Александр Горянин - Традиции свободы и собственности в России

• Название: Традиции свободы и собственности в России
• Автор: Александр Горянин
• Жанр: Публицистика

Александр Горянин

Традиции свободы и собственности в России

От древности до наших дней

---

Уж на что карикатуристом русской жизни был барственный Н.А. Некрасов, но и он не удержался в рамках однажды найденного и хорошо продававшегося обличительного пафоса28. В романе «Три страны света» (1848) он вполне убедительно показал могучий дух предпринимательства, пропитывающий Россию. Как хотите, господа, но мы изначально промышленная (в старинном смысле этого слова) и торгово-предпринимательская нация.

Несколько убогих авторов (пусть завеса жалости скроет их имена), уверяющих в наши дни, что русским чужда предприимчивость, сами явно никогда ничего серьезного не предпринимали, не имеют понятия, что это такое. Давайте вспомним освоение Сибири. Для того, чтобы освоить, обстроиться, укрепиться29, наладить сообщение, связь, управление, торговлю, денежное обращение, налоги, поставки всего необходимого, организовать фактории по сбору пушнины, бивня и прочих ценностей, их хранение, охрану и доставку в Россию — и все это на совершенно исполинских просторах (еще раз взгляните, как выглядит Россия на глобусе), надо было обладать предпринимательским духом не просто пассионарным, а прямо-таки сверхъестественным. Процитирую Валентина Распутина, мне не сказать лучше, чем он: «Уму непостижимо! Кто представляет себе хоть немного эти великие и гиблые расстояния, тот не может не схватиться за голову. Без дорог, двигаясь только по рекам [уточню: в основном, по притокам главных рек, ибо сами главные реки текут на север, а двигаться надо преимущественно на восток – А.Г.], волоком перетаскивая с воды на воду струги и тяжелые грузы, зимуя в ожидании ледохода в наскоро срубленных избушках в незнакомых местах и среди враждебно настроенного коренного кочевника, страдая от холода, голода, болезней, зверья и гнуса, теряя с каждым переходом товарищей и силы, пользуясь не картами и достоверными сведениями, а слухами, грозившими оказаться придумкой, нередко в горстку людей, не ведая, что ждет их завтра и послезавтра, они шли все вперед и вперед, все дальше и дальше на восток. Это после них появятся и зимовья на реках, и остроги, и чертежи, и записи “расспросных речей”, и опыт общения с туземцами, и пашни, и просто затеси, указывающие путь, — для них же все было впервые, все представляло неизведанную и опасную новизну»30. Добавлю лишь, что действовать и поступать так могут лишь свободные люди — подневольным такое не дано.

* * *

Не хочу быть неверно понятым. Вышесказанное не содержит утверждения, будто историческая Россия была государством, где права собственности и экономическая свобода были на замечательной высоте. Утверждается следующее — не больше, но и не меньше: (а) тезис о «неполном» или «условном» характере собственности в России нелеп, ибо не согласуется с известными фактами; (б) вопрос о правах собственности и экономической свободе в России, как и вся ее хозяйственная история нуждается в куда более глубоком, чем доселе, изучении.

Как нуждается в изучении и истинное историческое лицо той части русского общества, которая в трудные для отчизны времена твердо принимала сторону власти. Как либеральные, так и советские историки всегда на цыпочках обходили тему умонастроений лояльного и патриотического большинства, делая исключение разве что для Кузьмы Минина да нескольких героев Отечественной войны 1812 года.

Если существование таких умонастроений не выходило замолчать совсем (упоминая, к примеру, всеобщее возмущение, вызванное в сентябре 1836 года «Философическим письмом» Чаадаева в журнале «Телескоп»), советские историки отделывались от них бранными ярлыками. Что уж говорить об оценках реакции национальной буржуазии, среднего класса и вменяемой части интеллигенции на суицидную тягу студенческой молодежи (птенцов Некрасова) второй половины XIX века к революции. В частности, советские учебники объясняли, что студенческие демонстрации разгоняли, начиная с 1860-х, «озверевшие охотнорядцы» (если речь шла о Москве), «черносотенные лабазники» и так далее. Давно пора уточнить: «лабазники» и охотнорядцы были патриотически настроенными представителями русского малого бизнеса. Им не нужны были потрясения и социальные эксперименты. Увы, в 1917-м они оказались бессильны перед «вооруженной молодежью» — пьяными дезертирами, наводнившими Петроград и Москву.

