Тадеуш Доленга-Мостович - Профессор Вильчур

• Название: Профессор Вильчур
• Автор: Тадеуш Доленга-Мостович
• Издательство: МЕТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994

Талантливый хирург, человек редкой души, Рафал Вильчур становится объектом разнузданной травли, организованной его бывшим учеником, ближайшим коллегой профессором Добранецким. Вынужденный покинуть Варшаву, Вильчур возвращается в глухую приграничную деревушку, где волей судьбы уже провел несколько лет и где его знали как знахаря. Здесь развиваются дальнейшие события романа, в центре которого жизнь профессора Вильчура – жизнь, полная любви к людям и самопожертвования.

---

– Емел? – повторил профессор. – Откуда я знаю его?

На пороге появился санитар и сообщил, что все готово. После снятия временных бинтов оказалось, что раны были не так глубоки и не столь опасны, как определил врач "скорой помощи". Только одна была особенно опасной. Острие ножа рассекло брюшную полость и довольно широко желудок. Легкие были не затронуты, зато большая потеря крови представляла серьезную опасность.

– Второй труп на протяжении одного дня в этой операционной, – прошептала сестра доктору Кольскому. – Зачем профессор сам делает эту операцию?

Кольский ничего не ответил. Тем временем профессор Вильчур своими большими, казалось, неуклюжими руками с поразительной ловкостью зашивал одну рану за другой. Однако мысль его все время работала, как бы отыскивая в памяти портрет этого человека.

– Емел, – повторял он про себя. – Циприан Емел… Я совершенно уверен, что знаю его.

Операция была закончена. Пациента забрали со стола живым. Искорка жизни, которая теплилась в нем, могла легко угаснуть или вновь разгореться. Его поместили на четвертом этаже в отделении для бесплатного лечения, а профессор Вильчур должен был прямо из операционной отправиться в канцелярию, где его уже ждал комиссар полиции и судебный следователь.

Власти под давлением общественности должны были обстоятельно расследовать причину смерти Доната. Профессора Вильчура проинформировали о том, что в акты уже внесены показания всех основных лиц, имеющих отношение к делу, а судебный следователь дал ему понять, что тяжесть обвинения ложится на доктора Люцию Каньскую, которая при расследовании и сама не отрицала своей вины. Это подтверждают также показания профессора Добранецкого, который, однако, причину видит вообще в организационных беспорядках, имеющих место в клинике.

Сколько усилий и аргументов должен был привести профессор Вильчур для того, чтобы убедить их, что доктор Каньская не несет здесь никакой ответственности, что профессора Добранецкого тоже нельзя в чем-нибудь обвинить. Главная причина – недоразумение и только недоразумение. О чьем-то злом умысле здесь не может быть и речи, но недоразумения подобного типа, конечно, не должны происходить в клинике, и Добранецкий прав, считая причиной смерти Доната плохую организацию.

– За организацию работы здесь отвечаю я, – закончил профессор Вильчур, – и только я виноват во всем.

– Разумеется, пан профессор, – сказал судебный следователь, – складывая бумаги в портфель, – здесь не может быть и речи о каком-то уголовном процессе. Однако вы должны быть готовы к тому, что близкие покойного Леона Доната или страховое общество, в котором покойный был застрахован, могут предъявить финансовые претензии. Я бы посоветовал вам, пан профессор, предварительно поговорить по этим вопросам со своим адвокатом.

– Благодарю вас, пан следователь, – сказал Вильчур.

Уже было десять часов, когда Вильчур вышел из клиники. Внизу увидел ожидавшую его Люцию. Ее вид растрогал его. И он подумал, что эта бедная, расстроенная девушка, подавленная событиями, в которых она по воле случая оказалась, может совершить что-нибудь необдуманное.

Он улыбнулся и взял ее под руку.

– Ну, милая пани, больше стойкости, больше стойкости. Нельзя так убиваться. Ни один человек не может быть абсолютно уверен в безошибочности своих действий. И ни один врач. Случилось, надо сожалеть об этом, надо удвоить внимание с этого момента, но нельзя впадать в депрессию.

Люция покачала головой.

– Нет, пан профессор. Это не депрессия. Это отчаяние при мысли о том, что пан профессор может действительно поверить в мою недобросовестность. Все обстоятельства складываются против меня… Мне бы так хотелось, чтобы вы позволили мне объясниться…

Вильчур сильнее прижал ее руку.

– Но, дорогая панна Люция…

– Нет, нет, пан профессор, – прервала она. – Если быть объективной, я заслуживаю осуждения и знаю, что вы сейчас не сможете, не захотите пользоваться моим сотрудничеством. Но для меня важно только то, чтобы вы поверили мне, чтобы вы не сомневались… Моя вина не в халатности и не в легкомыслии… Возможно, только слишком большая вера в добрую волю и лояльность., профессора Добранецкого.. Я отвечу за все последствия… Если я даже лишусь права на практику, пусть будет так!.. Только поверьте мне…

– Милая пани, но я верю, верю, – убежденно заговорил Вильчур. – И можете быть спокойны, у вас никто и ничего не отнимет, вы останетесь в клинике, как и прежде, и мое доверие к вам не уменьшится ни на йоту.

