Михаил Воронецкий - Мгновенье - целая жизнь

• Название: Мгновенье - целая жизнь
• Автор: Михаил Воронецкий
• Издательство: Издательство политической литературы
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1988
• ISBN: 5 - 250 - 00587 - X

Феликс Кон… Сегодня читатель о нем знает мало. А когда-то имя этого человека было символом необычайной стойкости, большевистской выдержки и беспредельной верности революционному долгу. Оно служило примером для тысяч и тысяч революционных борцов.

Через долгие годы нерчинской каторги и ссылки, черев баррикады 1905 года Феликс Кон прошел сложный путь от увлечения идеями народовольцев до марксизма, приведший его в ряды большевистской партии. Повесть написана Михаилом Воронецким, автором более двадцати книг стихов и прозы, выходивших в различных издательствах страны. В книге повествуется о том, как Феликс Яковлевич Кон, революционер интернационалист, начавший свой путь в польском революциопном движении, остался верным до конца главному делу своей жизни — укреплению революционного союза польского и русского пролетариата. Г. М. Кржижановский писал: «Мы строим новый мир, и в этом новом мире не умрет память о Феликсе Коне». Книга «Мгновенье — целая жизнь» — дань этой памяти.

---

С утра у пана «начальника» государства — совещание: собран весь высший генералитет Польши.

Сам Пилсудский уже не похож на того стройного обаятельного брюнета, каким его впервые встретил Кон в 1905 году. Теперь это сильно располневший господин с густыми шляхетскими усами, и даже маршальский мундир не скрывает тяжести его фигуры. Сбоку от стола стоит, подрагивая тонкими длинными ногами, командующий Северо-Восточным фронтом генерал Шептицкий. Генерал в сильном упадке духа. Доклад его сумбурен, нечеток, по все собравшиеся генералы слушают его с озабоченными, потемневшими лицами, на некоторых из пих даже отчаяние.

— Я чувствовал бы себя преступником, пан маршал, если бы утаил хоть каплю правды. Война, собственно, проиграна, и мое решительное мнение: надо любой ценой заключить с москалями мир…

Пилсудский нервно курит папироску за папироской. Некоторое время длится молчание. Потом Пилсудский кинул в набитую до краев пепельницу окурок, выпрямился в кресле:

— Будьте добры, садитесь, пан генерал. — Одутловатое лицо его с землистым оттенком слегка порозовело, и он заговорил уже с былым воодушевлением: — Мой предыдущий план войны имел существенный пробел. Недооценка конницы создала сложность в обеспечении быстрого решения на Южном фронте…

При этих словах генералы Галлер и Карницкий переглянулись. Ведь не далее как месяц назад… маршал в присутствии их обоих назвал Конную армию «оперативной нелепостью».

Пилсудский между тем продолжал:

— Из глубины страны на Южный фронт мы перебрасываем новые резервы. Кроме того, мною отдан приказ о немедленном формировании двенадцати кавалерийских полков, предназначенных специально для разгрома Конной армии Буденного. Но поймите и вы меня, — резко потребовал Пилсудский, — постоянные неудачи на фронтах не могли не отразиться и действительно отражаются на общем настроении. Я принимаю к сведению ваши мысли о необходимости введения какого-то нового метода для задержания и нанесения поражения противнику и сделаю все, что нужно для этого сделать. Таким мероприятием, я согласен с вами, может быть введение в действие с нашей стороны большого числа конницы. К этому мы приступим немедленно и энергично. Но я не допущу проявления растерянности и упадка духа. Новым командующим Северо-Восточным фронтом я назначаю вас, генерал Галлер. Прошу вас представить на мое рассмотрение план продолжения кампании на востоке…

Через несколько дней Галлер представил план, который в общих чертах был одобрен Пилсудским.

— Мы поспешно, насколько это позволят возможности, — докладывал Галлер, — сконцентрируем все силы и одновременно южнее, на Люблинском направлении, создадим плацдарм для удара в тыл и фланг Западного фронта. А когда его передовые отряды оторвутся от тылов, когда растянутся коммуникации, мы, переформировав и пополнив соединения, нанесем решительный контрудар.

На Пилсудского повеяло холодком смертельней тревоги. Прерывающимся голосом он спросил:

— Где, по-вашему, мы должны сосредоточить главные силы для контрудара?

— На линии Вислы. — Галлер посмотрел Пилсудскому прямо в глаза. Маршал не выдержал этого взгляда.

— Рисковать Варшавой я не могу, — тихо произнес он.

— Тогда придется рисковать Польшей.

— Хорошо, — сказал Пилсудский. — Но имейте в виду, генерал… Просить мира, потеряв Варшаву, я не стану, Я пущу себе пулю в лоб.

