Василий Розанов - Последние листья

• Название: Последние листья
• Автор: Василий Розанов
• Издательство: Кристалл
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-306-00277-3

«Последние листья» (1916 — 1917) — впечатляющий свод эссе-дневниковых записей, составленный знаменитым отечественным писателем-философом Василием Васильевичем Розановым (1856 — 1919) и являющийся своего рода логическим продолжением двух ранее изданных «коробов» «Опавших листьев» (1913–1915). Книга рассчитана на самую широкую читательскую аудиторию.

---

«Как был издан И.И.Дмитриев». Его «И мои безделки»[46]. Это — я люблю.

Неважно, что он написал в своих «безделках». Но как они были изданы.

Фу, смерть.

«Удовольствуйся этим».

Я умираю.

«Друг мой, не ты умираешь, а мир умирает».

(после кофе, утром)

* * *

25. III.1916

Нет команды

(суть России)

Команда какая-то рыхлая, дряхлая.

Во времена Николая она была неумная, но твердая. Однако «неумная» — отразилось слабостью. Кто не умен, в конце концов делается слаб.

С 1855-56 — кризис. Анархия и Гоголь. Вместо осторожности — безумие. В холодной и голодной России «мы зато будем строить фаланстеры». «Община и ypa» — «утрем нос миру».

Турецкая война 77-го года впервые показала уже воочию для Европы слабость России. Дотоле разбивавшая Турцию, как «драла за уши мальчишку», Россия едва может справиться с Турцией. Турки при трех Плевнах наносят русским поражения, какие во время всей войны русские не могли ни разу и нигде нанести туркам. По существу дела Россия оказалась, конечно, громаднее Турции, но турки — более «мастерами битв», чем русские. Турецкая война была страшным обнаружением государственного ничтожества России.

Именно, «ничтожества» — меньше термина нельзя взять.

Государи начали бояться всякого столкновения с Европой, они чувствовали, что при всяком крупном столкновении Россия проиграет.

Боялись даже Австрии. Германии трепетали.

Японская война «облупила яичко» Оно оказалось протухлым. «Но зато мы будем помогать европейскому социализму».

* * *

28. III.1916

Вспотел — и афоризм

~ ~

Я вовсе не всякую мысль, которая мелькнула, записываю. Вышла бы каша, «плеть» и в целом бестолковица. Таково и есть большинство собраний афоризмов, «подобранных авторами», с которыми «Уед.» и «Оп.л.» не имеют ничего общего по происхождению. Уже потому, что и в «Уед.» и в «Оп.л.» есть «мелочи, недостойные печати» и которых ни один автор не занес бы в книгу. Спрятал, бросил.

Нет. Особым почти кожным ощущением я чувствую, что «вышел пот из меня», и я устал, — сияю и устал, — что «родилось», «родил», что «вышло семя из меня» и я буду спать после этого до нового накопления семени.

Это только одно, одно-единственное и записано в «Уед.» и «Оп.л.» Но зато из этого уже ничего не выпущено. ни хорошее, ни преступное, ни глупое. Ни важное, ни мелочное.

Так. обр., тут нет ничего «на тему», а есть сумма выпотов души. «Жизнь души как она была». «Пока не умрет» (надеюсь).

Пот мой — семя мое. А семя — глагол к будущему и в вечность. И по существу «пота» ничто не исчезнет из этих особенных книг.

Прежде я писал «на тему», из нужды и «так себе». В написанном не было абсолютной необходимости. Именно необходимости не было, и это самое главное. Напротив, раз «потелось» — это не от меня зависело, и «Уед.» и «Оп.л.» в тексте своем абсолютно от меня независимы можно сказать и никогда не думал своего «Уед.» и «своих Оп.л.», а это поймалось независимо от меня, как бы «боком прошло возле меня», а я только взглянул, заметил и записал.

Что же такое эти «выпоты» мои, в которых я сам так неволен? Так «сходит семя» и «выплевывается слюна» Ну, Бог со слюной это вода. Но семя — жизнь. И я передал часть жизни моей… не читателю даже, а «в воздух», «в пространство». Но с помощью техники книгопечатания эта «часть моей души» вошла в читателя.

Многие поморщились, оттолкнули, не услышали. Вообще для многих «не надо», Такие просто и не знают, что я написал, как «не знающие греческого языка» естественно не знают, что «написал Гомер» и даже «был ли Гомер».

Но некоторые поняли, услышали. И их души стали «маткою» для «семени моего».

Я родил, и в них родится.

И «хочет» или «не хочет» — а принял «новую жизнь от Розанова». Какова же эта жизнь? Что она?

Нежность.

Есть еще другое. Дурное. Но оно все видно, я его не скрыл. Это «дурное» я сам в себе «отрицаю», и отрицаемое мною — его, очевидно, не принял и читатель.

«Это грех Розанова. Зачем я возьму его себе».

