Эвальд Ильенков - Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении

• Название: Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении
• Автор: Эвальд Ильенков
• Издательство: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН)
• Жанр: Философия
• Год: 1997
• ISBN: 5-86004-080-6

Главный философский труд Эвальда Васильевича Ильенкова (1924-1979), принесший автору международную известность. В книге исследуются закономерности теоретического мышления в контексте логики развития политической экономии как науки. Предмет исследования - конкретный историзм категориальных характеристик мышления. В монографии показано, что критика политэкономии у К.Маркса содержательным образом связана с выявлением историко-философских предпосылок формирования научной теории вообще. Важнейшие особенности научного метода исследования непосредственно обнаруживаются в анализе понятий абстрактного, конкретного, противоречия, исторического и логического.

Книга Э.В.Ильенкова в полном виде издается впервые. Прижизненное (1960) издание (неполное, подвергшееся жесткой цензуре) переведено на основные европейские языки. До настоящего времени работа сохраняет свою актуальность. Основные идеи, реализованные в монографии Ильенкова, и сегодня вызывают интерес в различных областях научного знания.

*   *   *

Ильенков Эвальд Васильевич

Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении

Художественное оформление А. Сорокин

Компьютерная верстка Н. Мерзляков

Подписано в печать 27.05.97

Усл. печ. л. 24,36

Уч.-изд. л. 29,6

Тираж 2000 экз.

Издательство «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН)

1997

---

Иными словами, он стихийно, подчиняясь логике вещей, приходит к тому отправному пункту теории, который Марксом был впоследствии принят уже вполне сознательно.

Но тот факт, что Рикардо приходит к такой точке зрения на действительность, и на способы ее воспроизведения в понятии чисто стихийно, не отдавая себе ясного отчета в той диалектике "всеобщего, особенного и отдельного", с которой он н самом деле столкнулся, не остается без последствий.

Те сознательно-философские представления, которыми он располагал об отношении "дедукции" к "индукции", "всеобщего" -- к "особенному", "сущности" -- к "явлению" и т.д. и т.п., конечно не остаются в стороне от реального процесса познания, который им осуществляется. Они влияют на ход его исследования весьма и весьма существенно, и в определенных пунктах прямо предопределяют неудачу его поисков.

То, что он делает реально, -- это вовсе не "дедукция" в том ее смысле, в каком ее только и понимала метафизическая логика его эпохи, -- это вовсе не "спекулятивное выведение" понятия из понятия. В его руках это прежде всего способ, метод теоретического выражения эмпирических фактов, эмпирических явлений во внутреннем единстве. Как таковой, этот способ включает в себя "эмпирическую индукцию". Но то обстоятельство, что это совпадение "дедукции" и "индукции" осуществляется в его методе чисто стихийно, не остается для него безнаказанным. В тех случаях, когда ему приходится отдавать себе отчет о том методе, которым он исследует факты, он вынужден прибегать к современному ему пониманию "дедукции", "индукции", вопроса об отношении "всеобщего" -- к "особенному", закона -- к формам его проявления и т.д. и т.п. И это метафизическое понимание категорий логики и путей воспроизведения реальности в мышлении сразу же дезориентирует его как теоретика.

Проанализируем ход его мысли, чтобы это показать. Его метод заключается в следующем. Он исходит из определения стоимости количеством овеществленного в товаре рабочего времени, как из всеобщего основоположения системы категорий, которую он старается развить, а затем прямо и непосредственно пытается приложить это всеобщее основоположение к каждой из особенных категорий с целью проверить, согласуется ли она с этим всеобщим основоположением или нет.

Иными словами, он поступает в точности так же, как поступают в формально-рассудочной логике по модусу "Barbara", согласно которому любое "особенное" ("видовое") определение должно непосредственно подводиться под "всеобщее".

Он везде стремится показать непосредственное совпадение экономических категорий с законом стоимости.

Он, совершенно в духе современной ему метафизической логики и философии, предполагает, что всеобщее определение, положенное им в основание "дедукции", есть непосредственно "родовое понятие", то есть абстрактно-общее понятие, заключающее в себе "признаки", непосредственно общие для всех обнимаемых им явлений и ничего более.

Отношение понятия стоимости к понятию денег, к понятию прибыли, ренты, заработной платы и т.д. ему кажется "род-видовым" отношением между понятиями. Согласно этому же представлению, основывающемся на чисто метафизическом понимании отношения "всеобщего" -- к "особенному" и "единичному", в определение понятия стоимость должны входить только такие "признаки", которые одинаково общи и деньгам, и прибыли, и ренте, и каждой из остальных категорий.

