Рю Мураками - Отель «Раффлз»

• Название: Отель «Раффлз»
• Автор: Рю Мураками
• Издательство: Амфора
• Жанр: Триллер
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-367-00788-6

Главный герой произведения — отель «Раффлз», символ прошлого, которое больше никогда не вернется. На фоне этой центральной фигуры и разворачиваются, переплетаясь, настоящие и воображаемые события.

Обманувшийся в своих надеждах фотограф Кария и молодой искатель приключений Такэо встречают в Сингапуре Моэко — хрупкую и эксцентричную актрису. Герои один за другим выходят на сцену и рассказывают о себе. Их истории перекликаются, возвращаются к своему началу, и мало-помалу перед читателем предстают картины душевных борений и терзаний, что сопровождают отношения двух человек, заблудившихся в лабиринте собственного одиночества.

Это мог бы быть роман о любви и разочаровании, но автор умышленно перетасовывает карты и превращает его в головоломку, которую предлагается разгадать.

---

Актриса и Мэт танцевали вдвоем. Но не танго, где тела партнеров соприкасаются, а диско, где все движения прописаны изначально. Мэт показала ей несколько несложных па, и актриса повторяла за ней, хохоча, словно одна из тех пустоголовых школьниц, которых можно встретить в Токио в районе Хараюку. Действительно ли ей было так весело? Сейчас она напоминала куклу. Казалось, стоит ей прекратить двигаться, как она тотчас же рухнет на пол.

— Спасибо, что приехали, — сказал миллиардер, наливая мне виски «Сингл Малт» двадцатипятилетней выдержки.

На столе живописно располагались жареная утка, черная икра, пирог с белой рыбой, сэндвичи с овощами и соленым языком. Таких продуктов в Малайзии нет. Это что, такое развлечение — пировать в малазийских джунглях?

— Что-нибудь случилось?

Незадолго до этого Мэт шепнула мне на ухо: «На такой вечеринке нажраться — первое дело». Актриса выпила одна почти всю бутылку «Вдовы», а я угощался неразбавленным бурбоном.

— Что ты думаешь о Моэко?

Комната была полна вещей, какие обычно можно встретить в японском магазине подарков для мужчин. Колпак над камином, символ счастья, фотоаппараты «Никон», «Лейка», «Хассель», два арбалета, стойка для компакт-дисков, телевизор с необъятным экраном… как минимум метровой ширины. В подвале у него, наверное, находился винный погребок, на крыше — телескоп, а на чердаке — игрушечная железная дорога. В гараже наверняка найдется мотоцикл для гонок по пересеченной местности, теннисные ракетки, клюшки для гольфа, акваланги и маски. И посуда — венецианского и богемского стекла, баккара, Джинори и Веджвуд. Имелись также компьютеры «Эпсон» и «Эпл». Были и женщины — актриса и танцовщица.

И при этом миллиардер боялся!

— Трудно, — ответил я. Миллиардер кивнул, как будто одобряя.

— Сегодня она выстрелила в меня из арбалета. Его щека была залеплена пластырем.

— Не может быть!

Я крепко сомневался в его словах. Но миллиардер снял пластырь и показал мне рану. Мне хотелось о многом его порасспросить. Например, где и когда вы познакомились? Вы намеревались пожениться? Всегда ли Моэко была такой? Чем она собирается заниматься, если бросит профессию актрисы? На какие доходы живет она сейчас? На гонорар от роли? Пыталась ли она раньше вас убить? Каково заниматься с нею любовью? О чем вы говорили с нею до того, как мы приехали? Как она собирается жить в дальнейшем?

У миллиардера было много чего рассказать, и кроме того, он хотел знать мое мнение. Но мы сидели молча. Что касается Моэко, то меня одолевало множество подозрений на ее счет. Если бы я попытался прояснить все, это стало бы большой ошибкой. Ибо эта женщина на все сто процентов состояла из надуманностей и тайн. Она была загадкой в человеческом обличье. На своей спине она несла огромный знак вопроса, подобно тому как Христос нес свой крест.

— Удивительные женщины, — произнес миллиардер, глядя на актрису и Мэт.

Когда человек загнан в угол, он склонен рассуждать об очевидных вещах.

— Я больше не могу, — прибавил он, проводя пальцем по пластырю.

Мы оба рассмеялись. Это был третий случай за двадцать три года, когда мне было так грустно.

ФРЕЙЗЕРС-ХИЛЛ. ТОСИМИТИ КАРИЯ

Даже когда она подстрелила меня из арбалета да и после того, Моэко совершенно не выказала никаких эмоций. То есть я хочу сказать, что она полностью отвергла всякое общение со мной. Необходимое условие для установления возможности общения — взаимное признание, что подразумевает под собой понимание чувств другого. И когда я говорю, что Моэко отвергла всякое общение, это не значит, что она вообще не открывала рта. По сути, она выказывала какие-то эмоции. Она отвечала мне, когда я с ней заговаривал. Она грустила или же хохотала во все горло… но все это было совершенно невпопад.

