Аркадий Львов - Двор. Книга 2

• Название: Двор. Книга 2
• Автор: Аркадий Львов
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-8159-0271-3

Довоенная Одесса…

Редко можно встретить такое точное описание столкновений простого советского человека — не интеллектуала, не аристократа, не буржуа и не инакомыслящего — со скрытым террором и повседневным страхом. Бывшие партизаны и бывшие мелкие торговцы, евреи и православные, оппортунисты и «крикуны», герои и приспособленцы, стукачи и партаппаратчики перемешаны друг с другом в этом закрытом мирке и являют собой в миниатюре символ всей страны. Они вредят другим и себе, они обнимаются, целуются и много плачут; они подтверждают расхожее мнение, что советское общество состояло из людей, которые его вполне достойны, и что существует своеобразное соглашение между человеком, сформированным коммунистической системой, и самой системой.

---

В притворе церковная старушка продавала свечи — малые по десяти рублей за штуку, большие по двадцать пять, Тося купила две большие — за упокой сына Николая и благополучное выздоровление мужа Степана. Потом, уже на паперти, пересчитала деньги, воротилась и купила еще две маленькие — за всех, кого она не знает в лицо, не знает по имени, но были рядом с ее сыном и мужем. Рубли, серебро и медь, которые оставались, дала нищим, одни благодарили, другие брали молча, опускали в карман и опять протягивали руку.

В хлебном магазине, продавщица уже успела отрезать талон и взвесить хлеб, Тося вспомнила, что в кармане нет ни копейки. Продавщица рассердилась, что зря морочат голову, забрала хлеб и швырнула карточку с талоном обратно.

Клава Ивановна, когда встретила во дворе Тосю, поинтересовалась, много ли было сегодня людей в церкви. Тося удивилась, что мадам Малая уже все знает, но та объяснила: достаточно посмотреть на лицо Хомицкой, чтобы догадаться, откуда она идет и чем занималась. Хотя никто не упрекал, Тося сказала в свое оправдание, что пошла просто так, сильно тяжело на душе, а не по другой причине.

— Як тревога, так до бога, — вздохнула Клава Ивановна. — Попы хорошо знают, когда надо ловить людей и зазывать к себе в церковь.

Тося ответила, что ее никто не ловил и не зазывал, но Клава Ивановна только покачала головой и горько улыбнулась: не обязательно, чтобы поп подходил к каждому в отдельности, достаточно одного факта существования церкви и монастырей. За годы советской власти люди уже забыли, как попы грабили народ и пили из него кровь вместе с царем и помещиками, теперь опять придется начинать с Адама и Евы.

Часов в десять вечера Оле Чеперухе принесли телеграмму. Она чуть не потеряла сознание, пока развернула и увидела, что телеграмма от сына. Зюнчик сообщал свой новый адрес, сплошные цифры. Оля побежала наверх, к Дегтярю, чтобы хоть приблизительно узнать, в какую сторону отправили сына, но Иона Овсеич очень ясно ответил: поскольку сам Зиновий не указывает, стало быть, нельзя, однако, его личное убеждение, в Германии наших войск вполне достаточно и отправлять туда молодых, только что обученных офицеров, нет смысла.

Спустя несколько дней от Зюнчика пришло письмо. Он не писал прямо, где находится, но вспомнил, как сильно, когда был еще мальчиком, хотел иметь своего ручного тигра, чтобы все люди в Одессе боялись его и разбегались в стороны. И вот, буквально вчера, ему показали одного человека, который один на один поймал трех живых тигрят и продал в зверинец.

— Боже мой, — Олю бросило в жар и холод, — Зюнечка где-то в Индии!

Иона Овсеич дважды внимательно прочитал письмо, хотя уже после первого раза хорошо понял намек Зиновия насчет местопребывания, поскольку, кроме тигров, говорилось про удивительно красивую растительность, которая, с одной стороны, южная, как на Кавказе, с другой, северная, как в тундре, возле Полярного круга.

— Чеперуха, — сказал Иона Овсеич, — у меня нет уверенности, что твой Зиновий именно в Индии, но если взять, к примеру, Германию, то это как раз в противоположную сторону.

Целую неделю у Оли было спокойно и легко на душе, но черт дернул ее похвастать перед Гизеллой Ландой, что ее Зюнчик уже офицер и, по особому заданию начальства, его перебросили в Индию.

Гизелла очень удивилась:

— Если по особому заданию, откуда вы можете знать? Оля улыбнулась, засунула руку под платье, где декольте, и вынула письмо. Пока Гизелла читала, Оля объясняла, что Зюнчик не такой дурак и умеет в одно и то же время все сказать, и вместе с тем ничего не сказать.

Действительно, согласилась Гизелла, написано очень тонко, она лично не ожидала от Зиновия такого дипломатического таланта, но по всем признакам речь идет вовсе не об Индии, а о нашем Дальнем Востоке, по соседству с Кореей, Маньчжурией, там сейчас хозяйничают японцы.

— Какие японцы! — возмутилась Оля. — При чем здесь японцы!

Гизелла пожала плечами: каждый школьник знает, что Индия — это субтропики, даже тропики, а флора, одновременно южная и северная, плюс ко всему тигры, есть только у нас в Уссурийском крае.

