Олег Верещагин - Скаутский галстук

• Название: Скаутский галстук
• Автор: Олег Верещагин
• Жанр: О войне

Если ЧЕСТНО, то я хотел написать фантастико-приключенческую книжку для подростков о Великой Отечественной Войне. В дни моего детства таких книг у нас хватало, сейчас весь мир популяризует свою историю для детей, а у нас это как-то заглохло, так почему бы нет? Возьму героя — современного мальчишку, скаута, самого обычного, с улицы, можно сказать (и я каюсь — у Борьки, да и у остальных юных героев, есть живой и вполне реальный прототип!), суну его в 42-й год, к партизанам, а под этим соусом преподнесу юным читателям и исторические сведения, и патриотическую идею, и чувство гордости за предков, и желание быть на них похожими… Да мало ли что ещё?!

Но после первых же набросков я понял — не получится у меня никакой подростковой книги. Именно потому, что у меня был большой опыт их чтения и я хорошо помнил законы жанра. Согласно этим законам враги должны быть глупыми, приключения интересными, а самое главное — поменьше крови и страданий. В общем, герой «русской ложкой деревянной восемь фрицев уложил», помотался по 42-му году с жизнерадостным видом, поражая всех историческими прозрениями и жалостливо удивляясь «тоталитарным нравам» своих предков, а потом вернулся обратно в мир, где и зажил счастливо и с гордостью.

Но так ли уж глуп лежащий в кустах егерь с биноклем? Труслив ли он? И как быть с фактом, что самые страшные зверства на территории Псковщины и Новгородчины творили те, кто сейчас зовёт нас «оккупантами» — «суверенные прибалты»? Если начать доводить до подростков такую информацию — моментом схлопочешь обвинение в ксенофобии, а то и в… фашизме. Можно ли считать интересным приключением триста километров, пройдённых по лесам за десять дней под дождём, в мокрой обуви и на голодный желудок — а ведь партизанская жизнь по большей части из таких «приключений» и состоит… Стоит ли жалеть «тоталитарных предков» и на самом ли деле стояли за их спинами «заградотряды» и «уполномоченные НКВД» — или пожалеть надо современных дебилов, верящих в то, что на подвиг можно кого-то загнать силой? Это тоже не подростковая тема… Что красивого может быть в войне и как её «причесать» и «пригладить» для детского восприятия? Рыцари, скачущие друг другу навстречу по тропинке на белоснежных конях, чтобы выяснить отношения один на один, остались в другой эпохе… да и в те времена все выглядело не так клёво. К тому же по законам жанра герой-подросток не имеет права убивать, потому что это-де калечит его психику — но на войне убивают все, и тех, кто не хочет или не может убивать, убивают самих в первую очередь…

---

— Тут же жмём вот сюда, становимся прямо напротив этого барака и хреначим его из пулемётов, — развивал план я, пыхтя от возбуждения. — Кого не убьём, тот пересрёт или просто потеряется — чего, откуда, типа почему сим-сим?.. В общем, удивятся, — смягчил я сказанное, увидев недоумённые взгляды. — И станция наша.

— Это всё неплохо-о… — протянул Хокканен. — Честное слово, очень неплохо. Но остаётся проблема — как вывезти взрывчатку?

— А мы её вынесем всё-таки, — подал голос Сашка. — Только не на себе. Освободим угнанных. Там наверняка мои сельчане есть. Навьючим, хоть силой. И вытащим в лес, на опушку.

— Оттуда растащим по схронам, — дополнил Витька, — сами. И тут же, на месте, кликнем желающих в отряд. Ребята-девчонки молодые, рисковые. Оружие, боеприпасы на месте соберём. Сколько-нисколько. Напоследок подожжём всё, что горит, вагон с рельсов спустим. И пусть разбираются, что сгорело, что пропало и куда унесли.

Хокканен задумался. Потом стукнул кулаком по столу:

— Честное слово, может получиться. Только надо всё подробно расписать, как роли в театре… Вы спать ложитесь, — кивнул он нам, — а мы пойдём к командиру, кумекать дальше.

