Анна Оуэн - Стальное зеркало

• Название: Стальное зеркало
• Автор: Анна Оуэн
• Жанр: Фэнтези

Четырнадцатый век. Это Европа; но границы в ней пролегли иначе. Какие-то названия мы могли бы отыскать на очень старых картах. Каких-то на наших картах не может быть вовсе. История несколько раз свернула на другой путь. Впрочем, для местных он не другой, а единственно возможный и они не задумываются над тем, как оказались, где оказались. В остальном — ничего нового под солнцем, ничего нового под луной. Религиозные конфликты. Завоевательные походы. Попытки централизации. Фон, на котором действуют люди. Это еще не переломное время. Это время, которое определит — где и как ляжет следующая развилка. На смену зеркалам из металла приходят стеклянные. Но некоторые по старинке считают, что полированная сталь меньше льстит хозяевам, чем новомодное стекло. Им еще и привычнее смотреться в лезвие, чем в зеркало. И если двое таких встречаются в чужом городе — столкновения не миновать.

---

— Мой старший родич, господин герцог Ангулемский, обратился ко мне незадолго до объявления о моей помолвке. Мы оба оказались поставлены в весьма неприятное положение: враждебный Вашему Величеству злоумышленник пытался столкнуть человека моей свиты со Священным Трибуналом, господина герцога — со мной, а меня хотели настроить против Вашего Величества. Признаюсь, что первоначально я считал интригу покойного шевалье де Митери происками тайной службы Вашего Величества, — Корво кланяется. — Господин герцог Ангулемский объяснил, насколько я заблуждался и насколько незаслуженными и оскорбительными были мои предположения. Прошу меня простить, Ваше Величество, — и еще один поклон.

Пьер смотрит на Людовика, тот невольно кивает. Брови на лбу, глаза круглые…

— После того как мы с господином герцогом достигли взаимопонимания по этому вопросу, он рассказал мне о предложении, которое было сделано господину графу. И предоставил право решать, продолжать ли интригу. Мой старший родич, — слегка улыбается посол, — объяснил мне все перспективы, как выгоды, так и опасности этой игры, а поскольку она была напрямую связана с марсельской кампанией, я не мог не согласиться. Но… — Корво опускает голову, вздыхает. Де ла Валле готов съесть свою шляпу, если на лице ромея не смущение. — Моим условием было сохранение строжайшей тайны… в том, что касается моего участия в этом деле. Ваше Величество… боюсь, что, распространись эти сведения хотя бы среди узкого круга лиц, они стали бы известны моему отцу, и тогда… — Молодому человеку крайне неловко. — Господин герцог Ангулемский принял мои условия. Мое участие в игре, признаюсь, было ограниченным. Вплоть до позавчерашней ночи я мог служить лишь мишенью, поскольку никто не должен был сомневаться в том, что между мной и моим каледонским кузеном нет никаких связей. Увы, в ночь покушения из-за этого кое-что пошло не так, как ожидалось. На господина графа еще при въезде в столицу было совершено очередное нападение, при котором пострадал его спутник, но господин граф все же предпочел действовать на свой страх и риск, а не сразу обратиться ко мне или к своему старшему родичу. — Корво мрачно косится на невинно улыбающегося Хейлза. — К счастью, эта ошибка не стала фатальной, но лишь по случайности… или милости Господней. Я едва не опоздал, чудом успел вовремя — и все же, свяжись господин граф со мной чуть раньше, на улицах Орлеана не случилось бы ни шума, ни драки. Прошу меня простить, Ваше Величество.

А у господина каледонского адмирала вид такой, будто ему очень жаль, что поединок был только способом подоить равеннцев — и нисколько не жаль, что на улицах Орлеана случились и шум, и драка. Впрочем, и послу не жаль, как бы он ни опускал глазки. Вот бы свести этих двоих, вышел бы, наверное, тот самый перпетуум мобиле, о котором мечтали древние.

Посла, впрочем, можно отчасти понять. Если бы эта чудесная история о ловле денег на живца дошла до Его Святейшества, мы бы все услышали много резких слов, а уж любимое дитя и зеница ока…

— А вы что нам расскажете, господин граф? — смотрит король на жертву бесконечных покушений и нападений.

— Я, Ваше Величество, пребывал в совершенном отчаянии, не видя возможности примирить интересы моей родины с интересами Аурелии. — Отчаяния на физиономии совершенно не видно. — И был, признаюсь, крайне благодарен этим двум господам, за то что они предоставили мне такую возможность. А также за то, что своим поведением они сняли бремя с моей совести. Позавчера я, конечно, был слишком беспечен, но до того господа охотники ограничивались падающими балконами и прочим подобным — от этого никакая охрана не защитит, да и порядка такие вещи не нарушают. Что же до предложения обратиться к господину герцогу… то именно это я и собирался сделать — но, к величайшему моему сожалению, несколько не рассчитал со временем.

