Аркадий Львов - Двор. Книга 2

• Название: Двор. Книга 2
• Автор: Аркадий Львов
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-8159-0271-3

Довоенная Одесса…

Редко можно встретить такое точное описание столкновений простого советского человека — не интеллектуала, не аристократа, не буржуа и не инакомыслящего — со скрытым террором и повседневным страхом. Бывшие партизаны и бывшие мелкие торговцы, евреи и православные, оппортунисты и «крикуны», герои и приспособленцы, стукачи и партаппаратчики перемешаны друг с другом в этом закрытом мирке и являют собой в миниатюре символ всей страны. Они вредят другим и себе, они обнимаются, целуются и много плачут; они подтверждают расхожее мнение, что советское общество состояло из людей, которые его вполне достойны, и что существует своеобразное соглашение между человеком, сформированным коммунистической системой, и самой системой.

---

Клава Ивановна потребовала от Ади, пусть даст честное слово приходить каждое воскресенье в гости. Адя дал честное слово, три воскресенья подряд аккуратно приходил, потом начал пропускать.

Сразу после Нового года Тося Хомицкая получила из Польши фотографию, где Степа был снят вместе с Колькой, и письмо, которое они написали вдвоем — половину отец, половину сын. Колька отпустил себе усы, трудно было сразу узнать. Во дворе все удивлялись и говорили, что такая встреча отца и сына — редкое счастье и хорошее предзнаменование: Бог как Бог, но судьба таки есть.

Спустя полторы недели Москва давала салют войскам 1-го Белорусского фронта, освободившим столицу Польши город Варшаву. Через два дня прибыло извещение, что Хомицкий Николай Степанович пал смертью храбрых в боях за Родину. На другое утро почтальон принес от Кольки письмо, но передать Тосе не было возможности: она закрылась у себя в комнате, никого не хотела видеть и не отвечала на стук. Клава Ивановна боялась, что она наложит на себя руки, и предлагала взломать дверь, но Иона Овсеич был категорически против: есть люди, которым надо полное одиночество, чтобы пережить свое горе.

Через три дня Тося сама открыла дверь, пошла на работу, а когда вернулась, опять закрыла, и так повторялось каждый день в течение месяца.

Феня Лебедева глубоко переживала за Тосю и никак не могла успокоиться: батька, который три с половиной года на фронте, живой, а сын, не успел гимнастерку застегнуть, — уже на том свете. Мадам Малая, когда слышала эти рассуждения, просила Феню закрыть свой рот: сердце обливается кровью за погибших, но за живых надо только радоваться, а не противопоставлять.

На День Красной Армии, двадцать третьего февраля, Иосиф Котляр зашел к Тосе, подарил ей два куска душистого мыла с американского парохода и баночку тушенки, которую купил на Таможенной площади, Тося обняла Иосифа, поцеловались, и оба громко заплакали. Тося раскачивалась на стуле, ударяясь головой о стенку, Иосиф подложил свою руку, чтобы смягчить удар.

От Ани давно не приходили письма. Ее госпиталь стоял в Венгрии, которая имела уже свое Временное правительство и объявила войну Гитлеру, но вдруг, когда никто не мог ждать, стало известно про тяжелые бои в районе озера Балатон. Через пару дней Иосиф узнал, будто немцы окружили советские войска возле города Секешфехервар, и, хотя никаких оснований не было, он вбил себе в голову, что Аня или уже погибла, или погибает как раз в эту минуту. Дегтярь стыдил его при людях и спрашивал, откуда у кавалериста, который лично знал самого легендарного комбрига Григория Ивановича Котовского, берется столько слабости и малодушия.

После гибели второго сына у Иосифа сильно дергалось левое плечо, Иона Овсеич говорил, что так дрыгать плечами можно двести лет, ибо это не настоящая болезнь, а просто невроз, то есть на нервной почве. Иосиф не отвечал на эти слова, Дегтярь предупредил Клаву Ивановну, что ему не нравится душевное состояние Котляра, и просил держать его под наблюдением.

Потихоньку от Иосифа мадам Малая ходила справляться в военкомат насчет Ани, там ничего не могли сказать, написала письмо лично командующему фронтом генералу армии Малиновскому и получила ответ: лейтенант медицинской службы Котляр Анна Моисеевна успешно перенесла операцию по поводу челюстно-лицевого ранения и в настоящее время быстро поправляется.

— Ой, ой, — у Клавы Ивановны подкосились ноги, — значит, ты все-таки живая, Аннушка.

Из военкомата ответ пришел через неделю. Мадам Малая взяла письмо из штаба фронта, которое давно уже лежало у нее на столе, и показала Сталинскому райвоенкому, чтобы знал, как хорошо работает его контора и он сам.

В середине марта неожиданно приехал доктор Ланда. На погонах у него были три большие звездочки полковника, и Оля Чеперуха сказала:

— Вы еще увидите, наш Ланда будет генерал.

Во дворе думали, Ланда демобилизовался и приехал совсем, но, оказалось, ему дали отпуск на десять дней, чтобы уладить дела с квартирой в Одессе.