Например, если я спрашивал, действительно ли она хотела убить меня, Моэко разражалась смехом. Для нее такая реакция была не внове. С тех пор как я с ней познакомился, во время нашего слишком короткого «медового месяца» и даже ранее, она то и дело смеялась безо всякой причины. Она смеялась, потому что в тот момент вспомнила о чем-то таком, что имело место задолго до этого. Если я спрашивал ее: «Что случилось?», она обычно отвечала: «Ничего». Но в подобных случаях я еще могу понять человека, поскольку такое случается время от времени с каждым. Но если выражение эмоций никак не связано с реальностью, я вижу только два варианта. Когда человек теряет связь с реальностью неосознанно, то можно сказать, что он душевнобольной. А если человек все-таки понимает, что он делает, то тут можно говорить лишь об отказе от общения с другими. Строго говоря, можно утверждать, что в каком-то смысле в отказе от общения всегда заложено безумие.

Когда она выстрелила в меня из арбалета, я испытал шок, но ее отказ от общения был куда страшнее. Именно по этой причине я позвонил тому молодому человеку из туристического агентства. Найти номер его телефона не составило особого труда.

Я уже видел, как резко менялась Моэко при появлении нового лица. И хотя наша с нею обратная связь полностью редуцировалась, то, что Моэко еще могла общаться с посторонними, говорило в ее пользу. Значит, она еще была способна держать себя в руках. Если человек не в состоянии разговаривать с водителем такси или служащим аэропорта, это означает, что он спятил окончательно. И наоборот, если человек может спокойно беседовать с посторонними, у него еще остается шанс.

Молодой человек и его девушка проявили и ум, и такт, что большая редкость для жителей Сингапура.

Моэко совершенно не в состоянии общаться с людьми, лишенными этих качеств. Увидев своего гида и барышню, она оживилась. Они привезли для нее бутылку «Вдовы Клико», что ей чрезвычайно понравилось. Моэко неплохо повеселилась, танцуя с девчонкой.

Но это не было ее нормальным состоянием. В свое время она набрасывалась на меня с руганью, пыталась задушить во сне — конечно, это трудно назвать нормой, но все же в ней чувствовалась хоть какая-то жизнь. Я спрашивал себя, не сыграл ли главную роль в ее преображении отказ от актерской профессии. С этим же вопросом я обратился и к гиду, но он ответил, что ничего не знает об этом. И только когда Моэко, не попрощавшись, ушла спать, мы смогли спокойно поговорить.

— Она гениальная актриса, вам известно это?

— О да, я понимаю…

— Когда такая женщина перестает сниматься, ее энергия остается запертой внутри нее и не может проявиться вовне.

— Так вы думаете, что ее свела с ума ее же внутренняя энергия?

Я кивнул. Молодой человек недоверчиво покосился. К разговору подключилась девушка.

— У меня такое впечатление, будто она играет какую-то роль, — сказала она.

— Роль? — удивился молодой человек.

Мы перешли на английский. В каком-то смысле разговаривать стало проще, но отразить определенные нюансы мне по-английски трудно.

— Так кого же она играет?

— Женщину. Настоящую женщину и никого больше. Пролетел тихий ангел. Долгое время никто не произносил ни слова; мы поняли, что очень устали, и все трое разошлись спать, даже не пожелав друг другу спокойной ночи. Теперь мне кажется, что все-таки нужно было поговорить побольше с этими людьми.

Среди ночи — не знаю, который был час, — я вдруг почувствовал, как Моэко проскользнула в комнату и стала около моей кровати. В окно я увидел, что на землю опускается туман. Он надвигался подобно плотному белому покрывалу, и на его фоне я видел ноги Моэко, приближающейся ко мне.

Сколько прошло времени, я не помню. Во Вьетнаме во время сторожевых рейдов и в засадах было то же самое. Несмотря на сильнейшее напряжение и страх близкой смерти, изможденное тело не могло противостоять сну. На самом деле сон вызывала не сколько физическая усталость, сколько желание избавиться от томительного ожидания появления противника. «Ты в непроходимых джунглях, — сказал я сам себе. — Сейчас ты лежишь не на своей шведской кровати, а на влажной земле в дельте Меконга». Во время войны рядом со мной всегда находился опытный офицер правительственных войск, но теперь я был совсем один. Как-то раз — я уж не помню, где это случилось, — мы лежали неподвижно в засаде, и я наблюдал дождь из падающих звезд. Метеоры разрезали небо, словно глумливая ухмылка, в тяжелом и влажном тропическом воздухе, они скользили по небосводу, оставляя за собой мерцающий вытянутый след. Подобно этому Моэко возникла у меня в комнате.

— Сфотографируй меня.

Она вытянула вперед руку, но в ней вместо арбалета я увидел фотоаппарат. Лицо ее выглядело совсем по-детски, взгляд был прозрачен. Я на всякий случай закрыл грудь кипой газет, что лежали на ночном столике, и вдруг мне стало ужасно стыдно. Зачем же я был во Вьетнаме, зачем мне надо было смотреть на обгоревшие трупы с оторванными конечностями? Я не раз задавал себе этот вопрос, и каждый раз мои внутренности обжигала волна стыда.