Алексей Ивакин - Десантура

• Название: Десантура
• Автор: Алексей Ивакин
• Жанр: О войне

1942 год. Десантная операция в Демьянском котле. Крайне драматичная и мало изученая страница истории Великой Отечественной войны. Львиная доля документов по этой операции до сих пор ещё хранится под грифом «Сов. Секретно». Этой десантной операцией интересуются немцы, американцы, а у нас - молчание. Только поисковики, пытаясь разобраться в делах давно минувших дней, "утюжат" осенью демянские леса и болота, а зимой - архивы.

Находясь в тех сложнейших условиях, десантники сделали всё, что только можно было сделать.  Страшные испытания выпали на долю этих 18-19 летних мальчишек, большинство из которых так и остались навсегда 18-19 летними. Так и лежат они до сих пор в демянских лесах и болотах, где настигла их вражеская пуля или осколок, где оставили их, присыпав снегом, боевые товарищи.

... Почему они смогли свой долг выполнить, а мы не можем? Почему они свою страну, своих близких спасли, а мы не можем? Ведь им было-то по восемнадцать! Они в два раза младше меня. Или в в три раза старше?

---

- Значица, приехали оне. На двух машинах, больших таких. И телеги три. Ходють по дворам, собак стреляют, кошек пинают. А курам башки сворачивают и в телеги. Коз тоже - стреляют и в кузовы. А мы что, кричим, ругаемся - а они тока ржут в ответ, да пинаются. Нюрка как бросится на ахфицера, у нее ж детей пять штуков, солдат ихний - хлоп из ружжа. Нету Нюрки. Детишек -то мы разобрали по хатам. А они собрали мясо - и уехали. Вечером вернулися. Ахфицер к Тоньке пошёл жить. К солдатке-то… Тьфу!

- Агриппина Матвеевна, дальше-то что? - спросил у старушки сержант Фомичев.

- А што? Она, значитца, корову держит - немцев молочком со смятанкой кормит. Ну и нам продает. Не всем, конешно, а тока тем кто заплатить могёть. А кто заплатить-то могёт? Вот нам и покупать-то нечем, ак мы в лес ходили, дрова ей делали. Приташшым вязанку - нам-от стаканчик молочка-то, да… Я-то ладно, котейка да я. Муж-то ещё девять лет помер, когда голод-то был. А детишек, так и не случилось, не дал Господь… Ак я то молочко соседкам, у кого детишки. А Гришка в феврале помер…

- Какой Гришка, тетя Агриппина?

- Да, котейка мой! Залез к Тоньке в хлев, и немец его тамака стрельнул… Он, вишь в ведро свалился, когда лакал!

- Мать…

- Да ладно, сынок, заведу я ещё котейку. А вот детишек-то как бабы заведут, ежели вас на войне поубивают? Охохо… Иди, сынок, чай заботы у тебя военные? Прости старую, каркаю тебе тут под руку…

Агриппина Матвеевна поправила серый платок на голове, повернулась и пошагала, переваливаясь по свои старушечьим делам.

Сержант Фомичев долго смотрел ей в след. Потом поглядел, прищурившись, на желтое мартовское солнышко, и пошёл к позициям.

Хотя весь гарнизон и составлял всего лишь двадцать бойцов - оборону они держали крепко. Спасибо немцам, кстати. На второй день после взятия деревни в одном из сараев Фомичев обнаружил в сарае склад мин. В основном, противопехотных.

Немцы могли атаковать только с одной стороны. С дороги, ведущей к Большому Опуеву. С севера и востока деревню прикрывали поля и леса. С запада - речка Чернорученка и болото Невий мох. И только с юга вела дорога - узкий зимник. Именно эту дорогу Фомичев и перекрыл противотанковыми, густо пересыпав их противопехотками. И в первую же атаку у немцев подорвался там танк. И запер дорогу напрочь. А по полям танки идти не могли - глубина снежного покрова достигала полутора метров. Зима-то была снежной. Немцы пытались пройти пехотой по полям - но и там Фомичев щедро раскидал мины. Да и атаковать, проваливаясь по пояс в снегу, немцы не умели. Так атаковать никто не умеет. Кроме финнов. Финский лыжный батальон и ударил по десантникам позапрошлой ночью. И только трофейный 'МГ' с чердака вовремя ударил по цепи летящих по целине финнов. Ночи-то морозные, лунные… Так цепью и лежат, сволочи.

После чего немцы подозрительно притихли.

Даже авиация не долбит! Впрочем, это понятно. Аэродром-то наши ещё в первые дни накрыли.

- Живы, бойцы? - Фомичев спрыгнул в траншею.

- А фиг ли нам, сержант! ещё б табачку с водочкой, можно тут и до Победы прожить!

- Победу нам самим надо сделать, боец… - буркунл Фомичев. - Как тут у вас?

- Тишина, сержант! Солнце греет, птички поют. Весна скоро! Что из штаба, какие вести?

- Никаких, пока. А вы тут не расслабляйтесь. Немец, он хитрозадый. Каверзу точно думает. Ежели что… Я в штабе.

Штабом десантники Фомичева называли единственный в деревне полукаменный дом - низ кирпичный в три слоя, верх деревянный в два бревна. Даже миномётчики немецкие не могли разбить его стены. И узкие окна первого этажа надёжно предохраняли от осколков. Богатей, видать, строил ещё до Октября.