— Во, — оскорбился Сашка, — план наш, а кумекать вам? — но тут же зевнул и махнул рукой: — Есть спать, товарищ начальник штаба.

Мы завалились на нары. Офицеры, потушив коптилку, вышли. Сашка, повозившись, прошептал:

— Здорово ты придумал.

— Мы, — поправил я. — Я бы и не допёр, как взрывчатку вынести… Чего здорово, ломать — не строить. Нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики.

— Это точно, — серьёзно ответил Сашка. — Давай спать.

Смешно, но теперь я уснул почти сразу, как будто сделал невероятно важное дело.

17

Нас никто не будил.

Сперва я принял это, как признак партизанского беспредела, но потом понял, что в отряде существует довольно жёсткая дисциплина. Просто у разведчиков, в которые нас угораздило попасть, имелись определённые вольности и послабления.

В обмен на готовность в любой момент взяться за выполнение задания, которое нельзя поручить никому другому просто потому, что оно невыполнимое.

Но в то утро я об этом и не думал. Проснулся и лежал с закрытыми глазами, слушая, как снаружи неразборчиво перекликаются голоса, раздаются какие-то ещё звуки и вроде бы даже кто-то напевает. Это всё тоже довольно сильно напоминало спортлагерь. Даже поверить в то, что идёт война, было трудно.

Когда тебя никто не поднимает, то долго валяться в постели (даже если это нары с соломой и брезентом) трудно, тем более, что хотелось есть. Я открыл глаза, сел и широко зевнул с подвывом.

Ромки и Юльки не было. Сашка всё еще спал — раскидав руки и ноги. Женька разбирал на столе какую-то фигню. Терзая одной рукой волосы, я слез с нар и подошёл к нему:

— Доброе утро… Это чего?

— Это остатки медикаментов отряда, — с отвращением сказал Женька, — которые передали в моё распоряжение, едва узнали, что я знаком с санитарным делом. Бинты несвежие. Упаковка ваты. Йод. И пирамидон.

— Пирамидон? — тупо спросил я.

— Пирамидон, — человеконенавистнически подтвердил Женька. — Ещё мох. Сфагнум. Много.

— Ты богач, — уважительно сказал я, обнимая его за плечи. — Вот что, Женёк. Я сейчас пойду немного посикаю, чтобы штаны не намочить. А потом мы с тобой поговорим на тему, что такое ничего и как из него сделать что-то. Найди на чём писать и разбуди этого дубка, — я кивнул на Сашку. Женька фыркнул:

— Почему дубка?

— Потому что могучий, как дуб, — ответил я и, запрыгнув в штаны, поскакал наружу.

Лагерь, очевидно, только-только проснулся. Я было вознамерился отправиться к ближайшим кустикам, но потом увидел за деревьями камышовую загородку. Те, кто её делал, обладали чувством юмора, так как там имелись стрелочки с буквами «М» и «Ж», а так же ещё одна — она указывала прямо вверх и была украшена целым словом:

ФАШИСТАМ

Я так прибалдел, что даже подзабыл о том, зачем пришёл — и вздрогнул, когда на моё плечо, легла чья-то рука. Но ещё больше я вздрогнул, увидев… священника.

Да-да, это был самый обычный православный священник, в рясе, скуфейке, с крестом на груди, с карабином за плечами и патронташем под крестом. Вроде бы ещё молодой. Он смотрел на меня и улыбался. Потом кивнул на среднюю надпись:

— Глумление… Путь в рай не для фашистов, стрелку-то следовало бы перевернуть… Новенький?

— А… ага, — я кивнул и сделал попытку поцеловать протянутую руку, но в последний момент пожал её. Священник сузил глаза и тихо спросил:

— Верующий?

— Да, — вздохнул я.

— Как вышло?

— Да вот…

Священник быстрым движением благословил меня:

— Ну и хорошо, — он усмехнулся. — В наши дни к церкви вновь лицом повернулись [Не вдаваясь в подробности, скажу, что роль Православной Церкви в борьбе с оккупантами действительно очень и очень велика. Добавлю так же, что И.В.Сталин никогда не был рьяным гонителем церкви и её служителей (в отличие от «правоверных» большевиков 20-х годов) и неоднократно встречался с церковными иерархами, пользовался их поддержкой и через них воздействовал на верующих людей в интересах страны (и личных!)], а всё ж таки не надо открыто… Отец Николай. Тут вместе с частью своей паствы исполняю религиозный и воинский долг русского человека.

