А. Лукин - Чекисты. Книга первая

• Название: Чекисты. Книга первая
• Автор: А. Лукин
• Издательство: Калининградское книжное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1963

В сборник вошли повести и рассказы:

А.Лукин, Д.Поляновский. «Седой»

А.Марченко. Справедливость

А.Розен. На пороге нашего дома

В.Дроздов, А.Евсеев. Два года над пропастью

---

Алексей был такой же “крышей”, как и Мария Ильинична, только более эффектной, и прикрывал он не Кудрю, а Митю Соболева, и не только прикрывал, но и обеспечивал его деньгами, оружием, связью и зачастую документами. Однако весной 1942 года неожиданно для всех барон был арестован гестапо. Арестовали его якобы за незаконную продажу золота. Правда, спустя десять дней он был освобожден. Но у Максима было такое правило: если человек побывал в гестапо, дел с ним больше не иметь. И это было верно, потому что за “бароном”, как оказалось потом, вели непрерывное наблюдение пять агентов гестапо и абвера. Вдобавок выяснилось, что радист “барона” также вызывался в гестапо. Пользоваться его рацией Кудре было нельзя.

Последняя ниточка, связывавшая его с Центром, порвалась.

И Максим решил идти в Москву. В попутчики он выбрал себе боевика Жоржа Дудкина — бывшего работника Киевского уголовного розыска, парня атлетического телосложения и отчаянной храбрости. Руководство группой на время отсутствия он передал своему помощнику Мите Соболеву — старому чекисту, работавшему в органах еще с 1918 года.

Он был готов ко всему и придумал хороший предлог на тот случай, если по дороге его схватят гестаповцы: Иван Кондратюк, сын священника из Мерефы, расстрелянного Советской властью, идет в Харьков, чтобы восстановить свои права на наследство. На базаре он накупил всякой мелочи — камешков для зажигалок, крестиков, карандашей, чтобы кормиться, продавая их селянам. На всякий случай в подкладку зашил золотые монеты.

Было начало апреля, но в полях еще лежал снег и Днепр стоял, скованный льдом. Зима в тот год была на редкость долгой и холодной. Вдвоем с Дудкиным они тайно перешли на левую сторону Днепра.

И надо же так случиться, что через несколько дней в дом Марии Ильиничны постучались и, назвав условный пароль: “Чи здесь живе Иван Данилович?”, вошли двое наших разведчиков. Это украинские чекисты позаботились о Максиме и прислали ему денег. А когда они попрощались, в дверь снова кто-то тихонько стукнул. Мария Ильинична открыла. На пороге стоял грязный оборванный мальчик и держал в руке смятую бумажку.

— Ты что?

— Вам от Ивана Даниловича.

Ноги у нее подкосились, когда она прочитала несколько слов, наспех написанных карандашом: “Я задержан. Ты как жена можешь меня выручить”. Она отогрела и накормила мальчика, и он рассказал, что Иван Данилович был схвачен жандармами где-то в 80 километрах от Киева, избит и брошен в Дарницкий лагерь, где находится в специальном отделении полевого гестапо.

Живыми оттуда не выходили.

Две старухи — мать Груздовой и ее свекровь — и она сама всю ночь обсуждали, что делать. Решили: надо выручать. Иного мнения был Соболев: нельзя идти на явную смерть. Мария Ильинична сама отдавала себя в руки гестапо, могла быть провалена вся организация.

Она еще раз обдумала все и рассудила так: я отвечаю за жизнь Ивана. Раз он просит — значит, надо.

Рассказ Груздовой о том, как она выручала Максима, мы воспроизводим с ее слов.

Смелость города берет

Лишь рассвело, я бросилась к Лантуху — помните нашего соседа, который так нетерпеливо дожидался немцев? “С Иваном несчастье, выручайте!” И рассказала ему, что немцы забрали много студентов мединститута, в том числе и Ваню, бросили в Дарницкий лагерь и должны вывезти в Германию и что якобы я уже была в лагере и мне посоветовали подать заявление на имя коменданта, подписанное людьми, знавшими Кудрю с положительной стороны.

— Ай-ай-ай, — развел руками Лантух, — такого щирого украинца забрали. Нет, Ивана Даниловича мы не отдадим.

И он побежал к соседям, сочинил бумагу, сходил в домоуправление, и скоро я с листом, в котором свидетельствовалась полная благонадежность Ивана Даниловича Кондратюка, летела домой.

Идти в лагерь — это недалеко от Киева — я решила не одна, а со свекровью. Прасковьей Яковлевной: пусть товарищи узнают, что со мной случится. Добрались до Дарницы, подошли к охране. По правде сказать, руки, ноги дрожат, но иду. Прошу полицаев:

— Пустите к коменданту.

— Не велено.

Даю пятьсот рублей.

— Проходи.