Основательно.

А нежность вся хороша. Ее одну и возьмет читатель. Я унежил душу его. А он будет нежить мир.

Так, читатель — будем нежить мир. Основной недостаток мира — грубость и неделикатность. Все спорят. Все ссорятся. Это не хорошо. Не нужно. Мы не будем вовсе ни о чем спорить. Мы оставим мысли другим. Мы будем «поводить по волосам (всегда „по шерстке“) мира» гладить ему щеки…

И заглядывая в глаза его — говорить: «Ну, ничего».

(в казначействе, за пенсией к Пасхе, все мешают, толкают)

Разврат мой, что «я люблю всех» и через это обидел и измучил мамочку — может быть, имеет ту провиденциальную сторону в себе, — ту необходимость и универсальность, что без него я не пришел бы к идее вечной и всеобщей неги. Ибо надо было «насосаться» молока всех матерей. Нужно было сладострастие к миру, чтобы любить вымя всех коров и мысленно целовать телят от всех коров. Как «уродиться в отца всех», не родив действительно «всех» и, след., не совокупившись «со всеми коровами»… по крайней <мере> мысленно, духовно. И вот так вышло: Господь меня устроил «во всех коров». Я полюбил их титьки. Я полюбил их ложесна. Я полюбил их влажность и самый запах пота. Ну, «совокупиться»-то со всеми не мог, но ведь это не далеко от совокупления. «Что-то сделалось в мире», и я был близок к «всеобщему совокуплению». В душе моей произошел «свальный грех» и через него и единственно через него я «уроднился» с миром: и вот читатель чувствует, что я ему — тоже «родной».

И ты, читатель, — мне родной.

Так и будем родниться. Спорить не будем — а будем родниться.

* * *

3. IV.1916

Россия баба.

И нельзя ее полюбить, не пощупав за груди.

Тогда мы становимся «патриотами». И уже все и непременно.

А это «за груди» — быт, мелочи, вонь, шум, сор. Нужно принюхаться. И тогда полюбишь.

* * *

4. IV.191б

Иногда кажется, что из голоса твоего ничего не выходит, и никто тебе не внимает, и никто на усилия твои не обращает внимания.

Но утешься, мой друг.

Я замечаю другое «успел ли Петр Великий?» Ведь кажется из современников его, да и то немного спустя, — его мысль и энергию и порыв воспринял один Ломоносов. Кажется, что он «преобразовал только кафтаны» и глубже дело не пошло. Какая темь кругом, и грубость, и элементарность.

Но прошел век: наступила эпоха Грановского и Белинского. Наступил век Кавелина, Соловьева (С.М.), Забелина, Беляева («Крестьяне на Руси»)[47]. Пришел Максимов и принес «Куль хлеба»[48]. Стали ходить по Руси, изучать Русь. И вот когда Петр мог сказать: «Довольно. Я счастлив».

* * *

7. IV.1916

…потенциал бесконечности…

(о себе) (бреду по улице)

* * *

7. IV.1916

…дремлешь, дремлешь…

Усталость в ногах…

Совсем спишь.

Проснулся.

И как стрела в ухе: «Егда приидеши в Царствии Твоем».

И прослезишься.

~ ~

Так не все ли мы живем мигами? Сто лет лжи и минута правды. И ею спасаемся.

(как стою я в церкви)

* * *

7. IV.1916

Я весь вылился в литературу.

И «кроме» ничего не осталось.

Ни отец, ни муж, ни гражданин.

Да хоть человек ли?

Так что-то такое, мыслящая коза.

«Случайное» Аристотелево… что — «набежало».

Это — я, лицо (скорее безликое).

А литература — это необходимость.

13. IV.1916

И декабристы «ниспровергали» Россию.

И Грибоедов.

И Гоголь.

А «господин полицейский» все стоит на углу двух улиц.

Да почему?

Да потому что он необходим.

Он всем — нужен.

Те были аристократы. И полицейский им не нужен. Но есть беднота. Убогие. Жалкие. И без защиты полицейского им как обойтись?

(происхождение демократического строя)

Полицейский — самая маленькая величина. Чего: на него даже пролетарий плюет. И в строе, где все — маленькие, он вырос в самую огромную величину.

(тоже)

Каждый из нас есть «полицейский самого себя» в собственной душе. Он вечно хватает себя за полу, за ворот и кричит: «Держи вора» (таинство покаяния). Как же вы хотите, чтобы в стране не было полиции?

(происхождение христианско-полицейского государства)

* * *

14. IV.1916

Каждый час имеет свою ось, около которой он вращается.

И всякое «я» вращается по оси своего «я».

Это мы называем «эгоизмами» и плачем. Несимпатично. Некрасиво. Но что же делать? Иначе бы мир рассыпался.

Мир уплотняется. Камешками, а не песком. Звездочки, а не «туман материи». Мог бы ведь и «туман».