Александр Грачёв - Падение Тисима-Ретто

• Название: Падение Тисима-Ретто
• Автор: Александр Грачёв
• Издательство: Амурское книжное издательство
• Жанр: Морские приключения
• Год: 1960

Остросюжетная приключенческая повесть, об освобождении Курильских островов от японских милитаристов

---

И тут Комадзава охватило горькое отчаяние — повстанцы сменили базу. В лучшем случае, он теперь через неделю получит весточку от Ли Фан-гу. Усталый, разбитый, разочарованный, Комадзава снял дзикатаби [Дзикатаби — рабочая обувь японцев: ботинки (тапочки) из текстиля на резиновой подошве] и опустил ноги в горячую воду пруда. Солнце подходило к полудню, жарко припекало в душной тишине распадка. Пахло сероводородом. Комадзава тихонько шевелил ногами в воде и думал о том, как будет огорчен Хаттори его неудачей.

Неожиданно послышался шорох за каменными глыбами вверху по распадку и, как привидения, перед Комадзава появились двое в форме японских солдат. „Неужели уже охотники?“ — мелькнуло в голове Комадзава. У него была готова версия на случай встречи с ними: пришел полечить ноги от ревматизма. Велика же была его радость, когда в одном из двоих он узнал Ли Фан-гу.

Поздоровавшись, они без задержки отправились на склон вулкана, где продолжала оставаться партизанская база. Комадзава буквально затискали, когда он появился среди повстанцев. Долго тряс ему руку и благодарил его Тиба, а Грибанов-громадина, весь светлый, веселый, так сжал ему руку — конечно же без всякого умысла на радостях, — что Комадзава присел. Но он готов был остаться без руки ради только того, чтобы встретить Грибанова среди друзей.

Совет был коротким и деловым, — для посторонних разговоров у Комадзава не оставалось ни минуты лишнего времени. Чтобы не вызвать подозрений, он должен засветло вернуться в казарму. Тиба, прочитав сообщение Хаттори, во всех подробностях расспросил о деталях подготовки к „охоте“, о положении в гарнизоне. Грибанов тем временем писал письма самому командующему и подполковнику Кувахара. Он предупреждал их, что если „хоть один волос упадет с головы моих соотечественников, то вы будете отвечать своей головой“. Он напомнил о судьбе военных преступников разгромленной фашистской Германии, высказал свои предположения о том, что может ожидать и их.

В три часа пополудни Комадзава покинул партизанскую базу. В его обмотках были завернуты листовки, письма Грибанова, которые Комадзава должен был запечатать в конверты и бросить в почтовый ящик, наконец указания Тиба для Хаттори. В семь часов вечера Комадзава был на своем обычном месте, где его с нетерпением ожидал Хаттори.

…В этот же вечер Комадзава выполнил поручения Грибанова и Тиба — письма бросил в почтовый ящик, а когда совсем стемнело, наклеил листовки на стенах складов и казарм.

* * *

Подполковник Кувахара, как приказал командующий, в понедельник с утра занялся пленниками. Задача, как известно, состояла в том, чтобы всех их сделать японскими агентами и затем русских отправить на родину, а американцам устроить побег на десантной барже с расчетом, что они в океане смогут встретить корабли пятого флота, курсирующие к востоку от острова. Американцам предстояло поставить задачу: на случай войны с русскими и тяжелого положения на острове поставить в известность командование пятого флота о готовности японского гарнизона сдать остров и сдаться в плен американцам.

Если же те и другие откажутся от предложения — пытать. Если и эта мера не даст положительных результатов — всех истребить.

Первым полковник Кувахара вызвал к себе географа Стульбицкого. Все это время тот жил один в комнате, отведенной для всех русских в первый день их пребывания на острове. Стульбицкого содержали хорошо: он нормально питался, его часто водили на прогулку в сопровождении жандарма, ему приносили японские журналы с фотографиями прелестных женщин. Почесывая бородку, географ улучал минуту и спрашивал у Хаттори:

— А эта особа — кто? Почему она так сфотографирована? А это что за вид?

Подпоручик Хаттори с недоверием относился к Стульбицкому, видя хорошее отношение к нему со стороны подполковника Кувахара. Он в душе считал Стульбицкого глупцом, готовым на предательство, и поэтому был с ним сух и лаконичен.

Стульбицкий явно был заинтригован многими деталями своеобразного быта японцев. Вначале он упорно допытывался, почему его держат отдельно от всех русских, но ему объяснили, что это вызвано чисто техническими условиями: все русские из соображений санитарии содержатся в отдельных комнатах. Он пробовал возражать, просил разрешить ему находиться по соседству хотя бы с Андронниковой, но получил решительный отказ и постепенно успокоился. За ним здесь хорошо ухаживал санитар, и рана его к концу недели пребывания у японцев окончательно зажила.

