Тадеуш Доленга-Мостович - Профессор Вильчур

• Название: Профессор Вильчур
• Автор: Тадеуш Доленга-Мостович
• Издательство: МЕТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994

Талантливый хирург, человек редкой души, Рафал Вильчур становится объектом разнузданной травли, организованной его бывшим учеником, ближайшим коллегой профессором Добранецким. Вынужденный покинуть Варшаву, Вильчур возвращается в глухую приграничную деревушку, где волей судьбы уже провел несколько лет и где его знали как знахаря. Здесь развиваются дальнейшие события романа, в центре которого жизнь профессора Вильчура – жизнь, полная любви к людям и самопожертвования.

---

Однако!.. Значит, он помнил о ней, значит, думал о ней именно в рождественский день.

Я была так доверчива! Я поверила ему, когда он сказал, что уезжает!.. Конечно, он в Варшаве. Все праздники он провел в одиночестве. Совсем один.

Она взглянула на часы. Был уже первый час. Несмотря на это, решила позвонить, так как знала, что профессор никогда рано спать не ложится. Во всяком случае она узнает что-нибудь у Юзефа.

С лихорадочной поспешностью она набирала номер. В трубке долгое время раздавался размеренный гудок, после чего, наконец, послышался какой-то хриплый незнакомый голос.

– Душа покаянная, чего требуешь?

– Это… квартира пана профессора Вильчура? – неуверенно спросила Люция.

– Действительно, ты угадала, девочка. Это именно его земная квартира. Унд майн либхен, вас вилст ду нох мер?

– Нельзя ли попросить пана профессора? – после минутного колебания спросила озадаченная Люция.

– В зависимости о чем, голубка. Если золотые часы и кусочек сахару, думаю, что можно. Если для того, чтобы вырезать аппендикс, то я не советую. Если сыграть партию в гольф, то об этом не может быть и речи. Если просить руки, то опоздала как минимум лет на тридцать. Если попросить рюмочку алкоголя, то ничего из этого не получится, потому что я наложу свое вето. Хотя в святом писании говорится "просите и вам воздастся", заметь, белоголовая, ведь не говорится, что дадут тебе то, о чем просишь. Просишь, например, печенье с миндалем, а получишь желтую лихорадку с осложнениями. Просишь о вдохновении, а тебе приносят яичницу из четырех яиц на сале. Боите а сурприсес. Сапрайс-пати с провидением. Ну, так о чем же ты просишь, миа белла?

– Я бы хотела попросить пана профессора к телефону, – сказала испуганная Люция.

– Невыполнимо, – категорически ответил хриплый голос. – Невозможно по трем причинам. Примо: профессора нет в Варшаве. Секундо: не далее как несколько часов назад он признал правильность моих убеждений: на разговоры с женщинами жаль времени. И тертио: если бы даже он был сейчас в Варшаве и пожелал бы потратить минут пятнадцать для разговора с тобой, то сделать этого не сумел бы, потому что лежит сейчас под столом, не проявляя ни малейшего желания приходить в сознание. Я держусь из последних сил. Адью, синьора, гуд бай.

Сказав это, он положил трубку.

Глава 6

Секретарь председателя Тухвица доложил:

– Профессор Вильчур сегодня вернулся из отпуска и готов принять вас прямо сейчас. Он интересовался, не беспокоит ли вас что-нибудь, но я ответил, что не знаю.

Тухвиц кивнул головой.

– Хорошо, спасибо. Попросите шофера заехать.

Десятью минутами позднее он уже был в клинике. Его сразу же провели в кабинет профессора Вильчура, который встал, чтобы приветствовать гостя.

– Мне следует принимать вас как гостя, как пациента или как шефа? – спросил он с улыбкой.

Председатель сердечно и долго жал ему руку.

– Слава Богу, на здоровье не жалуюсь. Я хотел бы поговорить с вами, пан профессор, немного о делах.

– Слушаю вас, – кивнул головой Вильчур, одновременно указывая гостю кресло.

Тухвиц удобно устроился и, набивая трубку, сказал:

– Слишком мало вы отдыхали, дорогой профессор. Выглядите вы неважно.

Действительно, отпуск не способствовал улучшению состояния здоровья Вильчура, и это было заметно.

– Моя стихия – работа, – пояснил он серьезно. – Ничто не утомляет меня так, как бездействие.

– Я знаю кое-что об этом, – согласился Тухвиц. – Это входит в плоть и кровь, становится привычкой, опасной привычкой. Знаком я с этим. Мы с вами, кажется, одного возраста, а у меня все еще нет желания бросить работу, хотя догадываюсь, что и у меня, как и у вас, пан профессор, молодые и смелые хотели бы столкнуть начальника, чтобы занять его место.

Профессор Вильчур нахмурил брови. Собственно говоря, с самого начала он был готов именно к такому разговору.

– Я предвидел, – сказал он, – что местные интриги против меня дойдут до вас в форме сплетен или удачно поданных мыслей.

Председатель покачал головой.