Здесь же и жила давеча Тонька со своим 'велетинаром'… Сучье вымя…

Коля Фомичев плотно закрыл дверь. В лицо пахнуло сладким теплом и запахом сушеной свеклы. Как дома. Мамка из морквы и свеклы 'камфеты' делала, нарезала долечками и сушила на печке. Сладкиеее…

В подвале десантники нашли мешок свеклы. Сначала так по паре сожрали, потом обо… обделались красно-жидким в сортире. Пришлось делать паренки. Это когда свеклу или ту же морковку, или даже репу - нарезаешь мелкими кусочками, паришь в чугунке, а потом высушиваешь на печке - вкуснейшая вещь! Камфеты, да… Как ириски, которые сержант Фомичев пробовал только раз. В самом Кирове, на вокзале.

А в избе на этот запах не обращали внимания. Бойцы яростно спорили о чем-то.

- А я не женился! Она хотела! Мать хотела! И ее мать хотела! А я не женился! Понял?

- Ну и дурак!

- Дурак, дурак, да? А вот ты мне скажи, женился бы я, а утром в военкомат!

- Ну…

- Жопу гну! Я в деревне последний парень остался. Только малолетки. Да пацаны постарше домой стали вертаться. Вона мать писала - в феврале Митька вернулся. Сосед. Гармонист первостатейный был. А безрукий сейчас. По плечи вырвано все.

- Ну…

- Не нукай! Не запряг! Рук нет, а мужицкий корень на месте! Бабы-то терпеть не умеют. Женился бы я, распечатал бы… А она к Митьке-безрукому. Ладно-то или как?

- Не ладно. А с чего взял, что она к Митьке-то побежит? Он ж ее даже прижать не сможет.

- Бабы - они такие. Прижать не первое дело. Сила мужицкая в другом месте! - Высокий парень у окна нервно колотил по стене крепко сжатым кулаком. - Вот выберусь отсюда - первым делом в банно-прачечный отряд пойду.

- Корнем трясти? - хохотнул кто-то в темноте далекого угла.

- Дура ты! Дура! Я девку голой только на пруду из кустов выглядывал!

- Сам ты дура, Фофанов. Мог бы и не только поглядеть, а и полапать как следует! Женился бы и хорошо.

- Ну уж нет! Вернусь - первым делом под подол ей полезу. Проверять. Целая она или нет.

- А ну не целая - тогда как!

- Убью, - сказал Фофанов. Спокойно так сказал. - Ее убью, хахаля убью и председателя убью.

- А председателя-то за что? - удивился голос.

- А что не доглядел…

- Эх… Да разве тут доглядишь… - вздохнул кто-то ещё. - Как там в песне-то… 'И у детской кровати тайком, сульфазин принимаешь…'

- Слышь, Колупаев, я ведь и тебя сейчас прирежу… - Фофанов стал медленно приподниматься.

- Стоять! - Фомичев рявкнул, перекрыв назревающую драку. - Обалдели, что ли? Немец вот-вот атакует, а они тут из-за баб несуществующих решили зубы друг другу посчитать!

- Извини, Фомичев! Тут чего-то Фофанова на воспоминания понесло.

- А ты, зубоскал, и готов поиздеваться, да?

Сержант Паша Колупаев встал из своего угла, тяжело вздохнув:

- Серег, извини, не со зла я!

Фофанов молча кивнул. Потом пожал протянутую руку Колупаева.

- Новости есть?

- Есть, Паш… Выйдем?

Фомичев и Колупаев вышли на воздух. Солнышко яростно наверстывало упущенное зимой, стуча капелью по уцелевшим наличникам.

- Донесение из штаба бригады, Паш. Уходим.

- Куда?

- Обратно на базу. Аэродром готов, эвакуация раненых начинается. Слава Богу, отлежались тут в тепле, подкормились немного…

- Картохой вареной…

- В лесу и картохи-то нет.

- Тоже верно. Прислали кого?

- Нет. Сами будем вытаскивать до базы.

- Звездец… Нас тут двадцать здоровых и сотня раненых! По пятерых на брата! Тарасов чем там думает-то?

Колупаев аж схватился за голову, обдумывая - как лучше эвакуировать раненых.

Фомичев вздохнул:

- Паш… Часть раненых своим ходом доберутся. Тут всего пять километров. На полпути встретят, помогут, дотащат ослабевших.

- А если…

- А если немцы… На этот счет, надо прикрытие оставить. Человек пять. С пулемётом и ПТР.

- Понятно…

Потом сержант Колупаев посмотрел в глаза сержанту Фомичеву и…

- Да, понял, Коль, понял. Я останусь.

- Паш… Я бы, но приказ-то мне…

- Нормально все будет, Коль… До темноты выждем и к вам рванем! По рукам?

Они пожали руки и разошлись - каждый по своим делам.

А ещё через два часа прощались снова.

- Догоняй!

Фомичев надел веревку от самодельных волокуш на грудь и сделал шаг вперёд. На волокушах лежал, так и не пришедший в сознание со дня атаки на Опуево, какой-то неизвестный Колупаеву боец.

Колонна раненых двинулась в лес. Каждый из здоровых тащил такую же, как сержант Фомичев, волокушу. Рядом с каждым шли, пошатываясь, те, кто мог ходить. Шли на запад. Русские солдаты привыкли ходить на запад. Хоть и темна вода в облаках, но и в эту войну - так они надеялись - дойдут до запада. Никто из них не помнил - как родился, никто не знает - как умрет. А женщины смотрели на их бритые, когда-то затылки. Забинтованные, грязные, обросшие затылки. Никто из бойцов не оглядывался. Они отступали на запад.

А какая-то бабушка крестила и кланялась каждому из колонны:

- Святый Боже…

Голова забинтована, глаз нет. Но идёт сам, держась за плечо товарища. И несет винтовку.

- Святый крепкий…

У этого оторвана рука по локоть. Лицо бледное-бледное. идёт. Оглядывается. За ремнем граната.