Игорь Ильинский - Сам о себе

• Название: Сам о себе
• Автор: Игорь Ильинский
• Жанр: Биографии и Мемуары

«Оглядываясь на всю мою жизнь, я вижу цепь, состоящую иногда из закономерных событий, а иногда из случайностей, странных, счастливых и несчастливых обстоятельств, ошибок, застоев, промахов, пижонства, потерянного времени, легкомыслия, но в то же время цепь эта состоит из дней и часов кропотливого труда, из разочарований, неудовлетворенности и даже отчаяния и вместе с тем из затаенной веры в свои силы, любви к своему искусству, поисков, иной раз вслепую, на ощупь, а иной раз ясных и целеустремленных, переходящих, наконец, в озарение, в творческую радость, в удовлетворение художника! Так вот, из всего этого безраздельно состоит моя творческая жизнь. Обо всем этом правдиво и откровенно я хочу рассказать в моей книге Мне кажется, что только книга, написанная от всего сердца, нужна или хотя бы имеет право на существование.»

Игорь Ильинский

---

В те годы мы найдем в зимний воскресный день снежный, пахнущий свежевыстиранным бельем чистый воздух и над Воробьевыми горами, где целый день будем лазить вверх и спускаться на лыжах вниз, делать повороты, прыгать с небольших трамплинов, глазеть, как состязаются настоящие прыгуны и как флажками отмечаются их успехи и небывалые по тому времени двадцати– и тридцатиметровые прыжки.

После восьми—десяти часов пребывания на воздухе мы, сняв лыжи, с пылающими лицами, удивительно легкой походкой дойдем до трамвайной остановки и на трамвайном прицепе поздно вечером возвратимся домой, голодные, как волки, уже усталые и сразу разморенные и разомлевшие от домашнего тепла и пищи. Трудно закончить оставшиеся уроки. Глаза слипаются, голова не варит, валишься в постель, валишься и валишься куда-то дальше, и вдруг сразу проваливаешься в беспробудный сон до серенького понедельничного утра, когда надо, наскоро пробежав за чаем недоделанные уроки, поспешать Мерзляковским переулком во Флеровскую гимназию.

В гимназии есть, конечно, для меня свои обычные гимназические интересы, заключающиеся главным образом в юморе и иронически-шутливом отношении ко всему там происходящему: изобретение новых типов шпаргалок к алгебраическим классным работам, отвлечение преподавателя различными вопросами. Дело заключается в том, чтобы задавать ему ряд таких занимательных вопросов по его предмету, которые заставят его тут же отвечать на них с увлечением до тех пор, пока не позвонит звонок на перемену, и тогда мы спасены от вызовов к доске и ответов на заданные уроки.

На уроке физики пристаешь к доброму Борису Федоровичу: «Борис Федорович, покажите ж опыты».

На переменах, оставаясь дежурным в классе, бросаешь снежками, собранными с подоконников, в прохожих. С уважением глядишь на Хрущева Николая, который не ходит на уроки Закона Божьего. Он как-то нарисовал на склеенных листах ватманской бумаги громадную схему Старого Завета. Аналогичные схемы рисовать любил наш историк. Инициативный Хрущев перенес этот метод на Закон Божий. Наш добрый батюшка, отец Александр, был так тронут такой инициативой, что уже второй год терпит отсутствие Хрущева на уроках, тем более что на вопрос: «Хрущев здесь?» – ему отвечают: «Нет, он теперь срочно готовит схему Нового Завета».

Едва прозвонит звонок на большую перемену, с ревом, визгом и восторгом несется и рвется из всех классов, со всех четырех этажей вниз в раздевалку и в столовую, скользя по перилам, грохоча по лестницам, прыгая через восемь ступенек, лавина «детей интеллигентных родителей». А на самом верхнем этаже, в официальной курилке, надпись углем через всю стену, надпись, как бы являющаяся лозунгом гимназии: «Вясна ядёть!!» Еще один-два урока после большой перемены, наскоро проглоченный дома обед – и я с хоккейной клюшкой и коньками в руках лихо вскакиваю на ходу в трамвай «А», который, дребезжа, спешит по бульварам к катку яхт-клуба.

Все должны обратить внимание и видеть, как молодой, ловкий спортсмен спешит на хоккейную тренировку. Так же ловко соскакиваю я на ходу с трамвая, как бы невзначай вертя перед всеми клюшкой. Уже на катке я задерживаюсь у небольшой ледяной площадки, где солидные, пожилые и важные англичане, одетые в роскошные теплые шубы и в подбитые желтой кожей огромные боты, играют в какую-то зимнюю игру, похожую на кегли, перегоняя на очерченные синей краской круги и углы большие тяжелые круглые гири, похожие на утюги. Посмотрев, как солидно и спокойно идет игра, как аккуратными особыми щетками расчищают матросы яхт-клуба путь такой блямбе, я спешу в раздевалку, чтобы поспеть к началу тренировки дамской команды, так как именно в этой дамской команде начинается моя хоккейная карьера. В хоккей на льду в России только что начинали играть. Женский хоккей в дальнейшем, мне кажется, не имел развития. Но в свое время делались попытки привить женский хоккей. Правда, состязаний между командами и розыгрыша первенства, по-моему, не было, но одна-две женские (или, как тогда говорили, «дамские») команды тренировались.