— А… — я неловко улыбнулся. — А как же… вам не мешают?

— Кто помоложе — те смеются, — мягко сказал священник. — Илмари Ахтович не гонитель веры, а просто к ней равнодушный… А Мефодий Алексеевич верует, хоть и не показывает того открыто.

Я, если честно, не знал, что и сказать, настолько это не соотносилось с моими представлениями о временах войны. А отец Николай уже пошёл прочь, шумно окликая:

— Ефросинья Дмитриевна! В рассуждении того, что бы поесть, так как заступать мне в караул…

— Блин, — некультурно сказал я и перекрестился.

…Сашка уже не спал. Сидя на нарах, он разбирал ППШ и оживлённо диктовал конспектирующему Женьке:

— В общем, когда башка болит — примочки надо делать из полыни, из настоя, в смысле… Записал? Так… Зубы если болят, то можно рот полоскать чаем, прям кипятком, на чесноке настоянном. А можно — настоем фиалки… Если глаза болят, там воспалились — то надо закапывать клеверный сок… На сильные ушибы кладут примочки из маргаритки… Если занозу загнал и не вытащить, то толкут лебеду и обкладывают, вытягивает… Ну, про подорожник все знают, а ещё можно рану присыпать ивовым порошком, кору насушить и истолочь, это если кровь сильно идёт… Когда ожог, то примочку из дубовой или осиновой коры делают…

— А при поносе настаивают листья черники, брусники или ежевики, — добавил я с порога, присев, вытер ноги о брючины и начал обуваться. Сашка с интересом следил, как я мотаю под ботинок портянки. — Или осиновую кору. И хлебают вёдрами. Так и пиши! — прикрикнул я на Женьку. — А от головной боли ещё помогает отвар коры ивы.

— Ничего про это не знаю, — сообщил Сашка. Я кинул в него курткой, он свернул её в рулон и, устроив вместо подушки, опять улёгся, водрузив ППШ себе на живот. Я обулся, потопал ботинками и протянул руку — Сашка пожал её, дернул к себе, я уперся, и в этот момент он отпустил мои пальцы, из-за чего я неловко плюхнулся на нары.

— А в чём разница между отваром и настоем? — уныло спросил Женька.

— Завтракать! — внутрь просунулась Юлька. У неё на бедре висел такой же, как у Женьки, пистолет-пулемёт, магазин сбоку. — Вы чего всё ещё лежите?

— Сигнала ждём, — серьёзно сказал Женька и протрубил в кулак «подъём».

— А я думала — приглашения, — фыркнула Юлька и исчезла.

— Ну и глазищи, — оценил я. — Дырку прожжёт запросто. Как бластер.

— Как что? — не понял Женька. Я поправился:

— Гиперболоид. Вжжик — и нету… Сань, ты завтракать идёшь?

— Иду, — неожиданно мрачно ответил он, натягивая сапог на задранную выше головы ногу…

…На завтрак была всё та же каша с чем-то тушёным, в чём я не сразу, но всё-таки опознал лопуховые ростки — и чай, заваренный с листьями. Ничего чай.

— Хлеба нету, — объявила тётя Фрося всем сразу. — Последнюю муку на болтушку для обеда пустим, так что…

Никто особо не жаловался. Командиры наши сидели во главе длинного стола и о чём-то совещались, поглядывая на нас. Я понял так, что мой и Сашкин план решили принять — и вскоре вяснилось, что не ошибся.

Мы всё ещё скребли выданными ложками по днищам мисок, когда к нам подсел Мефодий Алексеевич. Он начал совершенно без околичностей:

— Ну чего, мне это — обрисовали, как вы это всё задумали, — он поглядывал на нас, как дедушка на «удачных» внуков. — Тут мы поговорили это, значит — хорошо придумано, получиться может… только это — если что, так это все головы и сложим. Оно и не так чтобы это страшно, но однако ж обидно — это…