— А где Уссурийский край, — добавила Гизелла, — этого вы не можете не знать.

Оля ответила, что она не ученая, как некоторые другие дамы, она имеет право не знать, ибо всю жизнь работала от зари до зари, а на книжки у нее не оставалось свободного времени.

— Олечка, — сказала Гизелла, — ну чего вы злитесь? Может, я ошибаюсь, может, вы правы.

Нет, вдруг заплакала Оля, теперь она сама понимает, что обманывала себя и выдумывала всякие Индии. Зюнчик, конечно, на Дальнем Востоке, там совсем рядом японцы, а от них можно ожидать любых гадостей.

— О чем вы говорите! — засмеялась Гизелла. — Если они побоялись в сорок втором году, в сорок третьем, то теперь это для них равносильно самоубийству. Мы же не американцы, мы сотрем их в порошок за десять дней.

Гизелла рассуждала правильно, на ее месте Оля говорила бы то же самое, но за десять дней, пока мы сотрем японцев в порошок, придется положить немало жизней, и никто, даже на секунду вперед, не может гарантировать, что Зюнчик останется живой и невредимый. Все годы, начиная с первого дня войны, Иона Чеперуха был на фронте, имел пять ранений, сегодня со своей частью он вел наступление в Чехословакии, смерть была со всех сторон, но за него она никогда так не волновалась. А эти американцы и англичане, это же сволочи, привыкли загребать жар чужими руками! Они будут еще десять лет цацкаться со своими японцами, пока наши не возьмутся за дело и не сделают с Японией то, что сделали с Гитлером.

В последние дни Оля на каждом перекрестке повторяла эти слова, в конце концов, Иона Овсеич должен был предупредить ее со всей серьезностью, чтобы прекратила свои провокационные разговоры насчет войны с Японией, иначе придется расценивать по законам военного времени.

Оля сделала сумасшедшие глаза и тоненьким голосом спросила:

— Товарищ Дегтярь, но мне, матери, вы можете ответить правду: японцы скоро сдадутся, или эти гнусные американцы специально ждут, чтобы мы положили своих детей?

— Чеперуха, — сказал Иона Овсеич, — я тебе опять повторяю: прекрати свои разговоры насчет войны с Японией. Наша главная задача — добить Гитлера в его собственной берлоге, а все остальное сегодня на втором плане.

Оля расплакалась:

— Если бы у вас был свой сын, товарищ Дегтярь, вы бы так легко не говорили.

Иона Овсеич напомнил, что у него было два сына, в самое тяжелое для Советской власти время, когда по всей стране царили голод и тиф, он потерял обоих. Да, сказала Оля, она знает, но разве можно сравнивать то, что было двадцать пять лет назад, и сегодняшнее. Иона Овсеич смотрел задумчиво перед собой, мысли увели куда-то далеко, тяжело вздохнул, привел в пример свою Полину Исаевну, как она тогда чуть с ума не сошла, потом за нее взялся туберкулез, открытый процесс, она чудом осталась живая, и все-таки никогда не теряла человеческого облика.

— Товарищ Дегтярь, — повторила Оля, — я все знаю, но это было двадцать пять лет назад, давно заросло травой, а мы говорим про сегодня, сию минуту.

— Чеперуха, — ответил Иона Овсеич, — материнская любовь самое святое на свете, но есть одно, еще более святое — любовь к Родине, к Советскому государству, и не надо допускать, чтобы материнская любовь превращалась в материнскую слепоту, это может далеко завести.

Оля внимательно слушала каждое слово товарища Дегтяря, от большого напряжения на лбу собрались глубокие складки, но все равно трудно было понять, она честно призналась и третий раз повторила: нельзя сравнивать двадцать пять лет назад и сегодня — то было и сплыло, а это есть.

— Рубцы болят на погоду, — сказал Иона Овсеич. — Чеперуха, поверь мне: рубцы болят на погоду.

Второго мая наши войска взяли Берлин, Оля всем объясняла: еще день-два и наступит полный мир. Насчет японцев она была уверена, что теперь, когда разгромили Гитлера, им нет никакого смысла продолжать войну и надо соглашаться на полную капитуляцию. Чтобы не прозевать, Оля круглые сутки не выключала радио и часто просыпалась среди ночи: ей слышались позывные из Москвы, которые предупреждали, что будут передавать важное сообщение.

Восьмого мая, не имея никакого выхода, немцы капитулировали. Акт о капитуляции подписали руководители германских вооруженных сил фельдмаршал Кейтель, генерал-адмирал фон Фридебург и генерал-полковник Штумпф в присутствии представителя главнокомандования Красной Армии маршала Советского Союза Жукова, представителя командующего экспедиционными силами союзников главного маршала авиации Тедцера, командующего стратегическими воздушными силами США генерала Спаатса, главнокомандующего французской армии генерала Делатр де Тассиньи.

На девятое мая был назначен День Победы. Товарищ Сталин выступил с обращением к народу. Вечером, перед салютом, Иона Овсеич собрал жильцов во дворе под открытым небом и прочитал обращение еще раз, чтобы не только мы, не только наши дети, но и наши внуки и правнуки запомнили навечно слова вождя всех народов и гениального полководца товарища Сталина: