Владимир Максимов - После немоты

• Название: После немоты
• Автор: Владимир Максимов
• Жанр: Публицистика

Владимир Емельянович Максимов родился в 1932 г. Жизнь его сложилась нелегко: он воспитывался в детских колониях, а затем в поисках работы объездил всю Россию, вплоть до Крайнего Севера.

С 1952 г. обосновавшись на Кубани, Максимов решил посвятить себя литературному творчеству. Первый сборник его стихов „Поколение на часах" вышел в 1956 г., первая повесть - „Мы обживаем землю" - появилась в 1961 г. в „Тарусских страницах" под редакцией К. Паустовского. В 1964 г. опубликована его пьеса „Позывные твоих параллелей". Его повесть инсценирована Московским театром драмы в 1965 году и переведена на многие языки.

Максимов печатался в „Октябре", но в 1967 г. имя его (без всяких объяснений) исчезло из списка членов редколлегии, а его произведения со страниц этого журнала. В июне 1973 года В.Максимов был исключен из Союза писателей, а в марте 1974 г. ему было дано разрешение выехать во Францию (на один год). В январе 1975 г. он лишен советского гражданства.

В 1971 году в изд. „Посев" вышел роман Максимова „Семь дней творения", а в 1973 г. - роман „Карантин". Оба этих романа, посвященные острейшим моральным и духовным проблемам современного общества, сразу завоевали большую популярность у читателей.

В 1974 г. был опубликован роман Максимова „Прощание из ниоткуда" - произведение в большой степени автобиографическое. И наконец уже в эмиграции им был написан роман „Ковчег для незваных" - полный глубокого символизма. Произведения В. Максимова переведены на многие иностранные языки.

Предлагаемая здесь книжка под общим названием „Сага о носорогах" обнимает собой памфлет В. Максимова под тем же названием, реакцию на него, а также публицистические выступления В. Максимова на родине и за границей.

---

Владимир Максимов После немоты

В КАЧЕСТВЕ ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЯ

Мне впервые в жизни приходится прибегать к подобного рода обращению, и я делаю это, вынужденный обстоятельствами. Предыстория его такова: в конце 1971 года на Западе, на русском языке, был опубликован мой роман „Семь дней творения", который вскоре перевели (и еще переводят) на ряд иностранных языков. Издание книги вызвало болезненную реакцию со стороны наших соответствующих организаций. Последовал целый набор оргвыводов: вызовы на собеседования с требованием немедленной повинной, запрет публикаций, занесение в „черный список" цензуры и, как результат, лишение средств к существованию.

Не желая обострять ситуацию и нагнетать вокруг своего имени атмосферу ажиотажа, я сделал все от себя зависящее, чтобы событие это прошло как можно более скромно. Но, видимо, это не очень устраивало неких „иксов", жаждущих сделать из своей сверхбдительности источник политических и материальных доходов. Не дождавшись от меня покаяния, они вознамерились покончить со мной в судебном порядке. На недавно прошедшем партактиве Московской писательской организации работник КГБ Абрамов открыто потребовал организационной расправы надо мной, которая облегчила бы карательным органам применение ко мне процессуальных санкций.

Джин, которого эти стражи идейной чистоты так жаждут выпустить из бутылки разлива тридцать седьмого года, прежде всего погребет их самих. Им следовало бы извлекать уроки хотя бы из трагического опыта их погибших предшественников.

Я не настолько наивен, чтобы полагать, будто обладаю хоть какой-то неприкосновенностью. Но если со мною все же что-то случится, то это, по моему глубокому убеждению, не принесет лавров тем, кто будет преследовать в судебном порядке очередного русского литератора за осуществление им его прямой профессиональной обязанности - писать книги согласно своим убеждениям и своей совести.

Москва, 7 марта 1973 г.

СЕКРЕТАРИАТУ МОСКОВСКОЙ ПИСАТЕЛЬСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ СП РСФСР

от Максимова В. Е.

Как мне стало известно, секретариат МОСП РСФСР совместно с бюро секции прозы готовит обсуждение моего романа „Семь дней творения" со всеми вытекающими отсюда оргвыводами. Я и пишу это письмо заранее, ибо заранее знаю степень ваших обвинений и качество ваших доводов. Мне не в чем оправдываться перед вами и не о чем сожалеть. Я, сын и внук потомственных пролетариев, сам вышедший из рабочей среды, написал книгу о драматическом финале дела, за которое отдали жизнь мой отец, мой дед и большая часть двух восходящих ко мне фамилий. Эта книга для меня - результат многолетних раздумий над удручающими и уже необратимыми явлениями современности и горчайшего личного опыта. Если вы, оставшись наедине с собой, непредубежденно и мужественно взглянете в лицо действительности, у вас, я уверен, возникнет множество тех же самых „почему", какие одолевали меня в процессе работы над романом.

