Александр Западов - Новиков

• Название: Новиков
• Автор: Александр Западов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1968

Посвящена Новикову Николаю Ивановичу (1744–1818), русскому публицисту и издателю.

---

— У меня много еще о чем говорить с тобой, но сейчас не могу, вы еще больше рассоритесь.

— Мне крайняя нужда открыть вам мою душу и сердце, — шепотом отвечала Екатерина.

Она твердо знала, что грозу удалось отвратить, и легкой походкой вышла из комнаты вслед за мужем.

2

Между тем война с Пруссией продолжалась. Союзники — Австрия, Швеция, Франция, Россия — были недовольны друг другом, не рисковали деньгами и солдатами. Фридрих, отлично осведомленный о раздорах в стане противника, искусно лавировал и находил пути к спасению. Частные цели, которые преследовались каждым союзником, мешали достижению общей — разгрому Фридриха II.

Русская армия одержала ряд блистательных побед над пруссаками, побывала в Берлине, казалось, конец войны близок.

Однако ратный труд русских солдат и военачальников стал напрасным. Императрица Елизавета Петровна 25 декабря 1761 года умерла. На трон вступил государь Петр Федорович.

Он поспешил закончить Семилетнюю войну.

Все завоевания России были утеряны.

Жалкий полупьяный недоросль, голштинский прапорщик по кругозору, ненавистник России, фанатично преданный прусскому королю, Петр Федорович менее кого-либо другого подходил для роли российского императора, но волею обстоятельств должен был исполнять ее в течение полугода. Продолжать непристойную комедию власти ему не позволила собственная супруга Екатерина Алексеевна.

Раньше Петр Федорович играл фарфоровыми солдатиками, не жалея разбивать фигурки тех, что назывались убитыми. Ныне пришел ему час играть живыми гвардейцами, командовать маршировкой, парадами, приказывать генералам и публично пить здоровье обожаемого Фридриха II.

Будущий сотрудник новиковских изданий, в ту пору офицер Андрей Тимофеевич Болотов по приезде своем в Петербург наблюдал церемонию вахтпарада при новом императоре и оставил рассказ о ней в своих записках.

Из окна дома, в котором он квартировал, Болотов увидел батальон гвардии, распудренный, одетый в новые кургузые мундиры прусского образца, только что введенные Петром III для русской армии. Перед первым взводом шагал низенький и толстенький старичок с эспантоном — палкой, обозначавшей офицерское достоинство, — и в мундире, унизанном золотыми нашивками, с голубою лентой через плечо — знаком ордена Андрея Первозванного.

— Это что за человек? — спросил Болотов у стоявшего с ним рядом князя Урусова.

— Как, разве вы не узнали? Это князь Никита Юрьевич.

— Никита Юрьевич? Неужели Трубецкой?

— Точно так, — ответил князь.

Болотов удивился.

— Что вы говорите? — воскликнул он. — Господи помилуй! Как же это? Князь Никита Юрьевич был у нас генерал-прокурором и первейшим человеком в государстве. Разве нынче он не тот?

— Он по-прежнему генерал-прокурор, но сверх того недавно пожалован фельдмаршалом.

— Умилосердитесь, государь мой, — сказал Болотов. — Я, как и все, считал его дряхлым стариком, отягощенным болезнию ног. Ведь по этой причине он и во дворец и в Сенат по нескольку недель не ездил.

— О, — отвечал, усмехаясь, Урусов, — это было во время оно, а ныне у нас и больные и здоровые, молодые и старички поднимают ножки, маршируют и так же, как и солдаты, хорошенько месят грязь.

Государь послал к Фридриху II своего любимца Гудовича с уверениями в преданности и дружбе. В ответ Фридрих отправил в Россию полковника Гольца, и этому пруссаку Петр III приказал подготовить проект мирного договора.

Гольц сам не стал ничего писать, тотчас же снесся с Берлином, получил оттуда текст, составленный под диктовку прусского короля, представил Петру III — и документ получил его утверждение.

По мирному договору Фридриху возвращались все земли, занятые в войну русскими полками, Россия и Пруссия заключали между собой союз, обязываясь помогать друг другу при нападении третьей стороны.

Фридрих II находился в самом отчаянном положении, он готов был пожертвовать многим, чтобы спасти хоть что-нибудь из своего королевства, и даже мог отдать России Восточную Пруссию — правда, надеясь при этом поживиться за счет Польши. Ему никогда не снилось, что русский император пренебрежет победами своей армии. Недаром Фридрих после заключения мира так охотно поднимал на торжественных обедах тосты в честь русского императора, приговаривая, что он «не может довольно часто пить столь дражайшее здоровье».

