Роман Гари - Голубчик

• Название: Голубчик
• Автор: Роман Гари
• Жанр: Проза

---

Я вспомнил, где можно найти Грету: на квартире у некой дамы, где принимают до часу ночи - на случай неотложной помощи. У меня и адрес записан: XIV округ, улица Асфодель, 11, хозяйку зовут Астрид. Я отыскал указанный дом и решил скоротать время до без десяти час в ресторанчике напротив за чашкой кофе, с тем расчетом, чтобы явиться под занавес, когда клиентов уже не ждут и мой визит будет приятной неожиданностью. Ровно без двенадцати час я встал, перешел через улицу и позвонил. Открыла горничная, а встретила сама хозяйка, весьма приятная почтенная дама с радушной улыбкой.

- Здравствуйте, мадам, я к Грете.

- Грета сегодня не работает. Но у меня есть еще три милые девушки. Войдите, я вам покажу.

Я вошел в гостиную, заставленную мебелью и заваленную всякой дребеденью, и сел в мягкое кресло. Выбор в таких делах оскорбляет женскую гордость, а я не хотел никого обидеть и, едва вышла первая девушка, сказал, что она меня устраивает. Однако вмешалась хозяйка:

- Постойте, есть еще две. Вы должны посмотреть на них тоже. У нас такое правило: чтобы у всех были равные шансы.

Вторая оказалась пикантной вьетнамкой, но я не мог бы утешаться с ней из-за ужасов вьетнамской войны. Какое удовольствие среди таких бедствий?!

- Есть еще негритянка, - сказала хозяйка, и в комнату вошла мадемуазель Дрейфус.

"Вошла в комнату" - это все, что я могу сказать за неимением слов вулканической силы, способных передать" что сделалось со мной, когда мадемуазель Дрейфус вот так взяла и вдруг вошла в комнату. Я затрепетал: значит, она не уехала в Гвиану, значит, ничего не потеряно, все снова возможно, доступно и близко, никаких преград. Неисповедимы пути Господни, видно, он заглянул в сей благословенный притон.

Да, это она, мадемуазель Дрейфус, вот ее кожаная мини и сапоги выше колен. Я постарался скрыть изумление - пусть не думает, что я не верю в сказки.

Она! В самом деле она. И это не сказка, а явь. Не уехала в Гвиану, на родину певучего выговора, просто переквалифицировалась.

Я с такой нежностью прижимал к груди шляпу, что сводня - произношу и это слово с благоговением, - проницательно разгадав психологический ребус, проступивший на моей блаженной роже каплями пота, сказала:

- Я вижу, вы сделали выбор. Пожалуйте сюда.

Под напором бурных чувств у меня подгибались ноги: певучий выговор при мне, никто не уехал в Гвиану, как хорошо все то, что хорошо кончается.

Одного я страшно боялся: как бы не вырвалось наружу удивление, не сорвался в силу слабости придушенный возглас, а то мадемуазель Дрейфус подумает, что я не ожидал найти ее в борделе. Было бы не к лицу ударить в грязь и запачкать мадемуазель Дрейфус.

- На "да" нет суда, - неуклюже пошутил я.

Но мадемуазель Дрейфус не расслышала - мы уже входили в уютную комнату без окон, зато с широкой кроватью и зеркалами на всех стенах для полноты обзора. Мадемуазель Дрейфус целомудренно закрыла дверь, подошла ко мне, обхватила за шею, прижалась бедрами и улыбнулась:

- Кто тебе сказал, что я здесь работаю?

- Никто. Просто повезло. Обломилось. А это вам... Тебе...

Переход на "ты" через Альпы прошел как по маслу.

- Возьми...

Я протянул ей фиалки. Почти вся вода высохла от долгой ходьбы и переживаний.

- Но раз ты принес цветы, значит, знал, где меня искать.

- Бывают счастливые совпадения. Мне сказали в управлении, что ты уехала в Гвиану.

Она раздевалась. Без всякого стеснения, как будто мы незнакомы.

Я же не решался расстегнуть брюки. Все не так. Неправильно. Брюки надо снимать в конце, после всего, перед уходом - тогда уже ничего. А так неправильно, ей-богу.

- ...в Гвиану, - промямлил я, стараясь для начала овладеть хоть собой.

Она присела на биде, стыдливо повернувшись ко мне спиной.

- Ну да, я так всем сказала, для простоты. Раньше я подрабатывала здесь только по вечерам, а наутро приходилось вскакивать и к девяти опять бежать в управление, так что я страшно выматывалась. Да и работа там нудная, надоела до смерти. Сюда приходила как выжатый лимон, на вечер никаких сил не оставалось. Вся эта бесконечная статистика, машины, клавиши не для человека, а для робота.