Почему в стране победившего социализма пьянство становится общенародной трагедией? Почему за порогом полувекового существования страны ее начинает раздирать патологический национализм? Почему равнодушие, коррупция и воровство грозят сделаться повседневной нормой нашей жизни? Где истоки всего этого, в чем первопричина такого положения вещей? Вот, примерно, те вопросы, которыми я задавался, садясь за работу над книгой. Не знаю, удалось ли мне с достаточной убедительностью ответить хотя бы на один из них, но у вас нет оснований сомневаться в искренности моих намерений. Этим же стремлением помочь своей стране и своему народу разобраться в отрицательных явлениях современности, с тем чтобы, освободившись от ошибок прошлого, безбоязненно двигаться дальше, руководствовались и все мои старшие предшественники от Дудинцева до Солженицына включительно, разумеется, каждый в меру своих сил и дарования. К сожалению, те, от кого зависело взять эти книги на вооружение, не только остались глухи к взыскующим правды голосам, но и встретили их в штыки. Мне трудно судить, кто и почему заинтересован в том, чтобы загнать болезнь глубоко вовнутрь, но в плачевном исходе такого рода лечения я не сомневаюсь: последствия не поддаются учету, бедствия - исчислению. Если наше общество не осознает этого сегодня, завтра уже будет поздно.

Сейчас мне не до бравады, я покину организацию, в которой состоял без малого десять лет, с чувством горечи и потери. В ней - в этой организации - числились и числятся люди, у которых я учился жить и работать. Но рано или поздно каждому из них все-таки придется сделать этот тяжкий выбор. Союз писателей, а в особенности его Московское отделение, постепенно становится безраздельной вотчиной мелких политических мародеров, разъездных литературных торгашей, всех этих медниковых, пиляров, евтушенок - мелких бесов духовного паразитизма.

Я прекрасно осознаю, что меня ждет после исключения из Союза. Но в конце пути меня согревает уверенность, что на необъятных просторах страны, у новейших электросветильников, керосиновых ламп и коптилок сидят мальчики, идущие следом за нами. Сидят и, наморща сократовские лбы, пишут. Пишут! Может быть, им еще не дано будет изменить скорбный лик действительности (да литература и не задается подобной целью), но единственное, в чем я не сомневаюсь, - они не позволят похоронить свое Государство втихомолку, сколько бы ни старались преуспеть в этом духовные гробовщики всех мастей и оттенков.

Со всей ответственностью -

В. Максимов

15 мая 1973 г.

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ГЕНРИХУ БЁЛЛЮ

Глубокоуважаемый коллега!

Признаюсь, Ваше предыдущее заявление об изменениях в Нобелевской речи во имя сохранения неких „контактов" подействовало на меня (да и не только на меня), честно говоря, удручающе. Мир на своем горьком опыте успел убедиться, во что обходятся человечеству односторонние уступки злу и насилию ради их сомнительного умиротворения. Мир слишком хорошо помнит, как под шумок дипломатической эйфории в самом центре Европы дымили первые крематории концлагерей. С тех пор нравственная обстановка вокруг нас изменилась к худшему. Если когда-то безответственная болтовня Чемберлена, Даладье и Компании вызывала у честных людей хотя бы чувство брезгливости, то сегодня убогим апологетам нового Мюнхена, возомнившим себя великими политиками, вручают уже Нобелевские премии мира. Только Всевышний знает, в какую кровавую копеечку влетят нам бесовские игры современных недоумков от дипломатии, но место на скамье подсудимых Второго Нюрнберга, не сомневаюсь, им обеспечено.

Поэтому Ваш голос, снова поднятый Вами в защиту попранной справедливости, вселил во всех нас надежду и уверенность, и уже одно это, само по себе, может служить Вам доказательством его действенности. Но, к сожалению, и в этом, таком чистом и мужественном Вашем выступлении прозвучала настораживающая нота скептицизма и усталости. Утверждение бессилия слова перед материальным могуществом являет собою недопустимую слабость со стороны писателя-христианина. На Суде Времен нам простится все, кроме греха уныния и безнадежности. Слово сильнее поставок и контрактов, тем более, если это слово принадлежит верующему. Лишь бы оно звучало не время от времени, а постоянно, ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Писатель, в силу своего назначения на земле, говорит, руководствуясь в таких случаях не спекулятивной злободневностью, а только потому, что не может молчать. Там, где царствует совесть, нет места закону целесообразности.

В практическом же плане, мировая общественность должна обращаться к разуму и логике власть имущих не по следам прискорбных событий, когда престижные амбиции адресата мешают ему внять призывам со стороны, а перед таковыми. Пример Солженицына и Амальрика прекрасное тому доказательство.

В этом смысле образцом нравственной бдительности может служить академик Сахаров - честь и совесть современной России, выступления которого по острейшим вопросам сегодняшнего мира обходятся ему куда дороже, чем любому из его западных коллег. Сахаров не выжидает „пиковых" моментов текущего дня, когда сказанное им слово принесет ему максимум политических дивидендов. Сахарова не заботит „инфляция" его выступлений. Сахаров совершает поступки и говорит движимый одной единственной указкой - указкой своего большого сердца. И слово его не становится от этого менее весомым и действенным. Именно поэтому тучи над ним в последнее время заметно сгущаются. Спасти Андрея Сахарова от грозящих ему бед - наша общая с вами задача. Когда непоправимое случится, будет уже поздно махать, как у нас говорят, кулаками. В этом Вы смогли убедиться на совсем недавних примерах.

В таком же, но менее заметном положении находятся и многие из нас. Я мог бы привести здесь целый мартиролог имен, которые после „общественного" остракизма поставлены перед новыми, еще большими испытаниями, но список этот занял бы здесь слишком много места, да к тому же имена эти общеизвестны. Поэтому назову лишь близких мне людей, которые, я надеюсь, не останутся на меня в обиде за непрошенное заступничество: Виктор Некрасов, Александр Галич, Лев Копелев, Георгий Владимов, Владимир Войнович, Булат Окуджава, Борис Балтер.