— Я тоже, — сказал Галлер…

Все быстрее и быстрее постукивают колеса, поезд летит на север, набирая скорость. В правительственном вагоне едут в Петроград из Киева Феликс Яковлевич Кон, Дмитрий Захарович Мануильский. В Октябрьские дни Дмитрий Захарович был членом Военно-революционного комитета при Петроградском Совете, а ныне — на партийной советской работе на Украине. Вместе с ними на открытие II конгресса Коминтерна едут секретарь ЦК КП(б) Украины Серафима Ильинична Гопнер, Федор Андреевич Сергеев (Артем) — известный донецкий революционер…

За окнами уплывает назад разоренная гражданской войной и интервенцией страна, все шире развертываются степи, все неогляднее просторы — и вот уже вместо беленых малороссийских хат замелькали русские деревни с потемневшими от дождей бревенчатыми избами, крытыми соломой… Глядя на них, Феликс Яковлевич вспомнил добротные крестьянские жилища в Сибири, в Минусинском уезде, где дома сплошь крыты тесом, а то и железом. Крепко жили минусинские и шушенские крестьяне, а вот, насколько известно, и они не выдержали колчаковских порядков, восстали, да еще самыми первыми во всей Сибири…

Незабываемые впечатления оставили встречи на конгрессе Коминтерна, и прежде всего так давно ожидаемая встреча с Владимиром Ильичем!

Но события на Западном фронте развертывались таким образом, что Феликсу Яковлевичу пришлось покинуть заседания конгресса задолго до его окончания. В составе Польбюро, созданного для руководства партийной работой на территории, освобожденной от войск Пилсудского, он выехал в Польшу.

Тридцать шесть лет назад Кон впервые посетил этот город. Тогда Белосток был грязным тихим городишком, населенным ремесленниками и польско-еврейской беднотой. В Белосток направил его Куницкий. Какая огромная жизнь протекла с тех пор!

И опять жизнь Феликса Кона измеряется краткими часами, а порой и минутами — от митинга до митинга. Митинги, митинги, митинги… А вот и еще один митинг — самый грандиозный в эти дни: по случаю национализации промышленных предприятий. Весь Белосток вышел па улицы.

— Наши имена, имена членов Ревкома, вам хорошо известны, дорогие мои земляки! — Феликс Яковлевич высоко над головой поднял обе руки. — Это имена людей, которые с юности посвятили свои жизни борьбе за освобождение рабочего класса. Это имена людей, которых но смогли запугать виселицами, которых не сломила сибирская каторга, которые не прятались от пуль на фронтах гражданской войны, защищая правое дело рабочих и крестьян, боровшихся со своими эксплуататорами. И мы заявляем вам, что Красная Армия идет к вам, неся на своих знаменах дорогой сердцу каждого революционера лозунг: «За нашу и вашу свободу!» Ваши русские братья в красноармейских шинелях не за тем вступили в пределы Польши, чтобы завоевать ее. Эту войну им навязала правящая клика Пилсудского. Мы твердо верим, что будушую социалистическую Польшу вы будете строить своими руками…

Но в битве на Висле войска Красной Армии потерпели поражение и начали отступать. 18 марта 1921 года Советская Россия в Риге подписала мирный договор с Польшей.

Трудный 1924 год. Трудный, страшный горем, обрушившимся на партию и весь советский народ. Умер Ленин. Для Кона это горе еще и глубоко личное — потому что с самой первой встречи в Минусинске он любил этого человека. Именно его, Феликса Кона, посылает Центральный Комитет партии своим представителем на партийную конференцию Ульяновской губернии в год смерти Ильича.

Старый революционер, которому в этом году исполнится шестьдесят лет, здесь, в городе на Волге, особенно остро почувствовал душевную близость Ленина к народу. «Понимание масс, — думал Кон об Ильиче, — всех их болей и потребностей, интуиция, которая давала ему возможность видеть, как та или иная идея будет воспринята массами, умение понять сомнения масс и вдохнуть в них уверенность в своих силах, умение, которое было результатом непоколебимой веры в массы, — это то, что сделало Ленина гениальным провидцем. Он не только вмещал в себя дух миллионов людей, он сам миллион, потому что черпал свою душевную силу в миллионах и действовал через миллионы…»

Жителям Ульяновска долго помнилась фигура человека в длинном пальто и широкополой шляпе, ходившего по улицам и переулкам бывшего Симбирска. Феликсу Яковлевичу хотелось самому, не прибегая к расспросам местных жителей, выйти на Венец. Он знал, что так назывался край высокой горы, на которой раскинулся город. Владимир Ильич часто вспоминал Венец и в Сибири, и потом — в Швейцарии.

На своем веку Кон видел не только Вислу. Он жил долгие годы на самых величайших реках Сибири — на Лене и Енисее. Он пересекал и Волгу, но выше, где она по ширине такая же, как Лена и Енисей в среднем течении. Но то, что он увидел здесь, поразило его. И невольно подумалось, что, не зная как следует Волги, нельзя понять душу великого русского народа, с незапамятных пор обжившего ее берега!

…Зал переполнен. Помимо делегатов присутствует весь партийный, комсомольский, хозяйственный актив города и губернии. На трибуне — Феликс Кон. Кое-кто видит ого не впервые: встречали на съездах, конгрессах. Он по-прежнему строен, потому что годы и лишения не в силах превратить его в согбенного старика. Серебряная с чернью борода аккуратно подстрижена. На нем черный тщательно отутюженный костюм, жилет, галстук, у него могучая с проседью шевелюра, лучатся ярко-синие глаза, в правой руке он держит очки, сильными пальцами левой держится за край трибуны.