Эдуард Борнхёэ - Историчесие повести

• Название: Историчесие повести
• Автор: Эдуард Борнхёэ
• Издательство: «ПРАВДА»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1989

Исторические повести "Мститель" (1880), "Борьба Виллу" (1890) и "Князь Гавриил, или Последние дни монастыря Бригитты" (1893) занимают центральное место в творчестве Эдуарда Борахёэ (1862-1923) - видного представителя эстонской литературы конца XIX века.

Действие в первых двух произведениях развертывается в 1343 году, когда вспыхнуло мощное восстание эстонских крестьян против немецких феодалов, вошедшее в историю под названием "Восстания в Юрьеву ночь".

События, описанные в третьем произведении, происходят во второй половине XVI столетия, в дни Ливонской войны, в ходе которой под ударами русских войск, поддержанных эстонскими крестьянами, рухнуло Орденское государство рыцарей-крестоносцев в Прибалтике.

---

— Стыдись, Одо! — стала она увещевать брата. — Разве рыцари так поступают? Ты хочешь натравить собаку на беззащитного человека, перед которым сам же виноват. Отец этого не сделал бы. Бери пример с отца. Он скорее попросил бы извинения, а Тарапита

за свою глупую выходку была бы наказана. Стыдись, Тарапита, стыдись, ты ничуть не лучше самой простой собаки! Вот как ты платишь мне за то, что я тебя воспитывала! Убирайся, я и видеть тебя не хочу!

Этот выговор возымел свое действие. Тарапита перестала ворчать, а Одо ответил хоть и сердито, но уже более по-рыцарски:

Тогда он должен со мной биться. Так велит моя честь.

За мною дело не станет, — храбро заявил Яанус и встал.

Вы ужасно упрямы, — с грустью заметила маленькая барышня, печально вглядываясь в лица противников и ища в них хоть малейших признаков, которые говорили бы о склонности к примирению. Но, увидев на этих лицах только выражение злобы и заносчивости, она взяла обоих мальчиков за руки и огорченно сказала:

— Не можете же вы биться здесь, у всех на глазах. Пойдемте в сад!

Они пошли в сад. Полем битвы избрали место с мягкой песчаной почвой, среди густых кустов малины, и противники стали друг против друга, готовые вступить в жаркий кулачный бой. Но тут маленькая посредница сделала последнюю попытку покончить дело миром. Горячо сжимая руки противников, она стала их упрашивать мягко и ласково:

— Мальчики, милые, я чуть не плачу… зачем вы меня так огорчаете? («Милые мальчики» почувствовали, что гнев их уменьшился на добрую треть.) Милый чужой мальчик, мой брат такой добрый, такой славный, только сегодня он немножко вспылил, совсем капельку! Право, он очень хороший брат, я другого и не хотела бы… (Одо невольно улыбнулся.) Милый брат, мой новый знакомый — тоже славный, хороший мальчик. (Яанус невольно улыбнулся.) Вы будете добрыми друзьями (мальчики глядели исподлобья, но уже не так злобно, как прежде), право, вы будете добрыми друзьями, а я буду другом вам обоим. Я люблю вас обоих (тут она опять сжала их руки). Мы будем крепко любить друг друга все трое… до самой смерти. Правда?

При этом девочка соединила их руки, сжала их своими ладонями и с боязливой улыбкой заглянула в глаза противникам.

Стыдно признаться, но это действительно так: мужское сердце под мягким женским взглядом быстро оттаивает, как снег под лучами солнца. Со стыдом признаюсь, что спустя несколько минут драчуны уже дружески пожимали друг другу руки, и теперь Эмми — так звали примирительницу — подтрунивала и смеялась над ними, как и полагается шаловливой девочке.

Со стыдом должен я также упомянуть, что теперь на долю неразумной твари — Тарапиты выпало счастье расплатиться своей собачьей шкурой за грехи разумных людей. Во-первых, вполне взрослой и породистой Тарапите пришлось выслушать от малого ребенка Эмми внушительный выговор за плохое поведение. Во-вторых, Тарапиту заставили в честь гостя и для развлечения всего общества проделывать всякие фокусы. Она была отлично выдрессирована и умела выделывать такие штуки, что новые друзья смеялись до колик и хвалили создателя Тарапиты, наделившего ее такими замечательными способностями.

Однако кличка ее Яауусу совсем не понравилась. Он еще по рассказам Вахура знал предания о древних богах эстонцев и считал с полным основанием, что дать собаке такое имя — это надругательство над Таарой, отцом небес. Яанус спросил, кто дал собаке такую кличку.

У Тарапиты раньше была кличка Балбес, — со смехом пояснил Одо, — но собака была такая умная и ловкая, что нам стало стыдно называть ее так и захотелось дать ей более подходящее и звучное имя. Но так как мы не могли ничего придумать, то спросили совета у кубьяса,[5] и тот сказал: «Я знаю, что крестьяне, когда верили в своих старых языческих богов, называли главного бога Таарой; да они и теперь еще продол жают тайно поклоняться ему. Для устрашения мужиков дайте Балбесу кличку «Тарапита», ведь на немецком языке вместо «Таара» говорят «Тарапита». И с тех пор мы Балбеса зовем Тарапитой.

Кто этот кубьяс? — спросил Яанус.

Как кто? Наш кубьяс.

Нет, я спрашиваю, что это за человек — эстонец или немец?

