Канта Ибрагимов - Прошедшие войны

• Название: Прошедшие войны
• Автор: Канта Ибрагимов
• Жанр: О войне

Война… Жители Дуц-Хоте в спешном порядке стремятся покинуть родные жилища. Они, до этой кошмарной ночи, думали, что до их высокогорного села не дойдет ужас истребления. Однако эти ожидания и мечты не оправдались.

---

Сел возле костра, подложил дрова. Задумался.

— У-гуух, — раздался совсем рядом глухой громкий голос. Цанка встрепенулся, испугался.

— У-гуух, — донеслось издалека, с противоположной горы. Еще несколько таких же криков с особым магическим очарованием пронеслись эхом по ущелью.

Вдруг совсем рядом послышался странный шум, и Цанка увидел, как степенно махая широкими крыльями, через реку полетела крупная сова.

Зараженные действиями молодых людей, а может просто весной, ночные хищники взбудоражили таинством звуков ночной сказочный лес. От колдовского пения сов, замерли в тишине горы, даже испуганные лягушки перестали квакать.

А Цанка все сидел и казалось завороженно наблюдал за языками костра. В нем проснулись неизвестные до этого чувства нежности, близости, заботы и любви. Рядом спало родное существо. Он хотел служить ей, быть рядом с ней, носить ее на руках, быть ее рабом, ее властелином, защитником и кормильцем… Они будут жить вместе, всегда… Он будет любить ее сильнее, чем прежний муж. Он докажет, что он лучше его, достойнее. Конечно, память о нем священна, и об этом он никогда говорить не будет, но он сделает все, чтобы она была счастливой… Да, они уедут или в Грозный, или еще куда подальше, лишь бы быть с ней рядом… Это замечательное желание; чистая, сильная, красивая, гордая… «Я хочу быть с ней, я хочу ей служить… Сколько нежности и тепла я ей дам, а она только этого достойна. Я счастлив, что могу быть рядом с ней… Как она мила! Сколько она испытала горя и страдания!.. Она достойна самого наивысшего! Бог послал ее мне, а меня ей, чтобы я усладил ее страдания… О звездное небо, о Аллах, дай мне силы любить ее так, как она достойна, соедини нас!… Как я ее люблю! Как я страдаю и как я счастлив!… Еле-еле забрезжил рассвет, чуточку просветлело голубое, чистое весеннее небо, а лес ожил. Со всех сторон птицы пели очаровательные мелодии.

Кесирт проснулась. Села. Румянец играл на ее щеках, черные глаза светились, пышные волосы разлетелись по плечам. Она огляделась. Цанка спал на боку у костра, старый конь вопросительно смотрел на нее, мотал недовольно головой. Сверток с едой, весь издырявленный, потрепанный, светился недалеко в кустах.

Она сошла с телеги, долго смотрела в бледное лицо Цанка, слушала его ровное дыхание, сквозь чуть раскрытый рот. Потом бережно накрыла его своим полушубком и пошла к реке.

У воды заметила на своем платке иссохшие, размазанные, бледные следы ночного деяния молодого мужчины. Долго, нагнув голову, смотрела, потом поднесла платок к лицу, жадно вдыхала этот позабытый, желанный запах.

Позже залезла обеими ногами в холодную воду, тщательно счищала платье, долго мылась, выйдя на берег заплетала косу, стала молиться, потом села на большой валун, подперев ладонями голову, печально глядела в речку.

Торопясь, перепрыгивая через камни, неслась прозрачная вода из горных теснин в привольную равнину. Тонкие рыбешки неслись наперегонки друг с другом вверх, против течения к истокам реки, к Дуц-Хоте, к мельнице, к Хазе.

„Нана, дорогая нана, — думала Кесирт, — единственно родное существо, как мне жить одной?… Нана, родная нана! Я хочу домой… Какой дом? Чужая мельница — мой дом… Что мне делать?… Как мне жить?… Как я несчастна!“

Вспоминая своего покойного мужа, горько заплакала и впервые в жизни осознала, что юность и молодость позади, что позади все счастливое, беззаботное, родное. Что все кончено, впереди серая, как у матери, жизнь женщины-одиночки…

К полдню, преодолев многочисленные горные подъемы и спуски, доехали до Махкеты, за селом Цанка хотел сделать привал, дать отдохнуть коню, однако Кесирт сказала, что пойдет дальше пешком одна, побыстрее хочет увидеть мать.

Поехали дальше, на подъемах Цанка спрыгивал с телеги, шел рядом, искоса поглядывая на Кесирт. Всю дорогу в основном молчали. На все усилие Цанка что-то сказать Кесирт отвечал молчанием, думая о чем-то своем, печальном.

Горный лес благоухал молодостью зелени. Цвели дикие груши, яблони, вишни, наполняя воздух пьянящим ароматом. Крупными желто-белыми побегами украсились редкие, небольшие деревья айвы. Вдоль дороги яркими красками манила взгляд сочная трава.

