Яков Кротов - Военная Россия

• Название: Военная Россия
• Автор: Яков Кротов
• Жанр: Религия

Военное государство отличается от обычного не военными, а штатскими. Военное государство не признаёт автономности личности, право (пусть даже в виде идеи полицейского государства), согласно лишь на приказ как абсолютный произвол.

Россию часто характеризовали как страну рабов и господ. К сожалению, реально это страна генералов и солдат. Никакого рабства в России не было и нет. Рабом сочли военного. Ошибка понятная: солдаты, как и рабы, бесправны и живут не по своей воле и не по праву, а по приказу. Однако, есть существенная разница: рабы не воюют. Ещё ни одна империя не создавалась армией, состоящей из рабов. Российская империя — не исключение. Не рабами царя были её жители, не холопами, не верноподданными, а военнобязанными. Здесь — качественное отличие России от Руси, которая была разной в разные века, но никогда не была военизированной державой. Здесь — качественное родство России со Спартой, с имерией ацтеков, с Оттоманской Портой и прочими людскими полчищами, в которых главное было не национальность и вера, а желание завоевать и готовность выполнить приказ.

---

Советский период показывает, как смена формы не затрагивает военного содержания. Марксизм был понят как описание войны классов, и в ходе этой войны Россия, обороняясь от завоевания буржуями, должна завоевать весь мир в единое "человечье общежитье".

Российские реформы 1861 года, как и революции 1905 и 1917 годов, были проявлением не воли общества к свободу и закону, а недовольства неудачами в войне — с Англией, Японией и Германией соответственно. "Александр II встал на путь освободительных реформ не в силу своих убеждений, а как военный человек, осознавший уроки Восточной войны", — писала историк Л.Захарова (Захарова, 2006). Совершенно естественно, что все эти реформы заканчивались в тот момент, когда армия восстанавливала — или страна решала, что армия восстановила — свою боеспособность. Армия — вот объект и субъект реформ, армия-народ и народ-армия.

Миф о том, что России угрожает завоевание, был соединён с мифом о русском царе как воине и завоевателе. Ричард Уортман, исследовавший символику русской монархии, писал:

"Преобладание исполнительной власти отражало ещё более влиятельный этос господства, выраженный и воплощённый в мифе, в нарративе завоевания. Этот нарратив отождествлял монарха с иноземными источниками суверенитета и изображал его фигурой, превосходящей всех подданных в добродетели и героическом подвижничестве. Каждый монарх, взойдя на трон, создавал собственный сценарий мифа, который, в соответствии с культурной идиомой эпохи, драматизировал его удалённость, а следовательно, и превосходство над подвластным ему народом. Император, мало того что считался помазанником Божиим, представал творцом прогресса, приверженным общему благу" (Уортман, 2004, 24).

На Западе правовые государства возникали в результате мифа о свержении: боясь низложения, короли соглашались с автономией судов и с обеспечением права собственности. Взамен монарх получил быстрый экономический рост в стране. В России угроза свержения отрицалась, утверждалось, что русский народ отвергает либеральные идеи и боготворит своего царя. Что верно — пока царь успешен как воитель, иначе его ждёт участь Николая II. "Это был этос, отличавший российское самодержавие не только от западных монархий, но и от японской, которая приспособилась к европейским юридическим и конституционным формам с целью усилить и модернизировать монархическое государство" (Уортман, 2004, 25).

Монархия в России не собиралась себя усиливать, она собиралась оборонять Россию до завоевания всех соседних земель и земель, соседствующих с соседними. Отсюда поразительная извращённость мышления, когда "огромный размер" страны выставляется как причина единодержавия и централизации. "В таком разобщении и рассеянии централизация властей представляется необходимостью", — писал Победоносцев в 1960-е (Цит. Уортман, 2004, с. 29). В реальном мире и по нормальной логике, именно огромный размер страны требует децентрализации власти.

К президентам наблюдения Уортмана тоже относятся.

Ко крестьянам то же. Современные исследователи часто критикуют жалостливый миф XIX столетия о несчастном забитом крестьянстве России, подчёркивая, что у крестьян был «мир» — община, которая создавала вполне надёжное правовое и экономическое пространство. Проблема не в том, что «мир» не мог сопротивляться дворянскому произволу; не так часто случались Салтычихи. Проблема в том, что русское крестьянство было прежде всего — как и русское дворянство — военным сословием. Оно завоёвывало новые земли, оно их осваивало. Русские Платоны не размышляли о бытии, они- Платоны Каратаевы, завоёвывавшие бытие. Судьба крестьянина в России подобна судьбе янычара в Оттоманской Порте, но ведь янычаров как-то не принято считать только жертвами.