– Нет, пан профессор. Они дошли до меня более непосредственным способом. Я получил докладную записку, подписанную несколькими докторами нашей клиники, записку, о которой как раз и хочу искренне и откровенно поговорить с вами. Уверяю вас, пан профессор, без какого-то конкретного замысла. Мне просто очень хочется рассказать об этом деле и вам же предоставить решающий голос. Я уважаю вашу порядочность и самокритичность.

– Весьма благодарен вам, пан председатель, за это, – сказал Вильчур.

– Я не хочу оказывать ни малейшего давления на ваше решение, ни малейшего, – продолжал Тухвиц. – Я просто не разбираюсь в этом. Я получил одностороннее освещение вопроса. Добавлю еще, что у меня сложилось впечатление, о котором я уже упоминал раньше, что ваши противники меньше руководствуются объективными побуждениями, а больше своей амбицией. Несмотря на это, я считаю, дорогой профессор, что кампания, начатая против вас подчиненным вам коллективом, не может не оказать влияния на нормальное функционирование учреждения. Эта ситуация требует оздоровления. Короче говоря, или вы соглашаетесь со своей отставкой, или должны будете убрать тех, кто выразил вам недоверие. Существующее положение не может продолжаться дальше.

Вильчур ответил с грустью:

– Я согласен с вами, пан председатель, полностью. Я хотел бы только услышать претензии, какие мне предъявлены.

Председатель открыл портфель.

– У меня с собой копия докладной записки. Оригинала нет, так как там подписи. Вы, разумеется, понимаете, что занимаемое мной положение требует соблюдения определенной секретности.

– Без сомнения, – согласился Вильчур.

– Само собой разумеется, в случае, если вы примете второе решение, я вручу вам оригинал, чтобы вы смогли уволить его авторов. Сейчас вручаю вам копию.

Он подал Вильчуру несколько машинописных страниц. Профессор углубился в чтение. Как он и предполагал, ничего нового и существенного он в них не нашел. Все вертелось вокруг подозрений, что амнезия оставила в его психике значительный след, что знахарство извратило его методы лечения, что хромает организация работы в клинике из-за недосмотра, вялого администрирования и покровительства отдельным лицам персонала. Приведен ряд откликов прессы в подтверждение того, что клиника утрачивает свою безупречную репутацию, свое утвердившееся на протяжении долгих лет доброе имя лучшей клиники в столице.

Вильчур сложил страницы и с иронической улыбкой обратился к Тухвицу.

– Что вы об этом думаете? – серьезно спросил Тухвиц.

Профессор Вильчур взял карандаш.

– Отвечу по порядку на все претензии. Если речь идет об амнезии, то ни один из специалистов ни слова не упоминает о том, что ему пришлось когда-нибудь у кого-нибудь из пациентов наблюдать ее рецидив. Ни один. Вы, я думаю, догадываетесь, пан председатель, что я сам был заинтересован этой проблемой, и после того, как я пришел в себя, я изучил все, что когда-либо было написано на эту тему.

– Вполне понятно, – согласился Тухвиц.

– Таким образом, первая претензия отпадает. Вторая касается моего знахарства. Она вообще смехотворна. Не думаю, чтобы кто-нибудь из авторов этой докладной располагал более глубокими медицинскими знаниями, чем я. Большинство занятого здесь персонала черпало эти знания у меня, черпало и черпает. Именно во время моей знахарской практики я узнал несколько лечебных средств, неизвестных официальной медицине или заброшенных ею. На практике эти средства оказались хорошими и результативными. Почему же я не должен их использовать? Медицина не претендует на безошибочность. Те специалисты, которые подписали этот документ, видимо, считают себя непогрешимыми. Остаются еще две претензии. Первая касается плохой организации работы в клинике, в результате чего она утрачивает свою репутацию. Пан председатель! Эту клинику основал я, основал много лет назад и думаю, что именно у меня есть право сказать, что ее прежнее доброе имя – это моя работа.

– Несомненно, – согласился председатель.

– Это правда, – продолжал Вильчур, – в последнее время репутация клиники стала портиться. Разберемся объективно почему. Здесь нет никаких других причин, кроме той, что люди, которые решили меня убрать, стараются испортить ее. Это просто агитация. Я не буду называть фамилий, не буду перечислять факты. Однако уверяю вас, что знаю, кто и каким образом вредит клинике. До настоящего времени я не сделал из этого никаких выводов. Я верил в людей, надеялся, что опомнятся, остановятся, что проснется у них совесть. Я верил и в то, что общество заметит, какими толстыми нитками шита эта грязная работа. Но я ошибся. Наконец, претензия последняя. Говорят, что я стар и измучен, что беспорядок в клинике – это результат истощения моей энергии и руководящих способностей. Пан председатель, я согласен, что моя энергия в последнее время подорвана, состояние нервной системы оставляет желать лучшего, мое здоровье надломлено. Это все правда. Но такое мое состояние имеет причину. Единственной причиной его является эта омерзительная кампания лжи и сплетен, которую проводят мои враги. Я понимаю, что вас, как представителя общества, которому принадлежит клиника, может мало интересовать, почему снизился авторитет руководителя клиники. Для вас важен результат, объективный факт: снизился. Поэтому я не могу воспользоваться любезно предоставленным мне правом принять решение. И прошу вас, не обременяйте меня решением этого вопроса.