Сьюзан Хаббард - Иная

• Название: Иная
• Автор: Сьюзан Хаббард
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-38939-1

Наполовину она принадлежит нашему миру, наполовину — миру иных. Ей уже тринадцать. Едва ли получится незаметно скоротать век в захолустном городке, поскольку у такого существа, как она, век может оказаться поистине бесконечным. Пора сделать главный выбор в жизни.

А что, если просто взять да отчаянно броситься в неизвестность, как в омут? Покинуть отчий дом, где неразгаданных тайн больше, чем детских воспоминаний, и отправиться на поиски якобы давно умершей матери, а заодно узнать, какова она на вкус — судьба вампира…

---

Хуже было в ювелирной лавке. Если хозяин маячил на месте, мы даже не заходили, потому что он непременно говорил: «Ступайте, куда шли, барышни». Но если за прилавком стояла только молоденькая продавщица, мы просачивались внутрь и зависали над витринами с мерцающими кольцами, цепочками и брошами. Кэтлин предпочитала бриллианты и изумруды, мне нравились сапфиры и хризолиты. Мы знали, как называется любой камень в этом магазине. Если продавщица нам что-нибудь говорила, у Кэтлин был готов надменный ответ: «Будьте с нами повежливее. Мы ваши будущие покупатели».

Из библиотеки нас никто и никогда не выгонял. Мы направились прямиком к компьютерам, полазить по Интернету. Кэтлин меня натаскивала. Она сидела за одним терминалом, проверяя свою почту и выискивая идеальные сапоги, тогда как я за другим перепрыгивала с сайта на сайт, исполненная решимости побольше узнать о вампирах.

На запрос «вампиры и фотография» вывалилось больше восьми миллионов ссылок на разные страницы: от фантастических до непристойных (куда я не могла бы зайти, даже если бы захотела, благодаря встроенной цензурной программе библиотеки). Как бы то ни было, мне удалось залезть на несколько сайтов, где размещались объявления вампиров, ищущих других вампиров для утешения, обучения и более сокровенных нужд. Судя по результатам беглого просмотра публикаций, вампирское сообщество подразделялось на множество фракций: одни пили кровь, другие воздерживались (на одном сайте их называли «несостоявшимися», на другом «психологическими вампирами»); некоторые с гордостью расписывали свой эгоизм и агрессию, другие казались просто одинокими, предлагая себя в «доноры». Но я не нашла упоминания о вампирах на фотографиях.

Не прекращая исследования, я время от времени поглядывала на Кэтлин, но она была увлечена собственными поисками и не встречалась со мной глазами.

Википедия оказалась кладезем информации. В соответствующей статье говорилось о происхождении вампиризма в фольклоре и литературе и содержались ссылки на такие темы, как «Гематофагия» и «Патология», которые я мысленно наметила посетить, когда у меня будет больше времени. Однако по части фотографий там сообщалось только, что «вампиры обычно не отбрасывают тени и не отражаются в зеркале. Эта загадочная способность в основном ограничена европейскими мифами о вампирах и может быть связана с фольклорным поверьем об отсутствии у вампира души. В современной фантастике она развилась в идею о невозможности запечатлеть вампира на фотографии».

Я откинулась на спинку стула и взглянула на Кэтлин. Но ее место пустовало. Тогда я почувствовала ее дыхание у себя за спиной и, оглянувшись, встретила ее вопрошающий взгляд.

Эти вопросы я принесла домой на урок, но не смогла задать отцу ни один из них. Как спросить собственного папу о состоянии его души?

Это определение я нашла одним из первых: становясь вампиром, смертный жертвует душой.

Разумеется, я сомневалась в наличии души. Я была агностиком — верила, что нет доказательств существования Бога, однако не отрицала, что Он, возможно, существует. Я прочла избранные главы из Библии, Корана, Талмуда, Дао дэ цзин, Бхагавадгиты и трудов Лао Цзы, но я читала их все как литературные или философские произведения, и мы с отцом обсуждали их именно как таковые. У нас не было ритуальной духовной практики — мы преклонялись перед мыслью.

Точнее, мы почитали добродетель и идею добродетельной жизни. Платон говорил об особой важности четырех добродетелей: мудрости, мужества, умеренности и справедливости. Согласно Платону, систематическое образование позволит человеку научиться добродетели.

Каждую пятницу отец просил меня подвести итог различным урокам недели: истории, философии, математике, литературе, естественным наукам и искусству. Затем я суммировала свои выводы, выискивая системы, закономерности и параллели, которые зачастую поражали меня. Отец обладал способностью ясно и подробно проследить историческое развитие любой системы верований, ее связь с политикой, искусством и наукой, которую, боюсь, я тогда воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Со временем опыт жизни в реальном мире показал мне, что, как это ни прискорбно, редкому уму доступна такая глубина и ясность мысли.