Так как «дам», любительниц этого спорта, явно не хватало, то команды пополнялись подходящими подростками, более или менее приличного вида. Я был признан достойным занять место среди них, и хоккей стал для меня любимым спортом.

Из таких подростков в дальнейшем образовалась вторая команда яхт-клуба, капитаном которой я и стал. Постепенно хоккей занял у меня все свободное время и оттеснил даже любимые воскресные вылазки на Воробьевы горы. По воскресеньям происходили «календарные матчи», поэтому для лыж не оставалось времени.

Я делал быструю карьеру, играл уже иногда за первую команду, а однажды даже за сборную Москвы. Московским денди в клетчатых галифе, белоснежных особой вязки фуфайках с отложными воротниками и золотом и всякими красками расшитым гербом императорского московского речного яхт-клуба пришлось потесниться.

В других московских командах начали появляться молодые сильные игроки из молодежи фабричных районов. В спортивном клубе «Унион» в Самарском переулке оказалось много простых парней, игравших еще недавно самодельными клюшками и резиновыми мячами на своих дворах. Через два-три года Октябрьская революция дала неограниченные возможности для всей рабочей молодежи, и мы видим теперь, через пятьдесят с лишним лет, как эти возможности в спорте превратились в мировые рекорды и достижения советских спортсменов. Теперь мы воочию убедились также, какие блестящие физические данные и способности имеет наш народ.

Тогда же только отдельные, особенно упорные и способные парнишки пробивались в спортивные клубы. Членские взносы были в них очень дороги, и спортом могли вволю заниматься только состоятельные люди. Даже в семье со средним достатком, какой являлась наша семья, было трудно экипировать меня и поддерживать мои спортивные занятия. Я еле вымолил у матери те двадцать пять рублей, за которые был получен членский билет с голубой полосой и гербом яхт-клуба, дававший право участия в гребных гонках и хоккейных состязаниях, а также право раздеваться в «членской комнате», кейфовать и важно читать там журналы «К спорту» и «Русский спорт».

Правда, с галифе ничего не вышло. Мама не сумела их сама сшить, получились они нескладными и совсем не такими, как у капитана первой команды Цоппи.

И белоснежная фуфайка с отложным воротником от «Жака» «кусалась» и оказалась совершенно недосягаемой. Пришлось довольствоваться белой летней рубашкой, одетой поверх серой фуфаечки, но на рубашку пришивался все той же мамой приобретенный с великим напряжением за десять рублей роскошно расшитый герб – ИМРЯК, и все было в порядке.

Но если мне, «дитяти интеллигентных родителей», было все это достаточно трудно и сложно, то как же сложно все это было для детей рабочих и мелких служащих! Да, нежелательны были все эти «неотесанные» парнишки для самых разнообразных спортивных клубов, в особенности же для претендующего на высший трон императорского московского речного яхт-клуба.

Правда, в этом претендующем на высший аристократизм клубе, так называемым «командором» (председателем), был известный Шустов, популярный более в области производства коньяка, чем аристократического спорта.

И вот хлипким фатам в галифе и лондонских кепи пришлось потесниться даже и в этом клубе. Лучше иметь хорошего вратаря, который не пропускает ни одного мяча, вратаря, подобного тому, который играет рядом в команде дворовых мальчишек в доме Обидиных (та же Петровка, 26), чем иметь в воротах одетого в «щитки» и всевозможные доспехи от «Шанкса» и «Жака» благопристойного московского джентльмена, изысканно и эффектно пропускающего мяч за мячом в охраняемые им ворота.

Так появился в воротах яхт-клуба Кутаков (ныне актер Кольцов из театра Вахтангова). Вид его был неописуем. Но остатком клюшки он защищал ворота лучше любого профессионала. Он мне казался каким-то дворовым Гекльберри Финном. Только дохлой кошки не хватало на его клюшке. Вид его никак не гармонировал с командой яхт-клуба, а залатанные штаны вместо галифе и куски фанеры и картона вместо щитков носили совершенно экзотический характер.

Но с его появлением и появлением еще одного парня из Новогиреева яхт-клуб возвратил былую славу и бился уже вровень с еще ранее опролетаризированным и вышедшим на первое место «Унионом».

Хотя вид у меня был поприличнее, чем у Кутакова, но все же для яхт-клуба я также был явным парвеню.

Достиг я своего спортивного зенита к пятнадцати годам. Самый младший по возрасту, поэтому несколько опекаемый, подбадриваемый и балуемый старшими, я становлюсь надеждой, я играю за первую команду в хоккей, на гребных гонках я обгоняю на полкорпуса на «скифе» подпоручика Беклемишева, и мне аплодируют как заправскому чемпиону. Сам чемпион Европы Анатолий Переселенцев поздравляет меня и жмет мне руку.