Какое-то время шли молча, и вдруг Вильчур заговорил непривычным для него суровым тоном:

– Вы молоды, очень молоды, поэтому я прощаю вас, и это единственная истинная вина, за которую вы отвечаете. Единственное, в чем вы провинились сейчас… Я постараюсь забыть, что вы хоть на минуту могли усомниться в доброй воле профессора Добранецкого или какого-нибудь другого доктора. Доктор может ошибаться, но нет на свете такого, слышите, нет такого доктора, который по каким-либо причинам может допустить опасность смерти пациента. Это вы, как доктор, должны понять… Вы должны в это верить! С того момента, когда вы перестанете верить, следует перестать быть доктором.

– Я только хотела сказать, пан профессор, – отозвалась Люция, – что профессор Добранецкий…

– Не будем больше говорить об этом, – решительно прервал ее Вильчур. – Сохрани вас Бог объясняться с кем-нибудь… Ну, давайте оставим это… Видите, какая прекрасная ночь, сколько звезд.

Он наклонился к ней с улыбкой.

– Люблю осень. Люблю осень. А пани?

Глава 3

Содержание утренних газет заставило покраснеть пани Нину Добранецкую. Она распорядилась принести ей все. Среди них не было ни одной без интервью с ее мужем. Почти все содержали острые, осуждающие комментарии о преступной халатности в клинике, где ранее на протяжении многих лет царил образцовый порядок и высокий медицинский уровень. Одни газеты выступали с предложением отставки профессора Вильчура, другие выражали опасение в том, что если в этой клинике с такой халатностью отнеслись к богатому пациенту, известному во всем мире, то какой же подход к рядовым пациентам. Все публикации отмечали также, что многолетняя амнезия профессора Вильчура не могла не оказать влияния на нынешнее состояние его духовных сил; как доказательство приводилось оставшееся пристрастие знахаря к использованию трав, даже таких, которые официально наука уже давно признала бесполезными или вообще вредными. Данное мужем интервью показалось пани Нине слабым. Этот человек упустил блестящий случай для полного уничтожения противника и удаления его с горизонта. Не нужны были эти претенциозные комплименты в адрес Вильчура. Следовало выразительнее подчеркнуть его возраст и привести какой-нибудь пример проявления возврата амнезии. Просмотрев газеты, пани Нина нажала кнопку звонка.

– Пан профессор уже встал? – спросила горничную.

– Пан профессор ушел час назад.

– Час назад? – удивилась пани Нина.

Вчера она не видела мужа. О смерти Доната она узнала из экстренных выпусков. Неоднократно пыталась дозвониться мужу, однако в клинике ей все время отвечали, что он подойти не может. Домой он возвратился поздно ночью, когда она уже спала. А сейчас, около восьми, вышел из дому, чего никогда не делал.

– Можешь идти и приготовь мне ванну, – отправила она горничную.

Пани Нина решила действовать. Прежде всего, следовало узнать, какой резонанс среди знакомых вызвали статьи из утренней прессы, и постараться как можно критичнее настроить разных влиятельных лиц к персоне Вильчура. Это было нетрудно в той атмосфере, какую создал случай. Каждый из собеседников пани Нины понимал, что она, как жена заместителя и самого близкого коллеги Вильчура, может располагать более точной и обширной информацией о ходе операции и причинах смерти Доната, чем пресса. И пани Нина оправдала их ожидания. У нее были широкие связи, и она умела говорить убедительно. В результате комментарии и сплетни вокруг трагического случая все нарастали, приобретая форму самых фантастических гипотез, домыслов и подозрений. Варшава была настолько пропитана этим событием, что оно не могло уйти также с газетных полос. Это не была кампания, направленная прямо против личности профессора Вильчура, хотя по существу была нацелена на его позицию в мировой медицине и на его известность хирурга.

Пани Нина не принадлежала к тем людям, которые неразборчивы в средствах борьбы. Не принадлежала она и к тем, кто останавливается, прежде чем сделать шаг, если этот шаг мог приблизить ее к цели. Спустя несколько дней как раз по этому поводу у нее с мужем произошел острый конфликт.

Профессор Добранецкий во время консилиума у одного из пациентов услышал от доктора Гриневича такое бессмысленное обвинение по адресу Вильчура, что из приличия вынужден был ему возразить. Упрек заключался в том, что якобы Вильчур в некоторых случаях вместо лечения пользуется знахарским "заговариванием". Добранецкий в какой-то момент даже подумал, что Гриневич просто провоцирует его.