И в чем здесь, по-вашему, дело? Можно выдвинуть предположение, что только те, кто свободен от страха смерти, способны по-настоящему постичь человеческую культуру.

Да, я возвращаюсь к своему рассказу. Однажды мы, как обычно, встретились в библиотеке и, по-моему, должны были говорить о Диккенсе. Но мне хотелось поговорить о По.

После всех своих жалоб я сама решила снять «Лучшие рассказы и стихотворения Эдгара Аллана По» с полки в библиотеке. За прошлую неделю я прочла «Сердце-предатель» — без особого интереса, «Черный кот» — с довольно тягостным ощущением (оно вызвало в памяти образ несчастной Мармеладки), после «Преждевременных похорон» мне приснился кошмар, что меня похоронили заживо, а «Морелла» стоила мне трех бессонных ночей.

Мореллой звали женщину, которая сказала своему мужу: «Я умираю, но я буду жить». Она умирает родами, и ее дочь растет без имени. Во время обряда крещения отец нарекает девочку Мореллой, на что она отвечает: «Я здесь!» — и тут же умирает. Он несет ее на могилу матери, которая, естественно, оказывается пустой, потому что мать и дочь оказываются одним целым.

Заметьте, как на эти страницы просочился курсив. Это Эдгар По виноват.

В любом случае, у меня имелись вопросы и насчет «Мореллы», и насчет себя. Я гадала, насколько похожа на маму. Я не думала, что мы с ней — одно целое, с первых осмысленных шагов у меня было острое самосознание, хотя порой и противоречивое. Но поскольку я ее совсем не знала, как можно быть уверенной?

Однако папу не так-то просто было сбить с толку. Сегодня мы все-таки поговорим о диккенсовских «Тяжелых временах». Завтра, если я настою, вернемся к По, но только после того, как прочитаю его эссе «Философия творчества».

Соответственно, на следующий день, отложив Диккенса, мы вернулись к По — поначалу довольно осторожно.

— Я подхожу к этому уроку с определенным беспокойством, — начал отец. — Надеюсь, сегодня обойдется без слез.

Я так на него посмотрела, что он покачал головой:

— Ты меняешься, Ари. Я сознаю, что ты становишься старше, и понимаю, что нам надо обсудить изменения в твоем образовании.

— И в нашем образе жизни, — выдохнула я дрожащим от волнения голосом.

— И в нашем образе жизни, — повторил он, подчеркнув последнее слово.

Уловив в его голосе нотки скептицизма, я исподлобья смотрела на отца. Но его лицо, как всегда, осталось невозмутимым. Помню, как пристально я тогда разглядывала его темно-синюю хрустящую накрахмаленную рубашку с ониксовыми запонками, удерживающими безупречные складки манжет, и мне хотелось заметить хоть какой-то изъян в его безупречном облике.

— Тем не менее, что ты вынесла из рассказов Эдгара Аллана По?

Теперь пришла моя очередь качать головой.

— Похоже, По смертельно боялся проявлений страсти.

Он вскинул брови.

— Откуда именно ты вынесла такое впечатление?

— Не столько из рассказов, кстати, на мой взгляд, они все затянуты, как из его эссе, оно показалось мне вопиюще рациональным, вероятно, из страха перед собственными страстями, — ответила я.

Да, мы действительно разговаривали подобным образом. Наши диалоги велись на чистом, правильном английском языке, проколы случались только с моей стороны. С Кэтлин и ее родными я общалась по-другому, и порой словечки оттуда проскакивали во время занятий с папой.

— В эссе разбирается композиция «Ворона», — продолжала я, — как будто стихотворение является математической задачей. Эдгар По утверждает, что пользуется некой формулой, определяющей выбор длины строки, размера, тона и фразировки. Но, на мой взгляд, подобное заявление не заслуживает доверия. Его «формула» выглядит отчаянной попыткой казаться логичным и рассудительным, тогда как, по всей видимости, он был каким угодно, только не таким.

Теперь папа уже улыбался.

— Я рад, что эссе вызвало у тебя такой интерес. Помня о твоей реакции на «Эннабел Ли», я ожидал куда меньшей… — он замялся, словно бы подыскивая подходящее слово, на самом деле, как мне теперь кажется, пауза делалась исключительно ради эффекта, — куда меньшей увлеченности.

Я улыбнулась в ответ. Эту сухую, с плотно сжатыми губами полуулыбку ученого я переняла от него, она ничем не напоминала его редкую, застенчивую улыбку искреннего удовольствия.

— Для меня По — автор, которого познаешь постепенно. Или не познаешь вовсе.

— Или не познаешь. — Он сплел пальцы. — Я согласен, конечно, что стиль его письма напыщен, порой претенциозен. И эти курсивы! — Он покачал головой. — Как сказал один из его коллег-поэтов, По был «на три пятых гением, а на две — сливочной тянучкой».