Владимир Соколовский - Мурашов

• Название: Мурашов
• Автор: Владимир Соколовский
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1987

Владимир Соколовский, автор романа «Возвращение блудного сына», повестей «Облако, золотая полянка», «Старик Мазунин», «До ранней звезды», сборника «Мальчишки, мальчишки…», хорошо известен нашему читателю. Юрист по образованию, писатель, прежде чем взяться за перо, сменил несколько профессий: работал слесарем, экскаваторщиком, следователем, преподавателем…

Новая книга В. Соколовского написана в приключенческом жанре и адресована молодому читателю.

В центре повести — трудная судьба армейского разведчика Павла Мурашова, заброшенного летом 1944 года в небольшой бессарабский городок, оккупированный фашистами…

---

Мурашов сам дважды в бою расправлялся с трусами и никогда не имел по этому поводу никаких сожалений. Таков закон боя! Об одном из них, молоденьком солдате Рочеве, замполит сказал: «Эх, парень, парень! Мальчишка, из темной деревни, первый бой… вот и дал деру, дурак…» «Боец, находящийся в атаке и видящий в панике бегущего в тыл солдата, — тяжело отчеканил Мурашов, — не знает, мальчишка это или нет. Он только видит, что человек бежит. И думает: что такое? Атака сорвалась? Или передние ряды попали под кинжальный огонь? Может, пора уже падать, зарываться? Или тоже бежать обратно? И не смей больше жалеть их. Матери Рочева пусть сообщат: погиб там-то. Без „смертью героя“. И без „смертью труса“. А то затравят старуху… А в донесении укажи, как было».

Возвращаясь от летчиков, Перетятько подсаживался то к радисту, то к капитану и начинал «разряжать обстановку». Мурашову сказал, например: «Я все письма вам хранить буду. В сейфе! Так что ты не волнуйся, Паша». «А я не волнуюсь. Мне ведь никто, кроме матери, не пишет, да и та редко». «Да ну! — удивился майор. — Ты, слушай, не сочиняй! Чтобы по тебе, такому кудрявому, чернявому, не сохли бабы — это ты брось, пожалуйста. Неужели ты, почти разведенный, за всю войну так и ни с кем и не закрутил?»

Что делать — за всю войну у Мурашова была только одна женщина — сварщица Тася из города, где он лежал последний раз в госпитале. Их завод шефствовал над госпиталем, и однажды Тася появилась в мурашовской палате. Она и еще трое женщин. Принесли скудные подарки: каждому по пачке папирос и кулечку печенья. Младшую из четверки — сконфуженную, хихикающую девушку — сразу взяли в оборот два долечивающихся лейтенанта, тетки постарше сели к койкам лежачих раненых и завели с ними обстоятельные беседы; Тася сразу подошла к Мурашову. «У вас что, одни офицеры лежат?» «Да, это офицерская палата». «Я и гляжу — вроде почище, народу меньше… Все образованные, наверно?» «Какое уж такое особенное образование… Потери среди офицерского состава большие, училища не возмещают, иных готовят на курсах прямо при дивизиях, а там образование большой роли не играет. Отбирают просто смышленых солдат, чаще сержантов, тех, кто сможет, по мнению комплектующих курсы и непосредственного начальства, принять взвод и командовать им». «А если не сможет, все-таки?» «Совсем тупых отчисляют; зато уж когда шлепнули на плечи по звездочке, тогда спрос другой. Спросят и за себя, и за солдат, и как воюешь, если что не так — могут взять в такой оборот, что и костей не соберешь…» «Объясняете мне, словно путной, — закокетничала Тася. — Будто я что-то понимаю… Вы тоже из таких будете, да?» «Нет, я кадровый, окончил училище еще до войны. Старший лейтенант Мурашов, командир роты». «Старший лейтенант? И воюете с самого начала? Все командиром?» «Даже больше — в такой же должности начал войну, в какой состою сейчас. Вы хотите сказать, что на фронте люди быстро растут? Кто ведь как. Тоже везение надо. Я вот шестой раз в госпитале — какой тут может быть рост? Живой — и то ладно». «Да, это главное! — согласилась Тася. — А жена, дети, родители есть у вас?» «Отец с матерью. Больше никого». «Не успел, что ли?» «Успел… да все как-то перекурочилось, ничего теперь не разберешь». «Ну ничего, — Тася погладила его по плечу. — Сейчас многим тяжело, время такое. Мне вот с пацаном легко, думаешь? Я сварщица, у меня работа тяжелая, в цехе с утра до вечера, а он один без меня целый день, пятилетний мальчишка. Вся душа, бывает, изболится за него. А то, бывает еще, кольнет сердце: что-то с ним в этот миг случилось! Возьмешь держак и шва не видишь, глаза слезы застилают…» «Он еще не сирота, — сказал Мурашов. — Вот сирот-то военных я повидал — это уж да… От их вида хочется бить врага еще крепче». «Давай хоть познакомимся. А то калякаем, друг друга не зная. Тася. А тебя, значит, Павел. Вот и ладно. Ты давно лежишь-то?» «Порядочно наберется. Через неделю, наверно, выписывать будут. И — опять вперед». «Если хочешь — загляни перед отъездом, я оставлю адрес. Только после девяти, раньше я с работы не бываю». Мурашов обвел взглядом палату — никто не обращал на них, сидящих рядом на койке, внимания, оно отвлечено было девчушкой и пожилыми тетками. «Ты… что, серьезно?» «А что? Я ведь в свои двадцать пять лет не собираюсь в монашки записываться. Ты мне понравился, ну вот и ладно. Сколько разговариваем, я от тебя ни одной глупости, ни одной шуточки пакостной не услышала. Вот и приходи». «Завтра! Я уйду отсюда вечером, постараюсь». «Завтра так завтра».