С Ионой Овсеичем обнялись, расцеловались крепко, по-солдатски, и тут же гость получил заслуженный упрек: если он приехал только по квартирным делам, то зря, достаточно было просто написать Деггярю, тот уладил бы все сам и, надо полагать, не хуже.

Семен Александрович засмеялся: зачем должен делать сам Дегтярь, если может сделать сам Ланда!

Тоже имеется резон, прищурился Иона Овсеич, тем более, что капитан артиллерии обязан прислушиваться к полковнику, пусть даже медицинской службы.

— Дегтярь, — весело подмигнул доктор Ланда, — скажу тебе по секрету: на кальсонах, которые мы выдаем в госпитале, не носят лампасы даже маршалы артиллерии.

Иона Овсеич поинтересовался, на губах промелькнула улыбка, какой теперь у доктора Ланды профиль: по-прежнему дерматолог и смежные болезни?

Нет, погрозил пальцем полковник, теперь он уролог, но приходится иметь дело и со смежными болезнями: Европа есть Европа.

В Одессе, сказал Иона Овсеич, румыны тоже оставили очень тяжелое наследие по этой части, и, хотя у него на фабрике не пищевое производство, он добился, чтобы организовали соответствующую медицинскую проверку.

— Овсеич, — покачал головой полковник, — а ты, я вижу, по-прежнему взваливаешь все на свои плечи. Это вредно для здоровья.

Иона Овсеич заложил палец под пуговицу гимнастерки: если человек ценой своего здоровья оберегает здоровье коллектива, думается, здесь простая арифметика.

Солидарен на двести процентов, ответил полковник, но вся трудность как раз в этой простой арифметике: не всегда ясно, где польза, а где — наоборот.

Полковник засмеялся и хлопнул Иону Овсеича по спине, вроде тот теперь поймался в ловушку.

— Доктор Ланда, — Иона Овсеич немножко наклонился вперед, — когда отряд отправляется в разведку, командование планирует свое задание так, чтобы простая арифметика, пользуясь твоим языком, сказала, где польза, а где — наоборот. Конечно, неизбежны какие-то жертвы, но мы сознательно идем на эти жертвы, и не боимся, ибо точно знаем, что будет польза, а не наоборот.

Полковник задумался, глаза жмурились, как от яркого света, Иона Овсеич уже готов был улыбнуться, последнее слово оставалось за ним, но неожиданно получил ответ:

— Товарищ капитан, разрешите заметить: когда человек всю жизнь работает в медицине, он привык рассуждать, как медик. А в нашем деле загодя можно только надеяться, что будет именно польза, ибо случается и наоборот.

Иона Овсеич развел руками, громко вздохнул, лукаво прищурился и сказал:

— Ланда, в тридцать седьмом году, Лапидис еще жил у нас во дворе, ты приводил точно такие объяснения. Минуло столько лет, ты прошел через всю войну с Гитлером, неужели факты истории и самой жизни не внесли никакой поправки?

Поправка, сказал полковник Ланда, здесь не то слово: на сегодняшний день мы потеряли пятнадцать-двадцать миллионов человек. Когда имеешь дело с теми, кто остался в живых, надо постоянно держать в поле зрения эту цифру.

Иона Овсеич нахмурился:

— Не знаю, откуда у тебя такие данные. Товарищ Сталин, как Верховный Главнокомандующий, таких сведений не давал. Но, независимо от этого, я тебе отвечу: держать в поле зрения цифры надо, но под каким углом — вот вопрос.

— Мы все, — ответил полковник Ланда, — советские люди, у нас общая идеология. Мой покойный отец был частновладельцем, а его сына в сорок втором году, когда Ленинград замерзал и умирал от голода в кольце блокады, приняли в партию без кандидатского стажа. Ланда был не один — таких насчитывалось тысячи и миллионы.

Иона Овсеич через одинаковые промежутки времени ударял средним пальцем по столу, слегка запрокинув голову назад, чтобы можно было держать без лишнего напряжения, и сказал: он хорошо помнит, кто был старик Ланда, нет нужды напоминать, он хорошо знает, как люди рвались в партию перед самым боем, потому что каждый хотел умереть коммунистом, но военное время — это военное время, а мирное время — это мирное время, не надо ставить знак равенства. После революции и гражданской войны такие попытки уже были, сама жизнь убедительно показала, к чему это может привести на практике.

— Капитан Дегтярь, — засмеялся доктор Ланда, — на фронте ты был строевиком, и это, конечно, ошибка нашего командования: я бы посадил тебя в штабе, где разрабатывают стратегию, а тактикой могут заниматься и другие.

Через три дня мадам Еру, которая самовольно заняла квартиру полковника Ланды в период оккупации, была выселена, и настоящий хозяин вернулся в свой дом. Гизелла прибыла из города Чимкента прямо на готовое. Дина Варгафтик опять вспомнила своего Гришу и горько заплакала. Гизелла оправдывалась и объясняла, что война не разбирается, где Семен Ланда, где Гриша Варгафтик, а Дина отвечала, разбирается не разбирается, но выбрала ее Гришу, который сидел под пулями, пока другие сидели в госпиталях.