Жан-Кристиан Птифис - Железная маска: между историей и легендой

• Название: Железная маска: между историей и легендой
• Автор: Жан-Кристиан Птифис
• Издательство: Издательство АО «Молодая гвардия»
• Жанр: Иронический детектив
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-235-02464-8

Загадка Железной маски — таинственного узника Бастилии, которому под страхом смерти запрещалось показывать кому бы то ни было свое лицо и называть свое подлинное имя, — вот уже более трех столетий не дает покоя историкам, романистам и просто любителям истории. Ему посвящались серьезные исследования и легкомысленные романы, пьесы и кинофильмы. По воле великого Дюма его освобождали из заточения мушкетеры во главе с неподражаемым д'Артаньяном; его образ запечатлен в нашей памяти благодаря великолепным кинофильмам, в которых в разное время блистали Дуглас Фэрбенкс, Жан Маре и (в новейшей киноверсии «Человека в железной маске») Леонардо Ди Каприо…

Книга, предлагаемая вниманию читателей, на сегодняшний день представляет собой наиболее полное и авторитетное исследование этой исторической загадки. Автор дает свой ответ на вопрос, кем же был таинственный узник. И ответ этот оказывается весьма неожиданным: тот человек, к которому мы привыкли по романам и кинофильмам, — всего лишь миф, не имеющий ничего общего с действительностью. При этом книга построена как захватывающий детектив: в ней есть всё — и кропотливое расследование, проведенное спустя триста лет после смерти узника, и тщательный анализ улик, и проверка алиби каждого подозреваемого на роль Железной маски, и ложные версии, во множестве расставленные самой историей и хитроумными французскими тюремщиками.

---

Куртиль де Сандра, попавший в Бастилию 22 апреля 1693 года и вышедший из нее 2 марта 1699 года, пользовался с 25 июня 1699 года правом на прогулку во дворе тюрьмы.[303] Наверняка он видел таинственного заключенного, когда тот направлялся на мессу. Это явление он отразил в своих «Воспоминаниях мсье д'Артаньяна», опубликованных сразу же после его освобождения из тюрьмы: в насмешку над чрезвычайно противным ему человеком, начальником Бастилии Бемо, предшественником Сен-Мара, он вывел его в образе ревнивца Арнольфа{58}, заставлявшего свою жену, гордую Маргариту де Пейроль, носить маску, дабы избежать ухаживаний со стороны кавалеров. «Он купил ей одну из самых больших масок в Париже, с одним из самых больших подбородочников, и обязал ее постоянно носить эту маску на своем лице». Этот инструмент «как две капли воды был похож на маску одной старухи». Когда его назначили в Бастилию, он позволял жене посещать мессу «только в своей большой маске со своим большим подбородочником». «Два солдата из его гарнизона сопровождали ее даже на богослужение, один будто бы для того, чтобы поддержать ее под руку, а другой, чтобы внимательно следить, как бы кто-нибудь тайком не шепнул ей и не передал на ходу записку».[304] Как, читая это, не вспомнить о заключенном?

К этому свидетельству следует добавить более позднее сообщение адвоката-журналиста Ленге, переданное Жаном Бенжаменом де Ла Бордом, бывшим камердинером Людовика XV: «Заключенный носил бархатную, а не железную маску, по крайней мере в то время, когда он находился в Бастилии. Начальник крепости сам приносил ему еду и менял его белье. Когда он шел на мессу, ему запрещалось разговаривать и показывать свое лицо, в противном случае солдатам, ружья которых были заряжены пулями, предписывалось стрелять в него, так что и сам он старался ни перед кем не открываться и помалкивать. Когда он умер, сожгли всю его мебель… Мсье Ленге уверял меня, что в Бастилии тогда еще были люди, узнавшие эти факты от своих отцов, также служивших в этой крепости».[305] Ленге ошибается, говоря о роте инвалидов, учрежденной лишь в конце 1749 года по указу Людовика XV. Однако существовала рота вольных стрелков, в обязанность которой входила охрана тюрьмы, и Сен-Мар старался держать ее начеку. И это тоже работало на порожденную им легенду!

Маска использовалась также, когда заключенного осматривал тюремный врач Бастилии. Аллио, занимавший эту должность, в сентябре 1703 года был сменен Фрекьером, который сообщал своему зятю Марсолану, что никогда не имел возможности рассмотреть лицо незнакомца. То же самое можно сказать и о священнике Оноре Жиро, прибывшем из Прованса, который продолжал исповедовать таинственного заключенного.

Уже постаревший и одряхлевший Сен-Мар продолжал щеголять тем, какая он важная персона, продолжал рассказывать байки вроде той, что он поведал Константену де Ранвилю, едва тот прибыл в Бастилию: когда он служил в Голландии, у него возникла ссора с семью голландцами, четверых из которых он убил, а остальных разоружил, после чего отправился в Лиссабон, где завоевал приз на знаменитом турнире, а затем прибыл к королевскому двору в Мадриде и самые красивые испанские дамы с восхищением наблюдали за тем, как он выигрывает бой с быками.[306] Как это нередко случается со стариками, он многократно повторял воспоминания о былом, если не мог придумать ничего нового. 11 июня 1700 года он снова отправил Поншартрену обрывки белья, на которых когда-то в Пинероле писал Фуке: «Вот образчик того, чем пользовался покойный мсье Фуке, чтобы подавать весть о себе… Он писал на лоскутах белья и на лентах так, что написанное можно было увидеть лишь посредством нагрева».[307] И тому подобный вздор…