Подготовку к визиту Мурашов начал еще днем: насобирал денег, уговорил особо доверенную нянечку сходить за вином и провизией на рынок, договорился насчет формы, два-три комплекта которой постоянно имели хождение среди выздоравливающих офицеров. Вечером оделся в палате. «Мужики! У кого есть погоны?» Ему принесли лейтенантские, артиллерийские. «Сойдут!» Руку еще кололо в раненом предплечье, когда он взбирался на забор, отгораживающий госпиталь от городской улицы.

Тася жила в одноэтажном заводском бараке, с длинным коридором. Открыла на стук: «Ой, здравствуй. Как нашел-то?» «Да вот, нашел…» Он снял у порога сапоги и прошел в комнату. Там, за столом, сидел мальчик и ел картошку, макая в соль. «Вкусная картошка-то? — спросил Мурашов. — Ведь свежая!» «Ага. Мы с мамкой недавно копали». «Павел! — донеслось из кухни. — Ты чего-нибудь принес?» «Ну, как же!» — он поставил на стол вынутые из карманов галифе бутылку вина, банку рыбных консервов и крохотный круг колбасы. «Вот что, — Тася взяла банку. — Это я отнесу соседке — старушке, у которой Сашка будет сегодня ночевать. Бабка голодает, двух сыновей у нее убили, а снохи не помогают, у самих семьи большие. Пускай перед сном с Сашкой полакомятся. Мы с тобой и без этого не пропадем, верно?» «Нет разговоров», — ответил Мурашов.

Тася отвела мальчика, и они сели за стол. Она часто терла глаза, они у нее были красные, слезились. «Нахватаешься за день от сварки, — объяснила она, — вот и болят».

«Ну что ж, первый тост, — сказал Мурашов, — положено за женщин. За них! За тебя, Тася». Они чокнулись и выпили. У нее было курносое скуластенькое лицо, нос в веснушках, мягкий круглый подбородок. Покачала головой: «Как метель эта война. Поднялась и крутит, крутит, холод, голод, все перемешалось. Иная баба за двух человек ломает, а иной мужик хуже бабы — устроился, окопался и ни черта работать не хочет. Еще и утащить норовит. У вас там, на фронте, Паша, нашего брата тоже, поди, хватает?» «Да есть… Вот уж кому не надо бы там быть, так не надо. Они с одними мыслями на войну идут, а к ним совсем с другими стараются подлезть. Мужик ведь дичает, бесшабашным становится. Но есть которые и приспосабливаются, и себя отстаивают, и воюют неплохо…» «Как-то после войны снова привыкать ко всему станем? От многого ведь отвыкли». «После войны… Во-первых, дожить еще надо. Мне, во всяком случае. Во-вторых, если на гражданку пойду, тогда жизнь снова, как мальчику, начинать придется». «Что, боишься? Ничего не умеешь, кроме как стрелять да командовать?» «Ну, почему же? У меня специальность хорошая есть, до армии я на пневмомолоте работал, в кузнечном. Ничего, как-нибудь пристроюсь». «А как с семьей быть? Отец с матерью невесту еще не ищут?» «Семья — это тяжелая для меня дума. Первая жена не стала со мной жить, почему — не знаю, пропала вместе с дочкой. С тех пор как-то… не очень я к вашему брату. Вот если бы ты дождалась меня, Тася! Какое у тебя лицо хорошее. Я бы на тебе женился, ей-богу! На одном заводе будем работать. А, Тась?»

«Да что ты, чудачок! — она расхохоталась. — Ой, ну и чепуха! Пригласила мужика, называется. Ты, думаешь, ко мне первый из госпиталя прибежал? Вот так-то… Но это бог с ним, можно забыть, можно замыть. Главное — я своего мужика жду и буду ждать. Если ему тут на меня не наплетут и не откажется, станем жить, как раньше». «Вон что… А вдруг не вернется?» «Вернется. Он на Северном флоте служит, шофером на базе. В атаки не ходит, так что есть верная надежда». «Может, хоть напишешь мне?» «Нет, не надо, Паша. Пока здесь — приходи, привечу. А дальше — не надо». Она встала со стула, подошла к Мурашову, прижалась мягкой щекой к его щеке. «Вообще ты очень хороший мужик. Ну, давай любовничать, наше время короткое…» Они провели вместе ночь и больше не виделись.

…Легкий Як-6 нырял в ямы, дребезжал моторами. Мурашов наклонился к майору:

— Я не пойму только, откуда такая уверенность, что именно наша армия будет брать этот городишко? Сделают перегруппировку, нарежут другую полосу, и — все.

— Ты кончай эти настроения. Что там начальство решит — нас не касается. Мы делаем свое. Кому бы что ни нарезали — все равно наше будет.

Он подошел к кабине, о чем-то потолковал и обернулся к радисту и капитану:

— Давай готовься, ребята. Кажется, подъезжаем.

29

Мурашов проснулся и насторожился. Сквозь толщу земли ему послышались тяжелые шаги по полу, грубые мужские голоса. Кто-то ходил в доме бэдицы и разговаривал. И ее голос доносился в подвал, только не слышно было слов. Он вылез в ведущий к погребу ход, толкнул закрывающую отверстие дощатую заслонку. Бесполезно. Заперто. Прислушался. Говор слышался, но слов нельзя было разобрать. Внезапно все стуки исчезли и стало тихо.