В духе того же представления он понимает, что любая "особенная" категория не исчерпывается признаками, выраженными в определении "всеобщего понятия", что каждая "особенная" категория обладает, кроме этих "общих" определений, еще и дополнительными, "видовыми признаками", которые выражают как раз специфику ("особенность") каждой частной категории -- "дифференцию специфику" (видовое отличие).

Следовательно, подвести любую категорию под всеобщий принцип, под определение всеобщего понятия (в данном случае стоимости) -- это еще лишь полдела. Эта операция позволяет рассмотреть в особенной категории лишь те определения, которые уже выражены в виде определений всеобщего понятия. Но далее следует выяснить, какие определения имеются в ней еще и сверх того, то есть как раз те определения, которые выражают не "общее", не "тождественное", а как раз наоборот -- "различное"...

В применении к категориям политической экономии это логическое представление выглядит так.

Деньги (например), как и все другие категории, есть особая форма стоимости. Следовательно, они (то есть реальные деньги) подчинены в своем движении прежде всего закону стоимости. Следовательно, к деньгам непосредственно приложима трудовая теория стоимости, -- иначе говоря в теоретические определения денег должны прежде всего войти определения, заключенные в понятии стоимость. Таким образом, оказывается "выведенным" первое определение денег.

Все люди смертны. Кай -- человек. Следовательно, первым необходимым определением Кая оказывается то, что он смертен. Стоимость определяется количеством рабочего времени. Деньги -- стоимость. Следовательно, стоимость денег определяется количеством рабочего времени, необходимого для их производства. Абсолютно справедливый силлогизм.

Но ведь совершенно ясно, что конкретная природа денег этим не исчерпывается. Далее, естественно, встает задача понять, что такое деньги именно как деньги, что такое деньги сверх того, что они -- такая же стоимость, как и все прочее, почему они деньги, а не просто стоимость.

В этом пункте исследования природы денег, в этом пункте процесса образования необходимых теоретических определений денег как особого экономического явления, всякая "дедукция", само собой разумеется, прекращается.

"Дедукция" позволила увидеть в деньгах только те теоретические определения их природы, которые уже до этого заключались в понятии "стоимость". Иными словами, она позволило выделить в деньгах бесспорно необходимо принадлежащее их сущности определение.

Но ведь этим в конце концов добыто лишь то, что уже известно, лишь то, что уже заранее выражено в определениях стоимости, в "большой посылке дедукции", в исходном основоположении.

А как быть дальше? Как вычитать в реальных экономических явлениях денежного обращения такие теоретические определения, которые выражали бы свойства денег столь же необходимые, как и те, которые "выведены" из понятия стоимости? Как прочитать в реальных деньгах такие характеристики, которые принадлежат им с той же необходимостью, как и всеобщие стоимостные определения, но одновременно составляют отличие денег от всех прочих форм существования стоимости?

В этом пункте "дедукция" становится невозможной. Приходится прибегать к "индукции", имеющей своей целью выделение таких определений, которые одинаково общи всем без исключения случаям движения денег, "специфические общие признаки" денег...

Рикардо так и вынужден поступать. Он черпает дальнейшие теоретические определения денежной формы путем непосредственной "эмпирической индукции" -- путем выделения того абстрактно общего, что имеют между собой все без исключения явления денежного обращения. Он непосредственно "обобщает" явления денежного рынка, внутри которого одновременно обращаются совершенно различные формы денег и металлические монеты, и золотые слитки, и бумажные деньги и т.д. Он ищет то "общее", что металлические деньги имеют с бумажными кредитными билетами, с золотыми и серебряными слитками, с банковскими обязательствами, с векселями и т.п. И в этом заключается роковая слабость его теории денег.

Он на этом пути абстрактно смешивает теоретические определения денег как денег с теми свойствами денег, которыми они на деле обязаны капиталу, совершающему в них свое специфическое движение, не имеющее ничего общего с явлениями денежного обращения как такового. В итоге за законы движения денег он прямо принимает законы движения банковского капитала, и обратно -- сводит законы банковского капитала к законам простого металлического обращения. А деньги как таковые -- как особое экономическое явление -- теоретически так и остаются непонятыми, вернее -- понятыми неверно.

Но Рикардо сам чувствует неудовлетворительность такого метода. Он понимает, что чисто эмпирическая "индукция", к которой он вынужден в данном пункте прибегать, по самой ее природе не дает и не может давать необходимого вывода о природе денег. И это понимание у него проистекает не из чисто "логических" соображений. Дело в том, что он постоянно полемизирует с руководителями банков, с финансистами, которые, по его мнению поступают с деньгами не сообразно с их стоимостной природой, а вопреки ей. В этом он видит причину всех неприятных коллизий и нарушений в сфере денежного обращения. И именно это побуждает его выяснить "истинную" сущность и природу денег, а вовсе не философски-логический интерес.