Что-то, думает Пьер, между этими заговорщиками не вполне ладно. Что-то они не поделили — то ли один успел убить больше, чем другой, то ли господин Корво хотел самолично разобраться с покушающимися на Хейлза, а у него из-под носа две трети добычи утащили. Но это не всерьез, кажется. Ну Клод, ну… ястреб наш! Провернул вот это все, начиная от ссоры с Хейлзом — и только один раз выдал себя, да и то на королевском совете, а не прилюдно. Каледония получила деньги, Аурелия не нарушила договор, и… и представитель Ромы и понтифика теперь состоит в теснейших отношениях с каледонским адмиралом и аурелианским наследником престола и маршалом. От осознания перспектив де ла Валле едва не ахает.

До короля, кажется, тоже дошло — и, может быть, на минуту раньше. Потому что прежнее злое негодование уже с лица сползло, а вместо него — этакая укоризна отца в адрес выросших и принявшихся за подвиги сыновей. Это выражение лица коннетаблю хорошо знакомо: и выпороть хочется, розгами, как в детстве — и не гордиться не можешь, что этакое вырастил…

Хотя выросло оно, если уж быть честными, совершенно самостоятельно. Но это толкование нас не устраивает — да и «деток» тоже. А потому отныне все дружно будут делать вид, что эта авантюра — добросовестное, хотя и несколько слишком шумное исполнение воли монарха. Тем более, что отчасти так оно и есть. Хотя Его Величество, когда выдвигал свой ультиматум, вряд ли задумывался о таком обороте событий.

Наш ответ Галлии, понимаете ли. Весьма достойный, если подумать. Король Тидрек мог бы ограничиться и нарушением прежних обещаний и заверений — никто бы не удивился, от королей этой династии никто ничего иного и не ждет. А вот пытаться одной стрелой убить сразу двух важных персон среди союзников Аурелии — это уже слишком. Даже если весь рассказ, от начала до конца, полное вранье — то для наших восточных соседей вранье очень оскорбительное, но трудно разоблачаемое.

А он, я думаю, правдив почти полностью. И даже если что-то не так и тройственный союз был вовсе не таким уж теплым — то с сегодняшнего дня ему придется стать таковым. Это большой выигрыш. Достаточно большой, чтобы почти забыть, кому мы им обязаны.

— Вас, господа, — говорит Его Величество, — всех троих нужно наказать за невероятное своеволие.

Господа почтительно кланяются. Без малейшего раскаяния, просто из вежливости.

— А вы, кузен, вы… наш наследник, чему вы учите этих молодых людей? Принимать предложения, противные чести дворянина, идти против родительской воли, неоправданно рисковать… — ворчит Людовик. Понял, что от него требуется. — Но поскольку сделанное вами послужит к славе Аурелии, мы как король не можем упорствовать в гневе, ибо тогда мы были бы несправедливы. Мы, король Аурелии, выражаем вам, всем троим, свою признательность. Вы будете награждены соразмерно заслугам.

— Возможность послужить Вашему Величеству — наилучшая награда. — Дражайший наследник престола даже умудрился пригасить свое обычное «да пропадите вы все пропадом» и теперь оно слышно не за десять шагов, а всего за три.

— Я рад служить моему королю, — Корво. Ну да, он же у нас теперь подданный…

— Я, — улыбается Хейлз, — счастлив быть полезным державе, которая из года в год верно поддерживает нас.

Нет, думает Пьер, чтобы загнать этих троих в по-настоящему неприятное положение, поединок нужно было бы устраивать не на мечах, а на искренности… Вот уж с кем ни один из них не ночевал.

— Вы свободны, господа. Мы принимаем ваши объяснения и еще раз благодарим за верную службу.

Господа выходят и Пьеру почему-то кажется, что ненавистный подчиненный с трудом сдерживает даже не смех, а хохот… чего только ни примерещится.

— Не верю, — встает Людовик, — ни единому слову. Ни единому!

— У меня есть предчувствие, Ваше Величество, что каждое сказанное здесь слово — подтвердится.

— Куда они денутся, — кивает король. — Это-то само собой. Но… и этот… папенькин сынок, а? Кто бы мог подумать…

— Ваше Величество, вспомните, что говорили Вы после очередного тура переписки… а молодой человек с этим живет. С детства.

— Хм, — говорит Людовик. — Но выросло же… я не знаю, кого мне больше жаль.

— Ваше Величество… — Пьер качает головой и больше ничего не говорит.

Король поймет. О нем самом тоже говорили, что в достойной семье выросло такое несуразие, что его даже двоюродный дядюшка не опасался. Людовик выбрал роль безобидного, непритязательного тюфяка. Корво — ходячей безупречности, к которой не подкопаешься ни с какой стороны. Де ла Валле подозревал нечто подобное еще с разговора на приеме — и вот оно подтвердилось; правда, ромское наказание ухитрилось и эту печальную особенность своей биографии превратить в преимущество. Молодец, что тут скажешь. Убедительнейшее вышло объяснение того сомнительного момента, что король узнал обо всем последним.

На самом-то деле причин наверняка больше. Начиная с клодовской уверенности, что данный ему Богом в наказание король способен испортить — и непременно испортит — любое дело, и кончая общей нелюбовью господина каледонского адмирала к аурелианской короне и всем ее носителям без разбора.