Русское «отвращение к труду», лень, «обломовщина» есть нормальное для солдата состояние. Ратный труд несовместим с трудолюбием. Штольц — штатский, Обломов — военный. Если бы началась война, Обломов был бы генералом почище Ермолова. Недаром Лесков создал в «Левше» миф о генерале Платове, который без войны был способен только лежать на «досадной укушетке». Обломовский диван и есть та укушетка. Нормативный русский — Илья Муромец, треть века лежащий на печи, а потом разносящий на клочки окружающий мир и опять опускающийся на печь.

КАМУФЛЯЖ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ

Ложно определение объекта истории России. «Россия» есть не название страны, а название империи. Эта империя родилась в XV веке из того, что осталось после распада Золотой Орды на ее западных, славянских окраинах. От Орды «Россия» унаследовала неудержимое желание утверждать себя за счет завоеваний, пусть даже в ущерб внутреннему содержанию.

Название «Россия» было заимствовано идеологами империи из греческого лексикона и заменило самоназвание «Русия». "Русская земля" — исторически первоначальное название ("откуда пошла есть Русская земля", — так начинается "Повесть временных лет"). Это название построено абсолютно по тому же принципу, что и "Немецкая земля" — «Дойчланд», "Английская земля" — «Ингланд». Для империи нужно было другое название.

Новорожденная империя осуществляла агрессию не только в пространстве, но и во времени. Любое государство создает миф о своей древности, стараясь возвести себя к наибольшей древности, по возможности — к началу времен. У англичан есть романтизация саксонской и кельтской древности, от которой в собственно английской культуре почти ничего не осталось.

Особенностью идеологии российского империализма было то, что он творил миф о своей древности, возводя себя не к XIV–XV векам, а к IX–X столетиям, — но пространством мифа выбирал не свою территорию, а территорию, которую требовалось завоевать, территорию "Киевской Руси", к которому Москва имела такое же отношение как Кенигсберг — к империи Карла Великого. Нежелание признать реальность своего позднего рождения включало в себя нежелание признавать реальность рождения Украины и Белоруссии, да и прибалтийских государств тоже.

О разрыве между Киевской и Московской Русью писал ещё в 1962 г. Джеймс Биллингтон (Биллингтон, 2004. с. 214)., которого за это критика "интеллигентные патриоты" Г.Флоровский и Д.Лихачёв.

Ложно определение субъекта истории. Кто населяет Россию? До 1917 года — подданные царя, после 1917 года — советские люди, с 1991 года — россияне. Имперское сознание отказывалось признавать русскими всех жителей страны, как это делалось в других империях, в том числе, Британской. Там, где империализм шел не только сверху, но и снизу, национализм был способен поставить национальное выше племенного. Еврей или алжирец получали признание в качестве французов. Индус или пакистанец становятся англичанами. Российский империализм шел только сверху, подавляя не только независимость завоеванных народов, но и независимость русского народа, подавляя национализм и патриотизм, которые тогда зрелы, когда включают в себя не противостояние «инородцам», а готовность ассимилировать всякого.

Ложно положение историка России. В отличие от историков Запада, в России историк не имеет автономного положения, ведь не имеет автономии и университетская система, нет ни политической, ни экономической автономии интеллектуальной среды. Во второй половине XIX века появилась автономия исторической науки, но революция вернула все в лоно деспотии. Чем большие обобщения требуются от историка, тем больше он обязан лгать в угоду власти. Относительная объективность может достигаться лишь в исследованиях на очень маленькие, неинтересные для власти темы, но историки трусят и здесь, потому что власть всегда может политизировать самую, казалось бы, безобидную тему. Поэтому изучение истории России требует делать поправку не только на те особенности исторического познания, которые характерны и для историографии Запада, но и на российский деспотизм.

Один из самых странных мифов российской истории — будто бы армия тут не влияет на политику. Между тем, все изменения в политическом строе, не говоря уже о переворотах, санкционировались армией. Первая русская революция не была поддержана армией и закончилась провалом, вторая и третья пользовались поддержкой армии — и увенчались успехом. Династия Романовых пришла к власти благодаря тогдашней армии — казакам. Ельцин победил Горбачёва благодаря поддержке военных — которым он дал новую жизнь, отдав в качестве игрушки Чечню. Лубянка удержалась у власти лишь потому, что задобрила армию деньгами. Отчасти миф основывается на том, что армия в России не существует отдельно, как во многих странах. Армия есть общество, она перемешана со всеми общественными слоями и составляет костяк этих слоёв. Царь, генсек, президент, — прежде всего главнокомандующие. Ярче всего это проявилось в Николае I, Николае II, Путине этих полковниках на престоле, но и другие русские властители не штатские были.