То ли дело здесь: пусть не так солидно, зато живее и разнообразнее. Общаешься с людьми, близко сходишься с каждым. Как будто мы все - большая семья, понимаешь? Приносишь радость другим и сама живешь не зря. Прости за грубость, но постель - не такая тоска, как IBM, У нас кого только не встретишь. Бывает, человек приходит совсем пришибленный, а уходит глядишь, полегчало. И вообще, если бы любовь не продавалась за деньги, могло бы обесцениться и то, и другое. А так укрепляется курс национальной валюты. Посуди сам, если за сто пятьдесят франков ты можешь получить классную девушку, то будешь эти франки уважать. Начнешь к ним по-другому относиться. Поймешь, что деньжата - не мусор, а стоящая вещь.

Она взяла полотенце и теперь, стоя передо мной, вытиралась. Тут меня отпустило, я ощутил прилив родового начала и тоже избавился от одежды.

- Какая ты красивая, Иренэ, - сказал я и потрогал ее грудь.

Она тоже пощупала меня и игриво похвалила:

- Ого, да ты молодцом!

Я почувствовал, что расту у нее на глазах.

Прирост величины заставил меня подумать о членах Ассоциации врачей и их обращении в защиту равного священного права каждого члена общества на свободное зачатие - легко твердить о равенстве величинам, с которыми не сравниться рядовым членам.

Не отнимая руки с залога моего неотъемлемого права, мадемуазель Дрейфус, как бы прощупывая почву, спросила:

- Зачем ты живешь с удавом?

- У нас с ним избирательное сродство.

- Как это?

- Очень просто. Родство душ. Душевное слияние и влияние на почве обоюдотщетного упования. "Упование" есть в любом словаре, только словарям доверять нельзя, от них сплошные недоразумения. Честно говоря, я сам не знаю, что это слово означает, но надеюсь: вдруг что-нибудь да значит. Неясность питает Надежду, таит скрытые возможности. Такова диалектика. Вот я и выискиваю в окружающей среде двусмысленные крупицы запредельного диалекта.

Мадемуазель Дрейфус все поглаживала мои скрытые возможности, и они недвусмысленно возрастали.

- Ты прямо поэт, - сказала она без ехидства. И прибавила:

- Ладно, давай я тебя подмою.

Что ж, не капризничать же - я сел на биде как положено. Она нагнулась и плеснула воды на мой залог священного права. Потом стала перед святыней на колени и принялась намыливать мне зад. Я же тем временем мысленно поздравил себя с тем, что, заботами судьбы, похоже, являюсь счастливым обладателем самого чистого в мире зада.

- Я не стану просить вас делать эту штуку, - сказал я, переходя на "вы", чтобы повысить уровень общения.

- Так гигиеничнее - вымыть все, - возразила она.

- А многие просят?

- Да. Нынче это в моде. Все жаждут раскрепощения, женские журналы только об этом и трубят. И психоанализ велит не подавлять желания.

- Ну да, раскрепощение на службе просвещения.

- Ничего страшного, если чисто вымыто.

- Роза - символ недостижимого идеала, К которому всегда стремятся люди.

- С другой стороны, подмывание имеет для нас чисто психологическое значение, поднимает наше достоинство. Получается, что мы делаем почти то же самое, что сестры милосердия. Своего рода моральная поддержка. Хотя я в ней не нуждаюсь, мое достоинство не страдает. Для меня это занятие совершенно органично.

Мы поднялись, она подала мне полотенце, и я вытерся. Их дело подмыть, а вытирается клиент сам - таков ритуал.

Потом она вытянулась в постели со мной рядом и принялась за мои соски.

Внутри все горело. То ли не придумали еще подходящего мыла, то ли реклама отстает от жизни. Такое упущение! С полным основанием и со слезами на глазах заявляю: рекламные агентства, как ведущие, так и входящие в моду, должны развернуть кампанию по внедрению мягкого мыла специально для розочки, надо расклеить повсюду плакаты и прочее, как было сделано в свое время для детского "Беби-Кадум". Реклама определенно еще далеко не исчерпала всех возможностей, и есть области, которыми она неоправданно пренебрегает.

Втихомолку я вытирал слезы.

- Приголубь меня, - шепнул я.

Время - лучший целитель, жгло уже меньше.

Мадемуазель Дрейфус смотрела на меня озадаченно. Сначала я подумал, что ее смутили мои чешуйки, но усилием доброй воли отогнал наваждение.

- Ты плачешь, милый? Что-нибудь не так?

- Ничего. Просто мне хорошо, л - И от этого ты плачешь?

- От всего. Подыграй мне немножко.

И она подыграла с большим знанием дела. Обхватила меня руками и ногами. Приникла к моей груди, как Божья благодать. В гуще жестких волосков остались капельки воды, навевавшие мысли о заре, росе, утренней неге. Удаление Надежды прошло безболезненно, я только все еще похлюпывал носом. Теперь я как все, с намыленным задом. Распрощался с мыслями о всякой мнимости и инородности и влился в русло, доступное, каждому, как священное право на жизнь. Занял место согласно купленному билету в пункт назначения с гарантией социального обслуживания и полной занятости.