Джидду Кришнамурти - Комментарии к жизни. Книга третья

• Название: Комментарии к жизни. Книга третья
• Автор: Джидду Кришнамурти
• Жанр: Религия

«Комментарии к жизни» письменно зафиксировали встречи Кришнамурти с искателями истины, шедшими разными дорогами жизни. Здесь он дает комментарии к противоречивым вопросам, являющимся общими для всех, кто жаждет расширить границы личности и избавиться от самоограничения. Том 3 из трехтомного издания представляет собой около 50 освещающих заметок-взглядов Кришнамурти на некоторые темы, такие как: Поиск истины. Жизнь и смерть. Образование.

---

«Вы имеете в виду, что я должен стать монахом, саньясином?»

Конечно, нет. Саньясин просто отказался от внешнего проявления мира, от общества, но внутри он все еще часть его. Он все еще сгорает от желания достичь, получить, стать.

«Да, я понимаю это».

Конечно, так как вы сожгли себя в политике, ваша проблема не только в том, чтобы вырваться из общества, но и полностью вернуться к жизни снова, чтобы любить и быть простым. Без любви, что хотите, делайте, но вы не познаете полноту действия, единственно которое может спасти человечество.

«Это правда, сэр: мы не любим, мы не просты по-настоящему».

А почему? Потому что вы так обеспокоены реформами, обязанностями, респектабельностью, становлением кем-то, стремлением к противоположному берегу. Во имя другого вы обеспокоены вами же самими. Вы в ловушке вашей собственной скорлупы. Вы думаете, что вы центр этой прекрасной земли. Вы никогда не приостанавливаетесь, чтобы взглянуть на дерево, на цветок, на плавно текущую реку, а если как-то случайно вы взглянете, ваши глаза наполняются умственными идеями, а не красотой и любовью.

«Опять же, это правда. Но что делать?»

Вглядывайтесь и будьте просты.

Где есть «я», там нет любви

Кусты роз прямо за воротами были усыпаны яркими красными цветами, сильным ароматом, и над ними парили бабочки. Там были также ноготки и цветущий сладкий горох. Сад выходил к реке, и тем вечером она была напонена золотистым светом от лучей заходящего солнца. Рыбацкие лодки, созданные по форме гондол, темнели на тихой глади реки. Деревня среди деревьев на противоположной стороне была на расстоянии свыше мили, и все же через воду ясно доносились голоса. От ворот шла тропинка, ведущая вниз к реке. Она присоединилась к грунтовой дороге, которая использовалась сельскими жителями для того, чтобы добираться в город и обратно. Дорога резко обрывалась у берега ручья, который впадал в большую реку. Это не был песчаный берег, в нем преобладало большее количество влажной глины, и ноги утопали в ней. Через ручей в этом месте вскоре построят бамбуковый мост, но сейчас была лишь неуклюжая баржа, загруженная спокойными сельчанами, которые возвращались после торговли в городе. Двое мужчин перевезли нас через ручей, в то время как сельские жители сидели, поеживаясь от вечернего холода. Там имелась маленькая жаровня, которую зажгут, когда станет еще темнее, но луна даст им свет. Маленькая девочка несла корзину дров, которая была слишком для нее тяжела. Когда девочка пересекла ручей, то оказалось, что ей трудно поднять ее, но с некоторой помощью она аккуратно поставила ее на свою маленькую голову, и ее улыбка, казалось, озарила вселенную. Все мы поднялись осторожными шагами на крутой берег, и вскоре сельчане отправились, болтая, вниз по дороге.

Здесь была открытая местность, и почва была очень богата илом многих столетий. Плоская, хорошо вспаханная земля, местами с изумительными старыми деревьями, протянулась к горизонту. Преобладали поля приятно пахнущего гороха, белые из-за цветов, а также озимой пшеницы и других зерновых. На одной стороне текла река, широкая и изгибающаяся, у реки стояла деревня, шумевшая от деятельности. Дорожка здесь была очень древней, как считают, по ней прошелся Просвещенный, и паломники использовали ее в течение многих столетий. Это был священный путь, и то здесь, то там вдоль этого священного пути стояли маленькие храмы. Манговые и тамариндовые деревья были тоже очень стары, и некоторые усыхали, повидав так много. На фоне золотого вечернего неба они казались величественными, а их ветви темными и открытыми. Немного далее была бамбуковая роща, желтеющая от возраста, и в маленьком фруктовом саду коза, привязанная к дереву, блеяла своему дитя, которое всюду скакало и прыгало. Тропа вела далее мимо скотного водоема в другую манговую рощу. Там было затаившее дыхание спокойствие, и все познало благословенный час. Земля и все на ней стало святым. Это не было так, что ум осознавал это спокойствие как что-то вне себя, что-то, что нужно запомнить и сообщить, а как полное отсутствие всякого движения ума, нечто неизмеримое.