Единственный слух, авторство которого не может быть приписано Сен-Мару, касается Маттиоли, которого некоторые рассматривают в качестве претендента на роль Железной маски. Действительно, к этому слуху Сен-Мар не мог иметь отношения, поскольку он ничего не давал ему для повышения собственного реноме. Я уже говорил, что этот слух циркулировал в Париже и в других частях Европы с 1687 года. На острове Святой Маргариты аббат Фавр, которому никогда не доводилось исповедовать человека в маске, был убежден в правдивости этого слуха, равно как и Жак Сушон, солдат роты вольных стрелков, хоронивший несчастного итальянца на кладбище форта апрельской ночью 1694 года.[308] Однако и из этого Сен-Мар умудрился извлечь свою выгоду. Не имея возможности похоронить творение собственной изобретательности под именем Бофор или Вермандуа, он выбрал именно фамилию Маттиоли («Маршиоли») и, если верить свидетельству его племянника Жозефа де Формануара, велел насыпать в гроб некоего едкого вещества, чтобы сделать черты лица покойного неузнаваемыми. Печальная судьба! После железной и бархатной масок Эсташ Данже был скрыт под третьей маской, именуемой «Маршиоли» — последняя насмешка истории над бывшим мушкетером…

Заслугой британского писателя Джона Нуна является подкрепление аргументами выдвинутой некоторое время тому назад мною гипотезы о той роли, которую сыграл Сен-Мар в формировании мифа. «Маска, которую носил Данже, — писал он, — имела своей целью скрыть не то, кем он был, а то, кем он не был. Он не был ни маршалом Франции, ни председателем парламента. Он не был ни Ричардом Кромвелем, ни герцогом Бофором. Сам по себе он не являлся значительным человеком, однако для имиджа его тюремщика требовалось, чтобы он казался таковым».[309] Для чего же служила маска? Именно для того, чтобы скрыть пустоту, ничтожность этого человека. В общем, умело разыгранный фарс, который вводил и до сих пор продолжает вводить мир в заблуждение. Все здесь ложно: знаки почтения, социальное происхождение, вплоть до секрета, утратившего свою актуальность. «В тайне Железной маски, — делает заключение Нун, — в конечном счете больше иронии, чем железа».[310] В английском языке здесь игра слов: «тоге irony than iron». Если же попытаться передать эту игру слов по-французски, то можно было бы сказать так: «больше балаганной пляски, чем маски»{59}…

Однако это верно лишь в известной мере. Устроенная Сен-Маром мистификация позволяет понять, какая пропасть отделяет жалкую реальность, рабское положение персонажа от княжеских почестей, которые тюремщик демонстративно оказывал ему. Между легендой и реальностью различие столь огромно, что, если бы в нашем распоряжении не было министерской корреспонденции и тюремной бухгалтерской отчетности с их неумолимой логикой и взаимосвязью, легко можно было бы попасть в расставленную Сен-Маром ловушку. Несомненно, он несет главную ответственность за легенду, ибо, если бы он, как подобает королевскому служащему, не нарушил долг молчания, мы сейчас не говорили бы об этом деле. Именно его россказни если и не породили миф, то, во всяком случае, обильно питали его.

Вместе с тем не следует пренебрегать ни делом 1669 года, которое послужило мотивом для тюремного заключения интересующего нас человека, ни тем беспокойством, которое испытывал Лувуа, когда узнал, что оно, вероятно, раскрыто. Секрет Железной маски не сводится к секрету господина Корниля из «Писем с моей мельницы»{60}, этого старого почтенного мельника, с которым соперничают современные мукомолы и который делал вид, что возит на своем осле мешки с мукой, тогда как давно уже никто не доверял ему доброго зрелого зерна!

В своем сообщении на втором конгрессе в Пинероле Джон Нун пошел еще дальше, на мой взгляд, слишком далеко. Он полагает, что Сен-Мар, надевая на таинственного слугу железную маску, действовал как психически больной человек. Погрязнув в своих собственных фантазиях, в потребности ловить на себе уважительные взгляды, в неодолимом желании эпатировать публику, страдая тяжелым расстройством психики, возможно, паранойей, он и сам уверовал в то, что держит в заключении некоего очень важного человека. Если бы Бенинь де Сен-Мар вовремя, еще в Эгзиле, прошел современное психиатрическое лечение, делает заключение Нун, то Железной маски никогда бы не существовало.[311]

Подобного рода тезис проще высказать, нежели доказать. Гораздо разумнее придерживаться версии о сознательном обмане, мистификации. Сен-Мар просто увлекся игрой, восторженно замечая, что оказываемое ему уважение прямо пропорционально мифу, который он, современный Пигмалион, самолично породил и с величайшим наслаждением внедрял в сознание слушателей.

Глава 9 МИФ

Чем объяснить ошеломляющий успех этой легенды в XVIII веке? Со времен правления Людовика XIV ужас, который вызывала железная маска, надетая на лицо государственного заключенного, поднимал бурю возмущения в Провансе. Очаровывая и вместе с тем возбуждая чувство отвращения, питая коллективные страхи перед абсолютной властью и ее карательными органами, этот замогильный персонаж порождал атавистический ужас от одной мысли, что любой может оказаться заживо погребенным. И сам Сен-Мар, подобно ученику колдуна, потерявшему власть над собственными творениями, утратил возможность направлять поднятые им волны слухов. Едва успев зародиться, легенда зажила собственной жизнью и, точно одержимая бесом, вышла из-под его контроля. «Не все, кого считают умершими, мертвы!» — посмеиваясь, сказал старый тюремщик, и его слова были приняты за чистую монету.