— А знаешь, Кесирт, — неожиданно с азартом заговорил Цанка, — скоро я стану богатым, точнее не я, а мы с тобой. Да и не только мы, но все наши родственники… Вот увидишь.

Кесирт по-прежнему молчала.

— Не веришь, — не унимался юноша. — Я знаю, где хранится золотой баран. Огромный, в натуральную величину, из чистого золота. Я долго думал, ходил там и точно знаю, где клад.

Цанка еще говорил, а Кесирт залилась смехом, смеялась заразительно, как обычно от души, обнажая все открытое красивое лицо.

— Что ты смеешься, не веришь? — возмутился Цанка.

— Это ты о баране Чаха? — сквозь смех говорила Кесирт, слезы выступили на ее глазах.

— Да. Ты слышала об этом?

— Слышала эту сказку, а насчет призрачного богатства всех родственников расскажу быль. Случилось это в Шалях, во времена царя. Тогда все помешались на нефти. За наделы земли, где обнаружилась эта черная жидкость, иностранцы, да и наши чеченцы давали бешеные деньги. Так вот, одна многодетная семья Бушуевых наполнила свой туалет и решила вырыть новый (я их знала, они жили недалеко от нас). Человек семь-восемь взрослых парней было у них в семье, и они без труда за день вырыли яму. А славились они в округе своей богатырской силой, тупоголовостью и жадностью. Вот и решил сосед подшутить над ними. Вылил он ночью в яму немного нефти. На утро увидели это Бушуевы, стали копать еще дальше. Снова ночью сосед налил в глубокую яму нефть. Тогда на следующий день Бушуевы перестали рыть, а стали сооружать над ямой основательное строение — для сокрытия богатства от чужих глаз. Построили дом лучше своего. И тогда вышел их старший сын вечером на майдан и неожиданно расщедрился: „Скоро не только мы, наши родственники и друзья станут богатыми, но даже друзья наших друзей будут купаться в роскоши“.

Цанка от рассказа недовольно сжал губы.

— Ну, а чем все это кончилось? — спросил чуть погодя он. — А тем, что сосед полез в очередной раз с нефтью, не знал, что выставили у золотой, туалетной ямы охрану на ночь. Попался, смеялся, но в яму вместе с нефтью полетел. А то строение и яма до сих пор у Бушуевых стоят, верят они в свою сказку. Так и ты в бредни веришь. Счастье не находится, а создается… Юн ты еще и глуп.

— Сама ты дура, — насупился Цанка.

— А по правде, мать рассказывала, что покойная Бикажу знала, где золотой баран, говорила, что из-за этого у нее жизнь такая. Говорят, что перед смертью хотела поведать эту тайну, потом отказалась… Только горе может принести это проклятое золото… По крайней мере, так говорят. Сколько людей из-за этого барана погибло, с ума сошло. Ты ведь знаешь? — уже серьезно закончила Кесирт, соскакивая с телеги.

— Ты чего? — удивился Цанка.

— Пойду отсюда напрямик. Быстрее, да и не хочу показываться в селе в таком виде.

— Да я тебя провожу.

— Не надо. И так спасибо… Прощай Цанка.

Когда Кесирт удалилась, побежал следом, остановил, глядя в глаза, стал просить прощения.

— Все забыла. Забудь и ты, — с натянутой улыбкой сказала девушка и пошла дальше.

— Кесирт, Кесирт, — негромко крикнул Цанка, — я завтра ночью приду… На то же место. Выходи. Поговорить надо.

Девушка ничего не говоря, не оборачиваясь, скрылась в густом лесу. Соревнуясь в красоте, пели в лесу соловьи. По ветвям проскакала белка. На окраине села мычала корова. Изголодавшийся, усталый, потный конь потащил телегу с дороги, на обочину, с удилами во рту жадно рвал молодую траву.

Дома Цанка долго мучили, выпытывали — кто поставил синяки. Мать и сестренка плакали. Он врал, запутался, потом замолчал. Брат сообщил радостную весть — родился жеребенок. Обрадованный Цанка плюнул на всех — бросился в сарай. Долго играл с черным, длинноногим существом, целовал его беленькую полоску у правого глаза. Привязанная рядом кобыла ревновала, недовольно ржала, топала копытами.

Вечером, жадно поев, Цанка вырубился во сне. На рассвете с родственниками ушел в поле на посев кукурузы. А ночью, незаметно для домашних, ушел из дому, до утра просидел у родника, ожидая Кесирт. Она не вышла.

То же самое произошло и в следующую ночь.

Тогда на следующий день Цанка в полдень, когда все отдыхали, побежал к мельнице.

Кесирт занималась уборкой, побелкой. Из дома во двор вынесли всю утварь. Цанка удивился, что столько вещей могло быть в маленькой хате.

— О, хорошо, что ты пришел, — сказала радостно Кесирт, — как раз поможешь мне вынести нары.

Еще долго возился Цанка, помогая девушке, любовался ею, не мог скрыть восторженного взгляда.

А Кесирт, одетая в легкое беленькое ситцевое платье, вся красная от работы, вспотевшая, делала вид, что не замечает его пристального внимания.