И вот встреча с подполковником Кувахара. Она поразила Стульбицкого уже тем, что подполковник не пользовался переводчиком. Он, оказывается, неплохо сам владел русским языком, хотя во всех случаях не выговаривал звук „л“, отсутствующий в японской фонетике, а произносил, как „р“.

— Как вы себя чувствуете у нас? — дружелюбно спросил Кувахара, приветливо глядя в оловянные маленькие глаза Стульбицкого. — Как вас кормят, как содержат? Имеете вы жалобы?

— Благодарю вас, все хорошо, — с некоторой чопорностью отвечал географ. — Однако вы хорошо говорите по-русски, — лукаво посмотрел он на подполковника Кувахара. — У меня еще в первый день встречи с вами было такое подозрение, — фамильярно заметил он. — Но скажите, пожалуйста, где же все мои соотечественники? Почему вы лишили меня возможности хотя бы время от времени встречаться с ними?

— Вы должны знать, господин Стульбицкий, улыбался подполковник Кувахара, — что Япония особая страна, больше нет другой такой страны. Наши обычаи не позволяют, чтобы иностранцы, поскольку они находятся у нас, были бы поставлены в стеснительное положение. Ваши соотечественники находятся на другом конце острова, где им предоставлены такие же условия, как и вам.

— А зачем это так, простите?

— Обычай, господин Стульбицкий.

— Не понимаю…

— У нас много непонятного, — улыбался подполковник. — Япония — загадка для всего мира. Разве кто-нибудь поймет японца, который, вспарывает себе живот, чтобы быть счастливым по ту сторону мира? Более благородной нации, чем японская, в мире нельзя найти!

Географ мучительно тер пальцами свой выпуклый лоб и молчал.

— Да, некогда я изучал вашу страну по книгам, — заговорил он наконец, — и должен сказать, что в вашей нации действительно много загадок. Многое мне нравится в японской нации: трудолюбие народа, умение делать все по-своему изящно и замысловато, наконец, особая обаятельность ваших женщин, но… — Стульбицкий, поворошил своими пальчиками жесткую бороду, — но, знаете, много у вас деспотизма. Я не ошибаюсь?

— Да, вы не ошибаетесь, — серьезно сказал Кувахара, — иначе бы мы никогда не заставили чернь повиноваться высшим идеалам нашей священной империи, незыблемый принцип которой складывается из трех единых начал: император, государство, народ. В нашем деспотизме — наше милосердие! — многозначительно поднял он палец. — Однако давайте ближе к делу, как говорят русские. Как вы материально обеспечены на родине?

Стульбицкий непонимающе посмотрел на Кувахара.

— Знаете, неважно, — сказал он, глядя в пол. — Война, голодно было… Но теперь будет лучше, оружия не надо столько производить, в сельское хозяйство будет направлено много техники, вернутся солдаты к труду, и дело пойдет лучше…

— Вы производите на меня хорошее впечатление, — мягко сказал подполковник Кувахара. — Я человек богатый и могу взять вас на полное иждивение, как говорят русские.

— Нет, нет, зачем же, я не соглашусь на это! — замахал руками географ.

— Это не бесплатно, — поднял ладонь Кувахара, — За это вы будете давать нам маленькие сведения. Это по-русски называется „наш агент“.

— Как вы сказали? — У Стульбицкого полезли на лоб глаза. — Вашим шпионом быть? Помилуйте, батенька, да за кого вы меня принимаете? — Он вскочил с кресла, поднял кулаки и потряс ими почти в исступлении. — Я — русский!

Кувахара выхватил из стола пистолет. Видимо, случай с Грибановым сильно потряс его, он пугался теперь и Стульбицкого.

— Приказываю вам сесть! — взвизгнул Кувахара. — Сесть и не двигаться!

— Вы даже пистолетом угрожаете?! — испугался ученый. — Тогда я молчу, молчу… — и покорно сел на прежнее место.

— Вы будете нашим агентом, — жестко проговорил Кувахара. — Мы будем вас пытать и заставим!

Стульбицкий весь сжался, словно ему стало холодно. Видно, только теперь он понял всю глубину своей трагедии: Кувахара играл с ним, как кошка с мышкой. Он весь теперь сник, на Кувахара не поднимал глаз, взгляд его блуждал где-то в пространстве. На лбу выступила холодная испарина.

— Что вы хотите от меня? Что я вам сделал плохого? — повернул он к японцу обезумевшее лицо. — За что меня пытать?

— Не „за что“, а для чего, — поправил его Кувахара, улыбаясь тому эффекту, который дала угроза пытки. — Для того, чтобы вы благосклонно приняли мое предложение.