять, что готов слушать дальше.

— Кое-как добралась до фронта, а куда дальше? Мыкалась туда-сюда, всюду бои идут… А однажды поезд, в котором я ехала, захватили прорвавшиеся в тыл польские уланы. Я сказала офицеру, что я жена полковника Пшебышевского. Он о нем, конечно, ничего не слыхал. Но меня уланы согласились взять с собой. В Ровно я явилась к военному коменданту. И когда сказала, чья я жена, меня тут же арестовали. Вежливым тоном пояснили: «Ваш муж, пани, предатель и изменник. За предательство он скоро будет осужден и расстрелян…» Я даже плакать не могла. Все это какое-то трагическое недоразумение…

— Да, — сказал Кон. — Полковник Пшебышевский — человек исключительной отваги и мужества. Такими людьми, как ваш муж, будет всегда гордиться Польша.

Светлана смотрела Феликсу в лицо широко раскрытыми глазами.

— Значит, мой муж в самом деле шпион?

— Не шпион, разведчик. И притом разведчик высшего класса. Вы когда-нибудь об этом услышите подробнее и тогда поймете, какой это мужественный и стойкий человек и какой великий подвиг он совершил…

— Хватит! — крикнула вдруг Светлана. — Какое мне дело до его подвигов?! Теперь я знаю, что его арест не ошибка и уже никто и ничто его не оправдает. Они расстреляют его… Понимаете? Расстреляют! А мне он нужен живой… Не герой, не разведчик, а просто — живой! Что толку от трупа, даже если при жизни он был героем?!

— Да успокойтесь! Его уже не расстреляют…

Женщина испуганно вскинула на Кона затопленные слезами глаза:

— Что значит «уже»? Его нет в живых? Его уже расстреляли? Да? Вы это хотели сказать?

— Нет, я хотел сказать, что Пилсудский согласился обменять Солового на трех польских генералов, попавших к нам в плен.

Светлана схватила Кона за руку:

— Соловый? Кто такой? Почему вы говорите о каком-то Соловом?

— Соловый — подпольная кличка вашего мужа. Обмен состоится недели через две, когда доставят генералов.

— Это точно? А он не передумает, этот Пилсудский?

— Нет. У Пилсудского большая убыль в генералах. И три генерала, по его мнению, стоят одного полковника…

В июле Варшава особенно великолепна, хотя теперь, после четырехлетней мировой войны и двухлетнего гражданского разорения, она выглядела все-таки уныло и растерянно.

Но парк Лазенки по-прежнему в благоухании цветов и сверкании зелени, из которой кое-где торчат стволы орудий, а если получше вглядеться в клубящиеся вдоль аллей кустарники, то можно разглядеть пулеметные гнезда: Бельведерский дворец — бывшая королевская, а ныне пана Пилсудского резиденция усиленно охраняется.

С утра у пана «начальника» государства — совещание: собран весь высший генералитет Польши.

Сам Пилсудский уже не похож на того стройного обаятельного брюнета, каким его впервые встретил Кон в 1905 году. Теперь это сильно располневший господин с густыми шляхетскими усами, и даже маршальский мундир не скрывает тяжести его фигуры. Сбоку от стола стоит, подрагивая тонкими длинными ногами, командующий Северо-Восточным фронтом генерал Шептицкий. Генерал в сильном упадке духа. Доклад его сумбурен, нечеток, по все собравшиеся генералы слушают его с озабоченными, потемневшими лицами, на некоторых из пих даже отчаяние.