Он был моложавым мужчиной, сказав, что ему чуть за сорок, и хотя ему доводилось стоять перед зрителями и говорить с большой уверенностью, он довольно застенчиво вел себя. Как и многие другие из его поколения, он немного увлекался политикой, религией и социальной реформой. Был склонен к написанию стихов и мог рисовать на холсте. Несколькие из выдающихся лидеров были его друзьями, и сам он мог продвинуться далеко в политике. Но сделал иной выбор и был доволен держать свой свет, укрытый в далеком городе в горах.

«Я желал повидаться с вами уже много лет. Вы можете не помнить этого, но я присутствовал однажды на том же самом теплоходе, что и вы, отправлявшемся в Европу до второй мировой войны. Мой отец очень интересовался вашим учением, но я ушел глубоко в политику и другие вещи. Мое желание поговорить с вами стало настолько постоянным, что это нельзя было дольше откладывать. Я хочу открыть свое сердце. Несколько раз я посетил ваши беседы и обсуждения в разных местах, но недавно у меня появилось сильное побуждение повидаться с вами с глазу на глаз, потому что я зашел в тупик».

Какой?

«Я, кажется, не способен „прорваться“. Я выполнял определенный вид медитации, не ту, которая гипнотизирует вас, а которая помогает осознавать свое собственное мышление, и так далее. При этом процессе я обязательно засыпаю. Наверное оттого, что я ленив и легкомысленен. Я постился и пробовал различные диеты, но эта летаргия сохраняется»

Действительно ли это из-за лени или чего-то другого? Есть ли какое-то глубокое внутреннее расстройство? Стал ли ваш ум унылым, нечувствительным из-за событий вашей жизни? Если позволите спросить, не оттого ли это, что в нем нет любви?

«Не знаю, сэр. Я мало думал об этих вопросах и никогда не был способен выявить что-нибудь. Возможно, меня подавляли слишком многие хорошие и плохие явления. В некотором смысле жизнь была слишком легка для меня, с семьей, деньгами, определенными возможностями и тому подобным. Ничто не давалось очень трудно, и в этом, возможно, моя проблема. Общее чувство непринужденности и наличие возможности найти выход из почти любой ситуации, наверное, сделали меня мягким».

Так ли это? Это не просто описание поверхностных событий? Если бы те вещи глубоко на вас воздействовали, вы вели бы иной образ жизни, вы следовали бы легким курсом. Но вы не следовали, тогда должен существовать другой процесс, который делает ваш ум вялым и неспособным.

«Тогда что это? Меня не слишком беспокоит секс, я баловался им, но это никогда не было страстью до такой степени, чтобы я стал его рабом. Это начиналось с любви, а заканчивалось разочарованием, но не расстройством. В этом я довольно уверен. Я не осуждаю, не преследую секс. Так или иначе, это не проблема для меня».

Это безразличие разрушило чувствительность? В конце концов, любовь уязвима, и ум, который построил защиту против жизни, прекращает любить.

«Я не думаю, что построил защиту против секса, но любовь — не обязательно секс, и я действительно не знаю, люблю ли я вообще».

Понимаете ли, наши умы так тщательно искусственно удобряются, что мы заполняем наши сердца вещами от ума. Мы отдаем большую часть нашего времени и энергии на добычу средств к существованию, накопление знаний, огню веры, патриотизму и поклонению государству, деятельности социальной реформы, преследованию идеалов и достоинств и многим другим вещам, которыми поглощен наш ум. Так что сердце стало пустым, а ум становится богатым своими хитростями. Это приводит к нечувствительности, не так ли?

«Это правда, что мы чересчур удобряем наши умы. Мы поклоняемся знанию, и в почете человек разумный, но немногие из нас любят в том смысле, о котором вы говорите. Говоря за себя, я честно не знаю, имею ли я любовь вообще. Я не убиваю, чтобы поесть, я люблю природу. Мне нравится ходить в лес и чувствовать его тишину и красоту, мне нравится спать под открытым небом. Но указывает ли все это на то, что я люблю?»

Чувствительность к природе — это часть любви, но не любовь, не так ли? Быть чутким и добрым, чтобы делать добро, не прося ничего взамен, является частью любви, но это не любовь, верно?

«Тогда, что есть любовь?»

Любовь — не только все эти составляющие, но и намного больше. Вся целостность любви находится вне всякого измерения ума, и, чтобы познать эту целостность, ум должен быть свободен от его занятий, одинаково как благородных, так и эгоцентричных. Спрашивать, как освободить ум или как не быть эгоцентричным означает преследовать метод, а преследование метода — это еще одно занятие мышления.

«Но возможно ли освободить ум без некоторого усилия?»

Всякое усилие, «правильное», также как и «неправильное», поддерживает центр, ядро достижения, «я». Где «я», там нет любви. Но мы говорили об апатии ума, его нечувствительности. Вы много читали? А не могут знания быть частью этого процесса нечувствительности?