* * *

Чтобы вполне закончить с книгой Пайпса «Россия при старом режиме» остается добавить следующее: в ее издании у нас было примерно столько же смысла, как в переводе на иностранные языки зеркальных образчиков советской исторической и политической мысли времен холодной войны, посвященных Европе и Америке. Чтобы стало понятно, о чем речь, приведу несколько названий: Блюмин И.Г. и Дворкин И.Н. «Миф о “народном капитализме”» (М., 1957); Некрич А.М. и Поздеева Л.В. «Государственный строй и политические партии Великобритании» (М., 1958); Сапрыкин Ю.М. «Социально-политические взгляды английского крестьянства в XIV-XVII вв.» (М., 1962); Резников А.Б. «Первая классовая битва пролетариата: Англия, 1842 год» (М., 1970); Кертман Л.Е. и Рахшмир П.Ю. «Буржуазия Западной Европы и Северной Америки на рубеже XIX-XX веков» (М., 1984); Штейнберг Е.А. «История британской агрессии на Среднем Востоке» (М., 1951); Белащенко Т.К. «США: 200 лет — 200 войн» (М., 1982). Хотя, бьюсь об заклад, во всех этих книгах можно найти любопытные мысли, цифры, цитаты и ссылки. Как и у Пайпса.

О русском экономическом поведении

Даже несмотря на знаменитую российскую бюрократизацию, идущую с Петра I, экономика и частная воля чем дальше, тем все в большей степени двигали жизнью Российской империи. Именно поэтому ее управленческий аппарат мог оставаться, с точки зрения привычных нам мерок, микроскопическим, а затраты на управление, вплоть до 1917 года, — не удивление низкими. С учетом исполинских размеров страны и малочисленности администрации, эффективность управления просто поражает. В справочнике «Весь Петроград» за 1916 год поименное перечисление всех без исключения государственных чиновников столицы империи с именами и отчествами заняло 79 страниц. При этом больше всего места занял персонал не собственно ветвей власти, а многочисленных обществ, театров, музеев, библиотек и прочих заведений (вроде Ботанического сада) с приставкой «Императорский», включая всю Академию наук и ее учреждения, персонал всех русских посольств и консульств во всех странах, всех государственных банковских учреждений, таможен, торговых палат, полицейских участков столицы, казенных предприятий, городского управления (включая ремесленные училища, богадельни и водопроводные станции), аппарата судов и прокурорского надзора, персонал таможен, вокзалов, товарных станций, геологических и изыскательских экспедиций. И нигде не забыты бухгалтера, канцеляристы, чертежники. И все вместе уместились на 79 страницах, где немало места занимают адреса, телефоны, названия должностей, приемные часы, описание границ полицейских участков и прочая информация. Известен ли другой пример столь экономной власти?

(Это вообще было в русской традиции. В XVI веке в большинстве московских приказов, по-нашему министерств, было всего по одному дьяку, в Посольском — до трех и лишь в Поместном — до 15. Каждый приказ занимал две-три комнаты.)

Но едва произошла большевистская революция (большевики, как известно, всегда настаивали на примате экономики) и столица была перенесена в Москву, началось немыслимое. В Москве к 1920 году едва остался миллион жителей (причем чуть ли не треть составляли дети), а из взрослых 231 тыс. человек состояли на государственной службе («совслужбе») — четверть населения! Не на производстве, заметьте, в столице «пролетарского» государства! Только «совбарышень», как тогда их называли, было сто тысяч. Где же они все служили? На первом месте были главки (главные комитеты) — такие, как Главспичка, Главтабак, Главкожа, Главкрахмал, Главторф, Главтекстиль, Главтоп и других органах управления хозяйством. Летом 1920 года число главков в Москве достигло 49. Большевики уверяли, что это вынужденная форма «государственного капитализма» (трудно вообразить что-либо, более далекое от капитализма), которая отомрет с переходом к социализму. Главки формально не являлись правительственными учреждениями, но в действительности имели полномочия отраслевых наркоматов. Были и главки, прямо осуществлявшие большевистскую диктатуру, вроде Главкомтруда (Главного комитета по проведению всеобщей трудовой повинности).

Работали народнохозяйственные главки, естественно, из рук вон плохо, их неэффективность была запрограммирована. Страна выжила не благодаря главкам, а благодаря теневикам (иногда они прикрывались личиной «кооператоров»), экономически мыслящим людям того времени. Именно они наладили производство печек-буржуек, которые стали спасением для миллионов людей, и производство зажигалок в условиях отсутствия спичек, наладили с огромным размахом теневое производство мыла и дрожжей (очень важный продукт!), наладили поставку соли из Астраханской губернии и сахара — с сахарных заводов Киевской губернии. Причем сахар везли очень опасным путем вверх по Днепру до Смоленска, а уже оттуда — в Петроград, Москву и Нижний Новгород. Везли, кто бы ни был в это время у власти в Киеве — Рада, Скоропадский, Петлюра или даже Деникин. У Главсахара это не получалось, а у «кооператоров» получалось, хотя некоторые из них поплатились у чеки жизнью «за шпионаж» (мало отстегивали). Снабженцы Главтекстиля не могли обеспечить загрузку текстильных фабрик, а их частные конкуренты умудрялись доставлять хлопок из Средней Азии несмотря на фронты, и лён из Могилевщины. Доставляли в огромных количествах кожи для пошива сапог. Везли каспийскую и архангельскую сельдь, бакинский керосин, везли табак и махорку. И конторские (офисные, как бы мы сказали сегодня) принадлежности для главков из Швеции. И даже чай из Китая! Во время гражданской войны!