Оценивая этот позорный для России мир, поэт Александр Сумароков писал:

Российски лавры увядали
И отдавалися врагам,
Которых россы побеждали,
Повергла россов к их ногам.

Совершив столь решительный поворот во внешней политике, ставши другом заклятого врага России, новый император занялся политикой внутренней. Он приказал вернуть из ссылки знатных иноземцев, отправленных в Сибирь покойной государыней за политические интриги и корыстолюбие, — Миниха с сыном, семью Лилиенфельда, хирурга Лестока. Им покупали дома, возвращали имения. Только Бестужев, бывший канцлер, высланный Елизаветой, продолжал оставаться в своем поместье — царская милость его не коснулась.

Ближайшими советниками государя стали его родственники — прусский генерал принц Георг, ныне генерал-фельдмаршал и полковник лейб-гвардии Конного полка, и принц Петр-Август-Фридрих Голштейн-Бекский, фельдмаршал и командующий войсками в Петербурге, Ревеле, Нарве, Эстляндии и Финляндии. Составлением указов занимался тайный секретарь Дмитрий Волков, великий дока по письменной части.

Одним из произведений Волкова был манифест о вольности дворянской. Документа этого ждали: русское дворянство давно тяготилось обязательной службой.

«При Петре I, — говорилось в манифесте, — дворян приходилось понуждать служить и учиться, от чего, правда, последовали неисчетные пользы: невежество переменилось в здравый рассудок, увеличилось радение о пользе общей, прилежность к службе умножила число искусных и храбрых генералов, гражданские дела вершат сведущие и годные люди. Благородные мысли вкоренили в сердцах истинных патриотов любовь и верность государю, и поэтому теперь нет причин дальнейшего понуждения к службе. Все дворяне, статские или военные, вольны либо продолжать служить, либо выйти в отставку. Можно ехать на службу и к иностранным государям, возвращаясь, однако, если призовет российское правительство».

В манифесте выражалась надежда на то, что благородное дворянство, чувствуя к себе толикие щедроты, не станет уклоняться от службы и будет учить детей благопристойным наукам в пользу отечества. А тех, кто ни себя, ни детей ни в какие полезные науки употреблять не будет, манифест повелевал презирать и уничтожать, приезд же их ко двору или вход в публичные собрания объявлял нетерпимым.

Дворянство не побоялось презрения верноподданных и толпами стало уходить в отставку. Полки потеряли сотни офицеров, и на порожние места без особого выбора брали иностранцев, благо ехали они в Россию на большое жалованье охотно.

Другое следствие манифеста было совсем неожиданным и принесло популярность этому документу в такой среде, на которую он вовсе рассчитан не был. В народе стали говорить, что вслед за дворянской вольностью будет объявлена вольность для крестьян и бумага-де эта подписана, да только дворяне ее объявлять не хотят и царя придерживают. Вольность — свобода от помещичьей палки, право иметь собственность крестьянину, идти куда хочешь, работать где нравится.

После известия о внезапной смерти государя Петра III у крестьян возникло убеждение, что дворяне погубили царя, чтобы скрыть дарованную народу волю. И как только прошел слух, что Петр Ш жив и идет занимать отнятый у него неверной женой Екатериною престол, под его знамена устремились десятки тысяч бойцов.

Указы Петра III, затронувшие интересы церкви и духовенства, вызывали недовольство в стране. Царь приказал отнимать у монастырей вотчины, брать на военную службу сыновей священников и дьяконов, чего раньше никогда не бывало. Передавали, что государь, призвав первенствующего в Синоде архиерея Димитрия Сеченова, велел ему убрать из церкви все иконы, оставив лишь изображения спасителя и богородицы. Он распорядился также, чтобы священники обрили бороды и ходили одетыми в немецкое платье, как лютеранские пасторы. Все домовые церкви запечатали. Нарушались старые обычаи и порядки, без нужды ломались вековые традиции.

Лейб-компания, привилегированный отряд телохранителей Елизаветы, была распущена. Грехов за ней числилось много, и жалеть о том не стоило, но на место любимцев императрицы, которым дозволялось решительно все, Петр III поставил свою голштинскую гвардию — таких же разбойников и пьяниц, только немецкого происхождения.

Озабоченный больше всего на свете судьбой родной Голштинии, Петр III намеревался отнять у Дании герцогство Шлезвиг, чтобы соединить его с прежним своим владением.