Так я оказалась на территории Дарницкого лагеря. То, что я увидела здесь, было ужасно: заключенным не давали ни пищи, ни воды. Даже к луже было нельзя подойти — стреляли. Я шла мимо пожарной бочки с зеленой гнилой водой; возле нее лежал застреленный человек. А ведь это была та часть лагеря, где содержались военнопленные. Иван же находился в еще более страшном отделении — для задержанных гестапо.

Вхожу в кабинет коменданта. Чувствую, внутри все похолодело. Но ничего, беру себя в руки. Рассказываю, что разыскиваю Ивана Кондратюка, — он шел на родину, в Мерефу, и, как мне известно, попал сюда.

— Можете говорить по-русски, — усмехается немец. — Я долго жил в вашей стране.

Он достает из шкафа какое-то дело.

— Так вы говорите, Кондратюк ваш муж?

— Муж.

— Какой же он муж, если уверяет нас, что у него жены нет.

Я даже растерялась.

— Как это нет? — спрашиваю. — Я его жена, вот и документы.

И тут меня осенило.

— Пусть он сам мне это скажет, — говорю я с возмущением и с ходу разыгрываю сцену ревности: дескать, если муж меня бросил, то хочу слышать это от него, а не через немецкого коменданта.

Немец с явным интересом посмотрел на меня. Что поделаешь, женская логика — странная вещь.

— Хорошо, — недоверчиво говорит комендант, — предположим, что он действительно ваш муж. Расскажите, как он был одет, что было у него с собой?

— Одет в теплое полупальто, зимнюю шапку, в карманах — камешки для зажигалок, зажигалки, крестики. Брал, чтобы менять на хлеб.

— А часы у него были?

— Да, золотые, наручные.

— А еще что было у него?

Я мучительно припоминаю: кажется, все сказала, что еще? И тут вспомнила:

— Еще были золотые монеты.

— Где вы их взяли?

— Достались по наследству от его отца, расстрелянного большевиками.

И только тогда, когда я сказала про эти золотые рубли, я почувствовала, что комендант начинает верить мне. Верить, но еще не доверять.

Нельзя терять времени, и я бросаюсь к нему:

— Умоляю, разрешите мне свидание с Иваном. Как же так, Советская власть нас преследовала, теперь вы, наши освободители, начали…

Но слова мои не очень действуют.

— Вспомните, — снова обращается ко мне немец, — какое белье было у вашего мужа?

Как же не вспомнить, когда я сама на дорогу штопала Максиму рубашку!

— Голубое, на правом рукаве ниже локтя штопка.

— Хорошо, — неожиданно говорит немец, — свидание я разрешу, но отпустить не могу.

И он распорядился, чтобы привели Ивана.

Я содрогнулась, когда увидела его. Он был страшно грязный, оборванный, в чужих рваных ботинках. И тут словно какая-то сила подняла меня и толкнула ему навстречу. Кинулась ему на шею, начала целовать и плакать.

— Боже, почему ты здесь?! — реву я в голос. — За что нас так преследуют всю жизнь! — а сама тихонько спрашиваю:

— Что делать дальше?

Он так же тихонько отвечает:

— Проси.

Увели Ивана. Бросил он на меня взгляд — долгий, понимающий, словно бы прощался со мной, с товарищами. И я опять кинулась к немцу. Сую ему в руки характеристику, подписанную Лантухом.

— Прочтите, герр комендант, и вы увидите, какой это замечательный человек.

— Вижу, вижу, — говорит не так сухо, как раньше, комендант. — Вы хорошие люди, но есть же среди украинцев и плохие, коммунисты, партизаны, потому и к вашему Ивану такое отношение.

Тут вошел какой-то пожилой офицер в форме “СС” — видно, начальник коменданта. Они поговорили о чем-то по-немецки: я почувствовала, что речь идет обо мне и эсэсовец соглашается с комендантом.

— Мы бы отдали вам Ивана, — сказал комендант, когда эсэсовец вышел, — но документы на него уже отправлены в пересыльный пункт.

Это значило, что я опоздала, — завтра Ивана повезут в киевское гестапо.

Я взмолилась:

— Разрешите мне самой пойти за ними. Я думаю, что там тоже есть благородные люди.

И комендант разрешил.

Все складывалось так удачно, что я даже не верила своему счастью. Мы со свекровью отправились в пересыльный пункт. Немец-офицер распечатал пакет, удивленно покачал головой, но ничего не сказал, отдал мне бумаги Ивана.

Вышел ко мне Иван. Вернули ему одежду.

— А золото вы должны оставить, — предупредил комендант. — Приказ фюрера.

Я расхрабрилась, говорю:

— Нет такого приказа, герр комендант. — Гляжу, Максим усмехается, достает золотую монету и кладет на стол перед ним.

Немец взял:

— Пусть это останется у меня на память о такой хорошей украинской семье, как ваша.

А Иван, как только мы отошли от лагеря, сказал:

— Надо скорее освобождать Жоржа. Пропадет. Здесь у него слишком много знакомых.