Лев Кузьмин - Ёлинские петухи

• Название: Ёлинские петухи
• Автор: Лев Кузьмин
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Прочая детская литература
• Год: 1980

Герои произведений Льва Кузьмина — деятельные ребята, готовые творить добро.

---

Он повернулся, куда-то там в доме сбегал и вышел на крыльцо с тяжёлою кринкой в руках. На самой голове у него — отцовский пиджак шалашиком, из-под этого шалашика выставляются голые коленки. С крыльца он шагнул прямо в лужу под ливень, и тут я, не разбирая, где глубоко, где мелко, бросился к нему.

Но кринку мне Дёмушка не отдал:

— Прольёшь. Мамка целой велела до избушки донести.

А в избушке сказал:

— Ишь ты, и тут море. Значит, стишок твой правильный. Давай вот, пей топлёное молоко, опрастывай посудину, мы её подставим туда, где капает.

И я всё молоко — целый литр, а возможно, и больше! — выпил, и мы поставили кринку на пол, в то место, куда капало.

— Сыт? — очень серьёзно поглядел Дёмушка на мой живот, и я тоже очень серьёзно живот погладил.

— Не только сыт, а даже настроение улучшилось. Сначала испортилось, а вот теперь улучшилось.

Дёмушка влез на бараний тулуп, свесил с лавки ноги, хлопнул по тулупу ладошкой:

— Тогда садить и рассказывай.

Я задумался, заложил руки за спину.

Я обошёл вокруг кринки, глянул, как шлёпаются в неё частые капли, глянул на Дёмушку, который, посмеиваясь, ждал моего стишка, и вот остановился и решительно сказал:

Нет!
Не еду в край далёкий!
Мне теперь приятней здесь.
Я теперь не одинокий —
У меня товарищ есть.
Пусть колотит ливень в окна,
Пусть повсюду — плюх да плюх! —
Не один теперь я мокну,
А с товарищем…

Тут у меня заело. Заело, как иголку на грампластинке. Я заходил по избушке, заприговаривал:

— А с товарищем… А с товарищем…

— А с товарищем ВДВОЮХ! — подсказал мне Дёмушка и заулыбался. — Вот! Раз мы вместе сочинили такой стишок, то теперь мы товарищи и есть. Хочешь, я тебе тоже что-то хорошее расскажу?

Он поманил меня к себе на лавку и заставил глянуть в исхлёстанное дождём оконце:

— Только не туда смотри, где берёзы, а гляди дальше, за самую деревню.

ЗА ОКОНЦЕМ, ЗА ДЕРЕВНЕЙ

Я прижался носом к прохладному стеклу, но ничего за деревней, кроме дождевой мглы, не увидел. Правда, за этою мглой, за пасмурным и словно бы дымным полем как будто бы что-то синело, что-то громоздилось под низкими тучами, и я прямо так и сказал:

— Как будто бы что-то виднеется. Не то лес, не то гора.

— Правильно! — обрадовался Дёмушка. — Там и лес, и гора, и гремучие сосны.

— Дремучие, наверно?

— Нет, гремучие! Там отдыхает гром, когда ему нечего делать. Если нет грозы, он спит там на ветках.

Мальчик сложил обе ладони, прижал их к щеке и показал, как спит на ветках гром.

Дёмушка и глаза прикрыл, и носом посопел, будто бы уснул, а я засмеялся:

— Придумал? Сам?

— Ничего не сам, а папка. И даже не папка, и даже никто, а так оно и есть по правде. Гром, знаешь, что ещё там делает?

— Клад сторожит, — быстро сказал я. — У вас тут все только про клады и говорят. Но говорить-то говорят, а на деле получается всего лишь…

И я кивнул на хмурое оконце. Но Дёмушка даже приобиделся:

— Клад есть! Клад настоящий! Его только взять надо уметь. Ты знаешь, как взять?

И вновь я пожал плечами, а Дёмушка встал на мохнатый тулуп коленками и весь так и устремился ко мне:

— То-то и оно-то. Вот лучше послушай-ка!

Под корнями, под кореньями,
Под гремучими деревьями,
Земля, расступись!
Клад, появись!
Примчался я, как положено,
Дорогой, никем не проложенной.
На скакунах небывалых —
Крылатых и разудалых.
Двадцать коней в упряжке,
Двадцать коней в пристяжке.
Все белые, словно снежок,
У каждого гребешок,
Масленая головушка
И шёлковая бородушка.
Как встанут на полном скаку,
Так грянут: — Кукареку-у!
Земля, расступись!
Клад, появись!

Вот с такой вот с песенкой, с такими конями и добывают клад! — уверенно сказал Дёмушка и добавил: — В том кладе старинных червонцев полно, а главное — золотое яичко. В яичке — жар-птенчик. Яичко раскокаешь, жар-птенчика поймаешь, и будет он у тебя всегда жить-поживать, как маленькое солнышко. На дворе дождь, а у тебя солнышко. На дворе метель, а у тебя всё равно солнышко, да ещё и чирикает… Правда, славно?