Бес его знает! Наверно, какой-то выродок. Он говорит на странном языке — вместо «бауэр-хунд» — «пауэрунт», а когда бранится, кричит: «Ха, ту тейвел! Ха, ту тейвел!»[6]

Яанус на это ни слова не ответил; но он ни разу не назвал Тарапиту ее кличкой и хмурил брови, когда другие ее так называли.

Одо этого даже не заметил. Он был с псом в большой дружбе и играл с ним, как с братом. Они гонялись один за другим, боролись, обхватив друг друга, катались по земле, кувыркались и проделывали всякие штуки. Наконец Одо встал на голову, вытянул ноги кверху и крикнул:

— Прыгай, Тарапита!

И стройное, гибкое тело Тарапиты, как стрела, пролетело между его ногами.

— Попробуй-ка ты сделать так же, — сказал Одо Яанусу.

Яанус встал на голову, расставил ноги и крикнул:

— Прыгай, Балбес!

Но собака высунула язык, кончик которого извивался, как змея, глянула, виляя хвостом, своими желтыми глазами на хозяина и скрылась за кустом.

Яанус встал на ноги.

— Ха-ха! — засмеялся Одо. — Тарапита рассердилась, что ты назвал ее Балбесом. Почему ты не крикнул— «Тарапита»? Иди сюда, Тарапита!

Тарапита показалась из-за куста, виляя хвостом. Мальчик и собака легли на землю, Тарапита вытянула лапы, закрыла глаза; казалось, она спит. Вдруг Одо шепнул: «Смотри — кошка!» — и собака вскочила и помчалась как вихрь, а молодой рыцарь за ней.

Когда Одо и собака скрылись, Яанус тихо сказал Эмми, которая поймала на листочке божью коровку и смотрела, как та ползает по ее белым пальчикам:

— Мне пора идти во двор. Отец, наверно, уже ищет меня.

Эмми осторожно сжала пальцы, так что божья коровка оказалась в плену, с сожалением взглянула на Яануса и хотела что-то сказать. Но в эту минуту Тарапита выскочила из-за кустов и так неловко задела руку девочки, что пальцы ее разжались и божья коровка упала в траву.

— Ах ты, глупая! Балбес! — воскликнула Эмми и с улыбкой посмотрела на Яануса. Взгляды детей встретились. Глаза мальчика, отражавшие то, что звучало в его сердце, говорили: «Что за умница! А какая добрая, и ласковая, и красивая, и милая…»

А что было в сердце маленькой женщины, я, как мужчина, не осмеливаюсь прочесть.

Садовые ворота скрипнули, показался кубьяс и позвал детей владельца замка. Одо и Тарапита наперегонки бросились к воротам. Тут Тарапита ясно показала, насколько она следует наставлениям Эмми, убеждавшей ее исправиться и вести себя прилично. Одо пришла в голову сумасбродная мысль натравить своего четвероногого друга на кубьяса, и Тарапита с громким лаем, прыгая взад и вперед, начала осаждать беднягу. Тот отбивался от собаки руками и ногами, его худощавое тело смешно изгибалось, он крутился, кряхтел и кричал: «Пошла вон!» Да разве злой враг послушается! Трр! — и в зубах наглого пса уже болтается кусок полы, который он гордо несет хозяину, ликуя, точно вояка после победы. А хозяин держится за живот, покатываясь со смеху, и не обращает внимания на упреки Эмми, тоже прибежавшей сюда вместе с Яанусом.

Кубьяс с жалостным видом ощупывал разодранную полу своего кафтана и визжал:

Тарапиту действительно надо бы проучить. (Его взгляд, исподлобья брошенный на собаку, говорил:

«Я бы шею тебе свернул, падаль этакая!») Смотрите, что она наделала! Вся пола разодрана! Канц фей еррайст! Почему молодой барин не отозвал ее, она чуть не разорвала мне штаны, канц фи айне альте зак! Ха, ту тейвел! Ха, ту тейвел![7]

О Тарапита, дорогая Тарапита! — кричал Одо между приступами смеха. — Своего крестного отца, и вдруг… хвать за полу! Ха-ха-ха… Ах, ту тейвел, ту тейвел!

Яанус оглядывал человека, которого видел впервые, и чувствовал, что какая-то безотчетная злоба наполняет его сердце. Ему казалось, что он должен был бы схватить этого человека за грудь и бросить ему в лицо: «Подлец!». Но и кубьяс следил за ним исподлобья, и когда они через садовые ворота вошли во двор, тихо спросил у Одо:

Кто этот юнкер?[8]

Да, кто он такой? — повторил Одо и сам удивился, как ему не пришло в голову узнать имя своего нового друга.

Послушай, как тебя зовут? — спросил он, когда они шли через двор к входу в замок.

Мое имя Яанус, — последовал ответ.

Чей ты сын? — спросил кубьяс с неожиданной смелостью.

Яанус сделал вид, будто и не слышал вопроса. Голос кубьяса был ему неприятен.

Слышишь, я тебя спрашиваю, кто ты и что тебе тут надо? — повторил кубьяс. Крестьянское имя Яанус, а также то, что молодой господин его еще не знал, вдруг придало этому наглецу смелости. Добился бы он на этот раз ответа или нет — неизвестно, так как в этот

момент хлыст Одо, просвистев в воздухе, обрушился на кубьяса.

Как ты смеешь, негодяй, так разговаривать с моим другом? — крикнул Одо, весь покраснев.