И Дёмушка вновь уставился во все глаза на меня, а я этак невзначай повёл по-за собою рукой по лавке и наткнулся на фотоаппарат. Наткнулся и чуть не подпрыгнул: «Батюшки! Так вот где он меня, снимок-то замечательный, ждёт, вот где! В гремучем лесу, в Дёмушкином кладе. Клады всегда, во все времена водились, их и теперь ещё удачливые люди открывают, так почему бы и нам с Дёмушкой не открыть?»

Я так и закричал:

— Дай слово, Дементий-Дёмушка, что ты всё это не сочинил!

А Дёмушка даже руками развёл:

— Вот те на! Зачем сочинять, когда я и так, ещё до тебя, за этим кладом собирался. А теперь раз мы товарищи, то давай-ка прямо сейчас вот вместе и пойдём.

И я, конечно, опять закричал:

— Пойдём!

И я ринулся прямо туда, где всё ещё лило и плескало, да вдруг встал на пороге.

Дёмушка подбодрил:

— Дождя не бойся. Он ранний. А ранний гость — до обеда, говорит мама. Сапоги с плащом я тебе тоже раздобуду.

— Не в сапогах дело, а где коней возьмём? Все белые, как снежок, у каждого гребешок, да ещё и целых сорок!

— А Спиря на что? Спиря-Спиридоныч один за всех сойдёт. Он вон какой здоровенный. А кроме того, он знаешь у меня какой? Дрес-синро-ван-ный!

ТИП-ТИП, СПИРИДОНЫЧ!

Дёмушка выскочил под дождь, перебежал двор, скрылся в доме. Было слышно, как он там бегает, хлопает дверями то в сенях, то в комнате.

И вот он сам появился на крыльце в полной походной форме — в лёгком плаще-накидке, в ситцевом картузике и в красных резиновых сапожках, а для меня выволок из дому старый брезентовый дождевик и стоптанные сапоги-кирзачи.

Плюхнул ношу прямо на ступеньки, скомандовал:

— Примеряй! Это всё папкино.

Я стал напяливать на себя широченный дождевик, а Дёмушка вытянул из кармана штанишек не то ремённую кошёлку, не то собачий намордник. А потом полез в другой карман, добыл оттуда горстку пшеничных зёрен, присел и ласково заговорил:

— Тип-тип, Спиридоныч, тип-тип…

Спиридоныч, который совсем недавно орал с перепугу чуть ли не на всю деревню, выглянул теперь из хлева с любопытством и безо всяких яких припустил к Дёмушке. На бегу он лишь опасливо посмотрел на веник, но веник теперь не шевелился, и петух вспрыгнул к Дёмушке на колени, склюнул с ладони зёрнышко.

— Вот он у меня какой! Мы с ним с самой весны занимаемся. Как мамка стала на работу в поле уезжать, так и занимаемся. Ведь при мамке петуха не подрессируешь, скажет: «Не дело творишь…»

— А папка?

— Тот не скажет. Тот и сам бы с петухом позанимался, да ему некогда. У трактористов знаешь сколько дела? Ую-юй, брат! Выше головы.

Дёмушка ловко застегнул один ремешок у петуха на белой груди, другой ремешок застегнул под белым хвостом, и это оказался совсем не намордник, а шлейка с поводком. Очень и очень похожая на те шлейки, в которых водят на прогулку маленьких собачек городские жители.

Я удивился:

— Он что? Так вот рядом с нами на поводке и побежит?

— Ещё как! А если ему через каждые полчаса выдавать премию, два-три зёрнышка, то хоть куда с нами пошагает.

— Куд-кудах-тах-тах! — подтвердил Спиридоныч и, как мне показалось, глянул на меня теперь по-приятельски.

ДОБРАЯ ПРИМЕТА

— Итак, в поход! — сказал я весело и нахлобучил на голову брезентовый башлык.

— В поход! — сказал Дёмушка и добавил: — Выгляни сначала за калитку, не идёт ли мама. Если идёт, поход не получится.

Я выглянул. На улице за калиткой было пусто. Там только пузырились мутные лужи на дороге да зябко сутулились под дождём в палисадниках мокрые черёмухи и рябины. И всё там от дождя было серо и черно, лишь рядом с Дёмушкиным двором, словно теремок, блестела железною крышей новенькая, срубленная из свежих брёвен трансформаторная будка. Дождь шлёпал по крыше звонко, и крупные капли висели бусами на проводах.

«Ну что ж… Нам ничего… На нас теперь плащи, а вот как Спиридоныч по такому ненастью пошагает?» — подумал я и обернулся.

Но петуха рядом с Дёмушкой уже не было. На крыльце теперь стояла корзина с плетёной крышкой, петух тихо сидел в ней.

— Сами сначала понесём, — объявил Дёмушка. — Он всё ж таки учёный. Выставлять зря его под дождь всё ж таки не годится.

Но шибко учёный Спиридоныч так крепко отъелся на пшеничных премиях, что Дёмушку корзина с ним тут же и перевесила. Пришлось эту драгоценную ношу нести мне.

Я шагал по деревне и всё боялся, как бы мой пассажир там, в корзине под крышкой, не зашумел.